Вот и прошли юбилейные дни. Осветился улыбками Большой зал Центрального дома литераторов, блеснули слезы, смолкли овации, читатели и почитатели непокорной музы Сергея Васильева разошлись, неся в душе и его голос, и его теплый взгляд с холодного экрана. Слава Богу, юбилей принес добрые плоды: это и ряд публикаций («Наш современник», «Русский вестник»), и передача на радио, и два творческих вечера в столице, и съемка. На студии «Три Т» Никиты Михалкова (сына большого друга моего отца) готовится фильм, и вот, самое главное, на родине поэта в славном зауральском и сибирском граде Кургане выходит Книга. И все это после довольно большой академической паузы, после некоторого умолчания и даже попыток низвержения с пьедестала. Что ж, отец по праву разделил в этом судьбу многих своих товарищей-бойцов, судьбу целого поколения, да и всей страны и народа, которых он любил и воспевал всей мощью данного ему словесного дара. Эпоха великих потрясений никого не оставила без своего безжалостного внимания, так было и так будет. Но свойство слова, а тем более слова правдивого и гармоничного таково, что оно бессмертно и даже, подобно благородным винам, сохраняет и приумножает свои изысканные цвет и запах и дарит нам удивительный букет чувств по прошествии долгих лет и зим хранения под спудом. Впрочем, во всех библиотеках великой страны книги Сергея Васильева востребованы всегда, всегда «зачитаны», с закладками, с пометками, и вы не найдете их на полках букинистических магазинов. Его время пришло вновь, или вернулось, он именно теперь, в пору осмысления происшедших перемен, стал нужен всем, кто хочет жить на своей земле и чувствовать, что «все вокруг мое», а не чужое. Послушайте, как остросовременно звучит сегодня его «Дорожная» (музыка Исаака Дунаевского) в исполнении народной певицы России Татьяны Петровой, как слушает зал:
И все-то сердцу дорого,
И нет версты земли такой,
Поселка или города,
Чтоб был тебе чужой!
Сила этих простых строчек в том, что их писал человек, свято веривший в то, что он писал, так живший, так чувствовавший и, не стесняясь своих чувств, исповедовавший их самому строгому судье — народу, который отзывался ему признаньем и любовью. И поэт возрождает сегодня эту веру в сердцах соотечественников.
Давно утверждено, что Сергей Васильев является непревзойденным в советской сатире мастером пародии и эпиграммы, об этом писали и Исаковский, и Светлов, и Фадеев. И это действительно так, тут ему нет равных. Жаль, что читатель не может слышать их в блестящем исполнении самого автора, верного ученика таких великих артистов-чтецов, как Качалов и Яхонтов, но, к счастью, записи сохранены и вскоре, по мере развития электронных носителей, могут стать доступны всем. Мне бы хотелось сказать теперь о том, что гражданская и лирическая поэзия Сергея Васильева отнюдь не слабее сатирической, она просто меньше известна и изучена. А ведь отцу удалось сохранить (и развить!) и пронести сквозь все соблазны новых литературных вкусов особый лад поэтического русского языка, его эпичность, стройность и ясность выражения мысли. Не случайно его любимый поэт — Пушкин, и никто другой. Вместе с тем в поэзии Васильева слышны и Некрасов, и Есенин, и сама живая народная речь. Не буду ходить за примерами, они сполна есть в этой книге, но призову читателя увидеть это ценнейшее свойство, прикоснуться к таинству творчества, ведь полнота действия слова есть лишь в единстве говорящего и слушающего. Порой, когда говорили пушки, Васильевской музе приходилось выполнять социальный заказ, и тогда проявлялись черты плаката, признаки газетной передовицы, он сам поэт не стеснялся этого заказа, он выполнял свой гражданский долг с честностью солдата-добровольца, как это было суровой зимой 41-го, или позднее — в качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда». Другое дело, что эта сторона его творчества иногда заслоняла от нашего внимательного взгляда те поистине классические моменты, которые есть в лучших, совершеннейших его произведениях. Сергей Васильев еще не прочтен, не услышан до конца, но это обязательно грядет.
Отец! В каких красках мне описать твой портрет? «Только вперед!» Именно так ты сам назвал одну из своих поэтических книг. И это, возможно, есть доминанта всего содеянного тобою. Только правда, только свет и прямота, только здравый смысл, иногда справленный крепкой соленой народной шуткой, ядреное словцо, только утренняя красота — природы ли, женщины ли, искусства. И мне завещал:
Но что бы там ни было, мальчик мой
Жизненный путь проложит
не криво, надеюсь, а по прямой,
Иначе быть не может!
(«Антошенъка», 1954 г.)
Высокий, сильный, красивый, породистый человек был Сергей Васильев. Сибиряк, охотник, балагур, жизнелюб, хлебосол, но, прежде всего — поэт. «Это, сынок, мое самое главное звание, я только им дорожу!» Жил в слове, понравившуюся ему фразу повторял по многу раз на дню, как завороженный. А еще шибко любил слушать птиц, лесных и домашних.
Прилетают голуби
На мое окно.
Я им сыплю ядрицу
И пшено.
Сыплю хлеб размоченный,
Сыплю коноплю.
Потому что с детства я
Голубей люблю...
Кушают — да как еще! —
Час и два подряд,
От души по-своему
Вслух благодарят.
Ходят, низко кланяясь
И раздув зобы,
И несется в комнату
Круглый звук трубы...
Слушаешь — и кажется,
Что опять ты юн,
Заводила, песельник,
Говорун, плясун.
Смотришь не насмотришься
Сквозь заслон стекла
На залетных вестников
Света и тепла.
Он подолгу жил на своей казенной даче в Переделкине, где ему было ближе к Кургану, чем к Москве, тосковал по тем местам, где был юн. Однажды, когда ему позвонил молодой журналист Виктор Потанин, долго не отпускал, не давал повесить трубку, все расспрашивал о городе, о Тоболе, о погоде и урожае, о людях и улицах, тех самых, «сквозная даль и прямота» которых так властно отразилась и разлилась в нем «как брага». Отец бывал на родине не так часто, как хотелось бы, но зато его приезд всегда был значим, шумен и радостен для всех, мои троюродные передают рассказы о том из уст в уста как легенды. В один из таких приездов заставил первого секретаря обкома Ф. К. Князева восстановить пожарную каланчу, и она с тех пор снова ввинчивается буравом в ночное небо.
Неподалеку от нее на Советской (Дворянской) улице, на красного кирпича здании, в котором ныне располагается кукольный театр, висит скромная досочка, вещающая о том, что здесь родился поэт. У семьи до революции был не один этот дом, и моя бабушка Екатерина Михайловна (Стрельникова) родила мужу Александру Алексеевичу сына не в этом доме, а в соседнем, не суть главное, ведь «все вокруг мое!» Еще была заимка, которую в Падеринском районе до сих пор зовут почему-то сталинской. В двух сохранившихся каменных амбарах хранили химические удобрения, и сейчас еще запах стоит. А вокруг — рай, особенно весной, когда цветет сирень на месте фундамента деревянного дома. Черноземные поля, березовые колки, сосновые борки, дикие утки над ручьем. После трагической смерти моего деда вскоре, лишившись от горя, голода и страха за шестерых детей покоя и рассудка, наложила на себя руки и бабушка. Отца воспитывали сестры. Заимку разграбили бандиты, вырезали прислугу. Долог и длинен был бег сироты Сережи, труден был путь к образованию. Но и велика была сила духа, дарованного ему зауральской землей. Первую его рукописную тетрадку стихов, отосланную в Сорренто, на Капри, одобрил Максим Горький. Отец работал над стихами упорно, профессионально, добивался качества. Вот я открываю один из первых сборников, изданный в 1937 году, на первой странице — стихотворение «Граница» (а не «Заграница»!):
Талый запах. Невидимый дым от воды.
На тяжелом снегу посиневшие волчьи следы.
Полый месяц. Продрогшая за ночь сосна.
Пограничники знали, что это крадется весна.
Через всю жизнь отец пронесет это соединение двух задач: лирической и гражданской, часто с юмором, иногда по-трибунному гневно, но всегда верно, отточенно, ярко. И редко-редко скажет нам о себе нечто сокровенное. Тем более это дорого...
Вот была бы ты здесь со мною, -
Увидала б, моя душа,
Что творится в лесу зимою
Недалеко от Иртыша.
В расшивных полушубках рыжих,
С патронташем на поясу
Мы ушли бы с тобой на лыжах
По осиннику за косу...
Если б стужа схватилась с нами
И лицо твое тронул мел, -
Чуть лепечущими губами
Я бы щеки твои согрел...
«Если б ты была со мною»,
посв. О. Макаренко. Шадринск, 1946 г.)
К несчастью, не всегда мы могли быть рядом с ним, для меня это самая большая беда в жизни, больше всего на свете мне сейчас не хватает отца. Но он-то, к счастью, с нами, и эта книга есть новая, такая долгожданная встреча!
Помню, как на одном семейном застолье, в присутствии своих близких друзей, Николая Доризо, Юрия Прокушева, Валентина Сорокина, отец сказал про себя: «Я — человек государственный!» Да, он был таким, и когда я заговаривал о трагическом в нашей истории прошлого века, он отвечал, бывало, так: «Лес рубят — щепки летят!» И закрывал тему, потому что не пришло еще тогда время все понять и всем простить. В этой связи мне почему-то вспоминается одно стихотворение, казалось бы, далекое от политики, но говорящее образным языком многое об отце.
Третий спал без сновиденья.
Сны считал он пустяком,
Не достойным сожаленья.
Третий был сибиряком.
(«Трое у костра», 1945 г.).
Государственную премию РСФСР имени Горького Сергей Васильев получил в 1973 году за поэму «Достоинство» — о прославленном генерале Дмитрии Карбышеве, человеке большого мужества и высокого патриотизма. В моем понимании и сам отец был таким человеком:
Жил человек, судьбы хозяин,
С красивой гордой головой,
А стал легендою, изваян
Из непогоды ветровой.
У Сергея Васильева вообще много написано о людях, о героях и простых тружениках, даже пришлось переходить на прозу, чтобы охватить полнее всех, кого горячо любило его большое сердце. И в связи с этим, чтобы подчеркнуть главное отличие его творчества, я не могу не вспомнить еще одну, любимую, поэму об А. Ф. Можайском:
Я верю, что правду нельзя схоронить.
Рассеяв туман, одолев расстоянья,
Как гордого солнца упрямая нить,
Она проникает сквозь время молчанья.
Мой строгий читатель, мой друг-современник,
Приветствуй ее непременный приход.
Ведь это она тебя в тучах весенних
На легких крылах над землею несет...
Ты снова сегодня, читатель, поймешь
Всей мыслью своею, всей верой сердечной,
Как в мире нища и беспомощна ложь
В сравнении с правдой прекрасной и вечной.
(«Первый в мире», 1952 г.).
В недавние времена имя Сергея Васильева было хрестоматийным, его стихи звучали на Красной площади, в позывных телевидения, в воинских маршах и школьных учебниках. Ныне он снова пробивается к своему читателю то отдаленным рокотом весеннего грома, то нежным цветком подснежника, что «становился на часы», то звоном крыла голубиного. Уйдут в забвение многие громкие ныне имена, но будущая Россия не может быть без его поэзии, без его честного голоса:
Прямо с лета, прямо с хода,
Поражая опереньем,
Словно вестник от восхода,
Он летит в стихотворенье.
Так летел и летит в литературную жизнь России поэт Сергей Александрович Васильев, сам бывший таким же вестником от восхода. Отец! Хотел я, было, в конце этого предисловия стихами процитировать сам себя, похвалиться, что унаследовал от тебя не только внешние, но и духовные черты, но вот, перебирая папку бумаг, бережно собранную моей матерью, нашел вырезку из «Огонька» за 31 августа 1981 года и скажу про себя твоим словом:
Я имя твое повторял, как пароль,
Я шел с ним в поэзию, в драку и в битву,
И шепот мой страстный похож был порой
На тайную, полную веры молитву.
Антон Сергеевич ВАСИЛЬЕВ-МАКАРЕНКО, член Союза писателей России, член Союза кинематографистов, член-корреспондент Петровской академии наук и искусств. 24.08.02 г.
Васильев-Макаренко, А. С. Светлый голубь русской поэзии [Электронный ресурс] / А. С. Васильев-Макаренко // Режим доступа: http://kultura.kurganobl.ru/3591.html. — Загл. с экрана. — (Дата обращения: 30.11.2016).