Версия для печати

В плену легенд и фантазии

Биобиблиографическое пособие. Курган. 2020

Минуло 200 лет со дня рождения Афанасия Фета, а его до сих пор знают односторонне.

Афанасий Фет прожил долгую и трудную жизнь. Сложной была и его литературная судьба. Из творческого наследия современному читателю известна в основном поэзия и куда меньше – проза, переводы, публицистика, мемуары, письма. Мало мы знаем и о частной жизни поэта.

Биобиблиографическое пособие «В плену легенд и фантазии», подготовленное к юбилею поэта, раскрывает малоизвестные страницы жизни Афанасия Фета. В работе использованы книги и периодические издания, имеющиеся в фонде Центральной городской библиотеки им. В. В. Маяковского.

«Жизнь моя – самый сложный роман, который Бог даст, сообщу хотя в главных чертах», - однажды напишет Фет своему старому знакомому. Сюжет этого романа определила тайна рождения.

Происхождение поэта

Происхождение поэта – самое темное место его биографии.

Его отчим, Афанасий Неофитович Шеншин (ок. 1775-1854), в молодости служил в кавалерии, участвовал в войнах с Наполеоном 1805-1807 гг., а по заключении Тильзитского мира уволился по болезни в чине ротмистра. После отставки жил в своем имении Новоселки Мценского уезда, был уважаем местным дворянством, которое в 1812 г. выбрало его мценским уездным судьей, а в 1815 г. – уездным предводителем. В начале 1819 г. подал прошение о предоставлении ему 5-месячного отпуска «для излечения болезни к заграничным минеральным водам», но, получив отпуск в апреле, им не воспользовался, а вместо этого подал в отставку и 6 июля был уволен с должности предводителя.

В начале 1820 года Шеншин прибыл в Дармштадт. Ему уже перевалило за сорок, и он еще не был женат. Из-за отсутствия мест в гостинице он поселился в доме оберкригскомиссара Карла Беккера. Вдовый Беккер жил с дочерью Шарлоттой, зятем Иоганном Фётом и внучкой Каролиной. Дочери было в то время 22 года.

Мать Афанасия Фета, Шарлотта Елизавета Фёт, в девичестве Беккер (1798-1844), была дочерью кригскомиссара и оберкригскомиссара Иоганна Карла Вильгельма Беккера. Женат Карл Беккер был на представительнице старинного дворянского рода баронессе Кристине Генриетте фон Гагерн, от которой имел семерых детей. К 1820 г. в живых осталось только трое: Шарлотта и ее братья Карл Вильгельм и Эрнст Фридрих Георг. Все Беккеры были лютеране.

В мае 1818 г. Шарлотта вышла замуж за дармштадтского чиновника Иоганна Петера Карла Вильгельма Фёта и через год родила дочь Каролину. Известно о Фёте немного. Католик, родом из Кельна. Во время войны 1812-1813 гг. он служил секретарем в кригскомиссариате армии великого герцога Гессенского, затем – в судебных учреждениях Кёльна и Дармштадта, с конца 1817 г. был в чине действительного государственного асессора.

Шарлотта была очень красива и Шеншин влюбился в нее. Его чувства не остались без ответа. Возможно, молодую женщину привлекли нежная заботливость и основательность Шеншина, резко контрастировавшая с беспутным поведением ее мужа: по преданиям, сохранившимся в семье Беккеров, Фёт был пьяница, буйствовал и дурно обращался с женой.

19 сентября (1 октября) 1820 г. Шеншин и Шарлотта тайно покинули Дармштадт, оставив прощальные письма как отцу похищенной, так и мужу.

Отец, Карл Беккер, неделю обдумывал ситуацию, а затем разразился пространным посланием, в котором во всем обвинял исключительно Шеншина: «Вы увезли дочь мою и притом беременную. Не подлый ли это поступок? <...> Мы приняли вас как больного иностранца в свой дом с искренностию и любовью и поступали как со старинным другом <...> Вы пишете ко мне, что не смеете извинять себя, а между тем просите моего благословения на союз, не достойный этого. <...> Крайне жалкое положение доброй, бедной и любимой моей дочери Шарлотты заслуживает, конечно, великих уважений, которые сохраняю я в отеческом сердце. <...> Все, знающие с малолетства сию и всеми любимую женщину, утверждают, что употреблением ужаснейших и непонятнейших средств прельщения лишена она рассудка и до того доведена, что без предварительного развода оставила своего обожаемого мужа Фёта и горячо любимое дитя, бросила престарелого и больного отца своего <...> для того, чтоб ехать в дальние страны с посторонним человеком, которого знала она только несколько месяцев».

Вскоре по приезде в Новоселки Шеншин и Шарлотта посредством переписки с Дармштадтом стали добиваться развода. Переговоры шли через Карла Беккера, поскольку Фёт давать жене развод не желал и засыпал ее письмами с угрозами. Беккер был посредником между Шеншиным и Фётом. 3 ноября 1820 г. Шеншин писал Беккеру: «Скажите г-ну Ф<ёту>, что он для собственного своего спокойствия <...> должен освободить ее, дать ей свободу. Если он не хочет сделать сего для нее, то должен он сделать то для своего детища, которое она скоро, очень скоро родит. <...> Могу ли я быть равнодушен к его участи? Я тогда возьму к себе дитя и буду отвечать пред Богом за его судьбу. О! Я буду иметь об нем попечение, как о своем собственном дитяти! Лина получит также по известному предположению обеспечения в 10 тысяч. Я клянусь в том пред Богом и ваша любезная дочь будет мне в том порукою».

Детская драма: от Шеншина к Фету

23 ноября 1820 года Шарлотта родила мальчика, которого 30 ноября священник церкви села Успенского, Яков Васильев, окрестил, назвав Афанасием, и записал в церковной книге сыном помещика Афанасия Неофитовича Шеншина (о матери младенца в крещальной записи 1820 г. не упомянуто).

Мать и отчим А. Фета

В мае 1821 г. в Новоселки прибыл брат Шарлоты Эрнст Беккер. Приглашая его к себе, Шеншин надеялся, что тот привезет ему документ о разводе, но Эрнст прибыл с пустыми руками. Тем не менее его приезд стал для Шарлотты огромной радостью. Отправляясь в далекое путешествие, Эрнст хотел посмотреть, как живет сестра, поддержать и ободрить ее; но главной его целью было добиться для Шарлотты развода и тем самым вывести ее из ложного положения. В отличие от Шеншина, Эрнст Беккер мог напрямую обращаться не только к отцу, но и к Фёту, что должно было ускорить переговоры.

Находясь в гостях Беккер пишет Фёту о родившемся в Новоселках ребенке как о его сыне: «С величайшею радостию исполняю твое <...> желание и просьбу, сообщая тебе, благодаря Бога, хорошие вести о Лотте и о твоем сыночке. <...> С тех пор, как я нахожусь здесь, Лотта приметно поправилась, стала веселее и спокойнее, но все еще не совсем. Шеншин продолжает и при мне обращаться с нею с ровною ласковою заботливостию и внимательностию, как отец с своею дочерью, точно так, как Лотта мне сперва рассказала. Не только по сему, но и по всему, что в прочем вижу и слышу, могу я с достоверностию заключить, что Шеншин должен любить Лотту чрезвычайно <...>».

В том же письме Беккер подробно описывает заботы, которыми Шеншин окружил младенца: «Любезный Фёт, тебе следовало бы простить ему во всем уже за то, что он делает для твоего любезного сына! Если б ты мог видеть, с какою любовию он привязан к малютке, как он заботится об нем, делает для него все, что только состоит в его силах, ты полюбил бы его. Тысячи отцов не делают того для своих детей».

Эрнст Беккер прогостил у Шеншина не менее года. Фет в своих мемуарах пишет: «...первым впечатлением, сохранившимся в моей памяти, было, что кудрявый, темно-русый мужчина, в светло-синем халате на черном калмыцком меху, подбрасывает меня под потолок, и мне было более страшно, чем приятно. Самые черты лица этого человека твердо врезались мне в память, так что я узнал его двадцать лет спустя, хотя в течение всего этого времени не видал даже его портрета. Этот человек был родной брат матери моей, сын дармштадтского оберкригскомиссара Карла Беккера, носивший в России имя Эрнста Карловича <...> Такое светлое пятно на непроницаемом мраке памяти моей в данное время почти невероятно, так как мне не могло быть более 1 года от роду. Конечно, я ничего не помню, каким образом дядя Эрнст прибыл к нам в Новоселки и снова уехал в Дармштадт».

Через несколько месяцев Иоганн Фёт подал в консисторию ходатайство о разводе. Брак Фёта с Шарлоттой был расторгнут 26 ноября 1821 г.

Венчаться с Шарлоттой Афанасий Неофитович решил в Воскресенской церкви села Афанасьевского. С просьбой о венчании он обратился в Орловскую духовную консисторию. Указ консистории от 28 августа 1822 г. предписывал благочинному мценской Воскресенской церкви протоиерею Иоанну Сильвестрову запросить Шарлотту Фёт, согласна ли она принять православие, и в случае утвердительного ответа обвенчать ее с Шеншиным. Шарлота приняла православие и получила имя Елизаветы Петровны. Бракосочетание Шеншина и Елизаветы Петровны состоялось 4 сентября 1822 г. У Шеншиных после этого события родилось еще семеро детей, из которых двое умерло во младенчестве. В 1824 г. Шеншин был вторично выбран уездным предводителем и на следующее трехлетье вместе с семьей переселился в Мценск.

У Фёта, после развода с Шарлоттой, дела шли скверно. Ему пришлось съехать от бывшего тестя. В 1826 году Иоганн Фёт умер, оставив завещание, в котором не упомянул сына Афанасия. На это Елизавета Петровна написала брату Эрнсту Беккеру: «Чтобы отомстить мне и Шеншину, он забыл собственное свое дитя, лишил его наследства и наложил на него пятно... Попытайся, если это возможно, упросить нашего милого отца, чтобы он помог вернуть этому ребенку его права и честь; должен же он получить фамилию». Мать Афанасия полагала, что сыну грозит участь незаконнорожденного.

Афанасий Фет в детстве

Опасаясь, чтобы Афанасий не попал в незаконнорожденные, Шеншин поспешил увезти ребенка в лифляндский пансион Крюммера, находившийся в маленьком городке Верро (ныне эстонский Выру). Три года, проведенные в пансионе, Фет вспоминал с благодарностью. Именно здесь он хорошо выучил латынь и впервые почувствовал «стихотворные потуги»: «Я чертил на своей аспидной доске какие-то стихи и снова стирал их, находя бессодержательными».

Шеншин тем временем стал хлопотать перед немецкими родственниками о признании мальчика «сыном умершего асессора Фёта». Начались трудные переговоры, в результате которых он получил бумагу, удостоверяющую, что Афанасий – сын умершего в Дармштадте асессора великогерцогского городового суда Иоганна Фёта. «Однажды отец без дальнейших объяснений написал мне, что отныне я должен носить фамилию Фёт», - писал Афанасий Фет.

Благополучный исход стал источником дальнейших жизненных несчастий Фета. Из русского столбового дворянина он превратился в немца-разночинца. Это лишало Фета не только дворянских привилегий, права быть помещиком и наследовать родовое шеншинское имение, но и права называть себя русским. Под официальными бумагами он должен был ставить следующую подпись: «К сему иностранец Афанасий Фёт руку приложил». Но самым мучительным была невозможность без позора объяснять свое происхождение: почему он – иностранец Фёт, если он сын Шеншина, рожден в Новоселках и крещен в православие. Недоуменно-издевательские вопросы посыпались на подростка еще в пансионе. Особенно тяжело было ему осознавать, что тень позора брошена, по понятиям той эпохи, также на его горячо любимую мать...

На официальное обретение потерянного социального статуса, на обратный путь от Фета к Шеншину уйдет почти сорок лет. На этом пути придется пережить много страданий и испытаний.

Два мундира: удачи и трагедия

В начале 1838 года Афанасия привезли в Москву для подготовки к поступлению в университет. За советом, «где и как поместить сына», Шеншин обратился к профессору, историку и литератору М. Погодину, содержавшему в своем просторном доме на Девичьем Поле частный пансион. Погодин поселил Фета во флигеле, предоставив ему свободу посещать занятия в пансионе по собственному усмотрению. Летом следующего года Афанасий успешно выдержал вступительные экзамены и стал студентом Московского университета. Учился он сначала на юридическом, потом на словесном отделении. Тот момент, когда Фет «надел студенческий мундир», он вспоминал как самую счастливую минуту своей жизни. В этом мундире он проходил шесть лет (второй и третий курсы пришлось прослушивать дважды). Главные свои решения он принял в студенческие годы. Тогда же окончательно сложились его характер и мировоззрение.

У него появился и закадычный товарищ – Аполлон Григорьев. Они познакомились в университете (Григорьев был на два года моложе), быстро сблизились, и вскоре Фет переехал на постоянное жительство в семейный домик Григорьевых на Малой Полянке, который потом назовет «истинной колыбелью моего умственного я». В семействе царил, по тогдашнему выражению, «замоскворецкий», строго православный уклад жизни. Погруженного в первые творческие мечты юношу это отнюдь не смущало.

В григорьевском доме бывали поэт Я. Полонский, историк С. Соловьев, юрист и публицист К. Кавелин, художник П. Боклевский. В такой насыщенной интеллектуальным кислородом атмосфере попытки собственного творчества были неизбежны. Фет пишет стихи. Друг Аполлон, хотя сочиняет и сам, бескорыстно восхищается ими. Историк М. Погодин показывает тетрадку фетовских стихов Гоголю и, возвращая ее, передает реплику живого классика: «...это несомненное дарование». Со дня хвалебного отзыва Гоголя Афанасий Афанасьевич стал вести отсчет своей творческой деятельности.

В 1840 году Афанасий Фет выпускает первую книгу. В ней были баллады и идиллии, элегии и эпитафии. А издавалась она на деньги, взятые в долг у жившей в отцовском имении гувернантки, с которой автора связывали взаимные симпатии и обещания принадлежать друг другу. «Мало ли о чем мечтают 19-летние мальчики! Между прочим, я был уверен, что имей я возможность напечатать первый свой стихотворный сборник, который обозвал «Лирическим Пантеоном», то немедля приобрету громкую славу и деньги, затраченные на издание, тотчас же вернутся сторицей», - писал Фет. Но громкой славы не получилось. Деньги, конечно же, вернуть не удалось. Однако книгу заметили. Фет начинает активно печататься в журналах. В это же время Фёт превращается в Фета. Наборщик в типографии перепутал литеры. С тех пор Афанасий Афанасьевич так и подписывался – Фет.

В 1844 году Афанасий Фет окончил университет. Перед ним были открыты двери ведущих литературных журналов и издательств. Но в планы вмешивается очередная жизненная драма. Осенью в Пятигорске внезапно умирает дядя Петр Неофитович Шеншин, который обещал обеспечить будущее племянника. Его имение, которое должно было перейти Фету по наследству, разграбили. Почти одновременно умирает мать поэта. Фет оказывается на распутье. «Как ни тяжела была такая неожиданная утрата, но я всегда держался убеждения, что надо разметать путь перед собою, а не за собою, и поэтому в жизни всегда заботило меня будущее, а не прошедшее, которого изменить нельзя».

В заботах о будущем Фет делает неожиданный выбор: меняет студенческий мундир на военный. Афанасию Афанасьевичу до производства в офицеры необходимо было принять присягу на русское подданство в ближайшем комендантском управлении, и с этой целью он прибыл в Киев. Спустя месяц состоялся приказ о производстве его в корнеты, и одновременно ему было предложено прикомандироваться к штабу корпуса Орденского кирасирского полка в Херсонской губернии в военном поселении. Нелегко выносил он армейскую лямку и писал, что «никогда еще не был... убит морально до такой степени». Вдали от столиц, в малообразованной среде кавалеристов и уездных помещиков Афанасий Афанасьевич провел больше десяти лет, завоевав уважение товарищей по полку и доверие начальства, которое считало его отличным служакой и не обходило чинами.

Идя на армейскую службу, Фет имел четкий план: выслужить первый офицерский чин, дававший потомственное дворянство. И вновь судьба сыграла с ним злую шутку. За несколько месяцев до производства кирасира в первый офицерский чин, позволявший вернуть наследственные дворянские права, закон неожиданно изменился и повысил воинский «ценз» на выслугу дворянства до чина майора. Фет проявил твердость характера, не отказавшись от заветной мечты.

Через год он получил офицерский чин, первый в длинной череде выслуги для получения желанного и заслуженного дворянства. В делах московского отделения общего архива Главного штаба сохранились «кондуитивные списки» офицеров полка; июньская аттестация 1848 года Афанасия Фета была следующая:

«Усерден ли к службе? – Усерден.

Каких способностей ума? – Хороших.

Имеет знание в науках? – Математических, словесных, богословии, логике, истории, географии, статистике, физике.

Знает языки? – Французский, немецкий, латинский, греческий и чешский».

В 1848 году у Фета завязался роман с Марией Лазич, дочерью небогатого хозяина поместья Крылово, близ которого квартировал его полк. Тонкая и умная девушка, прекрасно игравшая на рояле, зачитывавшаяся стихами и романами Жорж Санд, пленила сердце бедного офицера. Вот как вспоминал он о начале их знакомства: «...Я скоро изумлен был ее обширным знакомством с моими любимыми поэтами. И между прочим, она первая познакомила меня с поэмой Тургенева «Параша»... Но главным полем сближения послужила нам Жорж Занд с ее очаровательным языком... Изложение личных впечатлений при прочтении каждого нового ее романа приводило к взаимной проверке ощущений и к нескончаемым их объяснениям. Только после некоторого продолжительного знакомства, я узнал, что она почти с детства любила мои стихотворения. Не подлежало сомнению, что она давно поняла задушевный трепет, с каким я вступал в симпатичную ее атмосферу...»

Мария Лазич

Вспыхнула взаимная любовь. Казалось, все шло хорошо. Встретились две родственные, понимающие друг друга души. Фет обязан просить ее руки, а дальше наступит безмятежное счастье безоблачной семейной жизни – тепло домашнего очага, очаровательная супруга, многочисленные хорошенькие дети вокруг!

Однако Фет, будучи безродным человеком, лишенным состояния, с армейским жалованием, которого едва хватало на обмундирование, считал для себя этот брак невозможным и, набравшись духу, однажды сказал об этом Марии. Фет писал другу: «Я не женюсь на Лазич, и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений <...> этот несчастный гордиев узел любви или как хочешь назови, который чем более распутываю, все туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил. <...> Знаешь, втянулся в службу, а другое все только томит, как кошмар...»

Любовь Марии Лазич была беспредельной, а вот любовь Фета отступила перед прозаическим расчетом. Роман завершился разлукой, за которой вскоре последовала смерть Лазич.

Мария погибла ужасной смертью. От непотушенной спички загорелось платье, несчастная девушка выбежала на балкон, но там огонь только усилился... Подоспевшие на помощь застали Марию в страшных ожогах. Через несколько дней она скончалась.

Фет мучился и винил себя в произошедшем. Позже он признался Борисову, что виноват в ее смерти: «Я ждал женщины, которая поймет меня, и дождался ее. Она, сгорая, кричала: «Ради всего святого, спасите письма» и умерла со словами: «Он не виноват, а я». После этого и говорить не стоит. Смерть, брат, хороший пробный камень. Но судьба не смогла соединить нас. Ожидать же подобной женщины с условиями жизни (...) было бы в мои лета и при моих средствах верх безумия...».

Отвергнутое когда-то «возможное счастье» стало еще одним несчастьем его жизни, не дававшим поэту покоя до конца дней. Неподдельным трагизмом полны поздние стихи, обращенные к памяти погибшей возлюбленной. «Ты отстрадала, я еще страдаю...» (1878), «Долго снились мне вопли рыданий твоих...» (1886), «Нет, я не изменил. До старости глубокой...» (1887) и ряд других.

«Нет, я не изменил. До старости

глубокой

Я тот же преданный, я раб твоей

любви,

И старый яд цепей, отрадный

и жестокий,

Еще горит в моей крови.

Хоть память и твердит, что между

нас могила,

Хоть каждый день бреду

томительно к другой, -

Не в силах верить я, чтоб ты меня

забыла,

Когда ты здесь, передо мной.

Мелькнет ли красота иная

на мгновенье,

Мне чудится, вот-вот тебя я

узнаю;

И нежности былой я слышу

дуновенье,

И, содрогаясь, я пою»

В 1853 г. Фета переводят в гвардейский уланский полк, расквартированный близ Волхова. Он получает возможность бывать изредка в Петербурге, где сближается с новой редакцией «Современника» - Некрасовым, Тургеневым, А. Дружининым, В. Боткиным. Полузабытое имя Афанасия Фета стало появляться в статьях, обзорах, хронике ведущего российского журнала, а с 1854 года его стихи уже широко печатались. В 1856 году при деятельном участии Дружинина, Некрасова, Толстого и Тургенева, который принял на себя роль главного редактора, внося в уже опубликованные тексты множество исправлений, выходит новый сборник стихотворений. «И откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?» - напишет Лев Толстой в письме 9 июля 1857 г. В. П. Боткину.

В 1856 году новый император Александра II издал высочайший указ, по которому возвращение дворянства давал лишь чин полковника. Фет решает оставить военную службу. «В 36 лет в чине поручика гвардии я не мог рассчитывать на блестящую служебную карьеру», - напишет Фет. Для начала он выхлопотал себе годичный отпуск и совершил путешествие по Европе, побывав в Германии, Италии, Франции. Вернувшись, Афанасий Фет выходит в отставку и переезжает в Москву, так и не получив желанного дворянства.

Женатый помещик: от Фета к Шеншину

В 1857 г. Фет знакомится с дочерью богатейшего чаеторговца 28-летней Марией Петровной Боткиной. Она была некрасива, но добрейшая женщина и замечательная хозяйка.

Перед свадьбой жених и невеста обменялись тяжелыми признаниями: он раскрыл ей тайну своего рождения (скрыв, правда, историю своей несчастной любви), она – тайну своей любви: у нее был сын. Ее роман с неизвестным закончился разрывом. Брошенная возлюбленным, Мария Петровна находилась в подавленном состоянии. Встреча с Фетом и вспыхнувшее чувство преобразили ее. Признавшись в своем «грехе», Мария Петровна сомневалась, сможет ли поэт простить ее, не побоится ли пересудов в обществе.

Одно из писем Фета к невесте, должно было рассеять ее опасения: «Повторяю все, что отрывочно успел сказать Вам в смутную минуту нашего последнего разговора. Я желаю быть Вашим ближайшим и преданнейшим другом, а не помехой жизни, я хочу отогреть Вас ото всего, что могло сжать холодом Ваше сердце, а не стоять перед Вами нелепой укоризной. Ваше прошлое может меня только интересовать как человека, принимающего живейшее участие в душевной Вашей жизни, но для личного моего счастия мне нужно Ваше будущее».

Письма А. Фета невесте Марии Боткиной

14 мая 1857 г. Москва

«Посмотрите попристальней в Ваше сердце и спросите его, может ли оно навсегда и во всем безотчетно довериться человеку, который идет к Вам навстречу с полной верой и любовью? Можете ли Вы в его интересах видеть Ваши собственные? Станет ли у Вас настолько силы и веры, чтобы сказать себе: этот человек хочет сделать меня настолько счастливой, насколько я могу только быть? Можете ли Вы ни в каком случае не выдернуть Вашей руки из руки человека, который Вам сказал: отныне пойдемте вместе?

...С трепетом смотрю вперед на эти три месяца. Я готов уже пенять Вам. Вам это время кажется непродолжительным, а я хожу как в чистилище. С настоящей минуты и на всю мою жизнь – женщины, кроме Вас, для меня не существуют. Я не умею своей привязанности разрывать по кускам. Если Вы действительно меня не любите и любить не можете – скажите прямо – не губите меня».

3 июня 1857 г. Москва

«Не мучь меня, моя милая, добрая Мари – я тебя умоляю как друга, как женщину, у сердца которой я ищу отдохнуть от всех дрязгов и хлама житейского, которая меня отогреет и приютит. Умоляю тебя – напиши мне, что у тебя на душе? Любишь ли ты меня? так, как я тебя люблю. Способна ли ты на всю жизнь отдаться мне совершенно – во всех случаях жизни, так, как я это с своей стороны говорю – и, бог даст, тебе докажу на деле. Я хочу, чтобы ты была весела и счастлива, насколько это возможно. Мне, кроме тебя, ни до кого нет дела...»

20-21 июня 1857 г. Москва

«Я пишу к тебе, моя душа, да ты действительно душа моей теперешней жизни – я дышу тобой, как воздухом, я пишу к тебе, как пьяницы пьют, запоем.

...Какое сладостное состояние любитъ! а им я обязан тебе, мой добрый ангел!»

16 августа 1857 года в Париже состоялась свадьба. Брак оказался вполне благополучным. Афанасий Афанасьевич получил право распоряжаться крупным жениным приданым, а Мария Петровна – возможность ухаживать за мужем, быть его нянькой. Женой Мария Петровна оказалась хорошей, спокойной, хозяйственной, умевшей подлаживаться к характеру мужа.

Жизнь Афанасия Фета резко изменилась. В 1860 году все приданое жены он вложил в покупку хутора среди голой степи в родном Мценском уезде. Приобретенный Фетом хутор назывался Степановка.

Приобретая землю, Фет испытал моральное удовлетворение, которое заключалось в том, что, владея землею, он, хотя и иллюзорно, чувствовал себя поместным дворянином.

Приобретение имения одобрили, хотя и с разными оговорками, все родственники и ближайшие друзья. Лев Толстой писал Фету: «Ваше письмо ужасно обрадовало меня, любезный друг Афанасий Афанасьевич. Нашему полку прибудет, и прибудет отличный солдат. Я уверен, что Вы будете отличный хозяин».

Фет с ходу включается в работу. Первоочередные задачи он решал, поглядывая на ближайших соседей – крестьян и приноравливаясь к их проверенному предками календарю. В ту же осень построил Фет просторный ледник-хранилище и выкопал пруд, необходимый для производства льда, при этом не гнушался и сам рыть траншею вместе с приглашенными рабочими, нисколько не отставая от них. Неожиданно для себя Афанасий Афанасьевич ушел с головою в непривычную деятельность и делал дело азартно, основательно, заранее обдумывая и взвешивая каждый шаг...

В Москве он с трудом дождался февраля и, оставив Марью Петровну на попечение ее братьев, помчался в рогожной кибитке в свою «прекрасную пустыню». Ему не терпелось до настоящей весны переделать дом и благоустроить его. Соломенную крышу, которая раздражала хозяина Степановки, заменили на железную. Отчим с помощью своих крестьян, отправлявшихся до Москвы в извоз, организовал доставку мебели, дубового паркета, обоев и других вещей и утвари с московской квартиры, срок аренды которой был уже на исходе.

В Степановку потянулись гости. Одним из первых, уже в начале мая 1861 года, посетил Фета Тургенев, который с изрядной долей иронии описал свой визит Анненкову: «Я видел Фета и даже был у него. Он приобрел себе за фубулезную сумму в 70 верстах отсюда 200 десятин голой, безлесной, безводной земли с небольшим домом, который виднеется кругом на 5 верст и возле которого он вырыл пруд, который ушел, и посадил березки, которые не принялись... Не знаю, как он выдержит эту жизнь (точно в пирог себя запек) и главное, как его жена не сойдет с ума от тоски». Несколькими днями раньше Тургенев в письме к Полонскому набросал портрет новоявленного фермера: «Он теперь сделался агрономом-хозяином до отчаянности, отпустил бороду до чресл – с какими-то волосяными вихрами за и под ушами – о литературе слышать не хочет и журналы ругает с энтузиазмом».

Дела между тем шли своим чередом и не без успеха. Марья Петровна оказалась отличной помощницей Фету. Она поддерживала мужа во всех его хозяйственных начинаниях, в ее ведении находились цветники, а также теплицы, оранжереи и, разумеется, домашнее хозяйство.

Между тем степановский затворник действительно неутомимо продолжал обустраивать свое поместье, в частности, затеял строительство просторных и теплых каменных конюшен, собираясь завести хороших лошадей.

Осенью, когда заканчивались полевые работы, Фет приступал к посадкам деревьев и кустов. Помимо плодового сада он занялся декоративным и ландшафтным насаждением. С этой целью возами доставлялись саженцы кленов, ясеней, дубков, итальянских тополей, а также цветущих кустарников. От дома до разросшейся березовой рощицы протянулась широкая аллея. Почти все Афанасием Афанасьевичем было посажено своими руками с помощью Марьи Петровны, и каждому новому деревцу он радовался, как ребенок.

Осенью И. Борисов пишет Тургеневу: «Степановка все хорошеет. Мария Петровна делается отличной хозяйкой, все у них идет хорошо и ладно. Он неутомимо сооружает себе поместье Степановку – это его мысли, и это-то поддает все новые и новые силы. По его письмам можно слышать, что там за шум и говор рабочий, и стройка, и молотьба, и копанье, а все еще ему мало».

Зимою обычно Фет ненадолго уезжал в Москву, случалось ему бывать и в Петербурге по издательским и житейским делам, но как только начинало пригревать солнце, он торопился к себе в имение.

За 17 лет, прожитых в Степановке, Афанасий Афанасьевич превратил это голое имение в процветающее, доходное хозяйство с красивой усадьбой и липовыми аллеями.

Чуть позже покупает Фет Воробьевку (более чем за 100 тыс. рублей!), замечательно красивую барскую усадьбу, которую он назвал «наша микроскопическая Швейцария». Он становится также владельцем имения Ольховатка Щигровского уезда Курской губернии. Было у Фета и имение Граворонка в Землянском уезде Воронежской губернии, где находился замечательный конный завод, купленный у брата – Петра Афанасьевича Шеншина. Конный завод был также и в Воробьевке.

Он покупает и просторный дом в Москве, в центре, на Плющихе (дом. № 36).

Фет становится рачительным хозяином... Он не без гордости сообщает армейскому другу: «Тогда я был бедняком офицером, полковым адъютантом, а теперь, слава Богу, орловский, курский и воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Все это приобрел усиленным трудом, а не мошенничеством, и на этот счет я покоен».

Афанасий Фет был окружен заботами Марии Петровны. Знакомые отмечали, что их отношения ровны, семейная жизнь спокойна и счастлива. Она гордится мужем, его поэтическим талантом. Заботлива, как няня, писали современники. Он всегда внимателен, предупредителен, на людях с ней подчеркнуто тих и спокоен. Они были хорошей супружеской парой. Их дом всегда отличался необыкновенным хлебосольством. Б. А. Садовский вспоминал, что в январе месяце Фет потчевал гостей свежей ботвиньей. Мария Петровна делала знатную яблочную пастилу, которую они посылали не только друзьям, но и Императору Александру III и Великим князьям. В дневнике Великого князя Константина Романова имеется запись за 1866 год о посещении А. Фета: «Обедал и провел весь вечер у Шеншина (Фета). Смеркало, было морозно и уши щипало, когда я выехал сквозь Троицкие ворота из Кремля и несся в санях по Воздвиженке и Арбату на Плющиху. В конце ее неподалеку от Девичья Поля его дом, хорошо знакомый лишь по адресу. Я вошел. Маленькие низенькие комнаты, на окнах растения, повсюду цветут гиацинты — такая уютная обстановка для милых бездетных старичков... Разговор не умолкал ни на минуту. Я сразу заметил, что старички самые нежные супруги, он очень рассеян, и без старушки ему пришлось бы плохо. Она, кажется, только и живет что заботой и попечениями о нем. Время летело так быстро, мне было так хорошо у них, как будто я всю жизнь был знаком с ними. Он читал мне свои последние, мне еще незнакомые стихи. Пили чай, говорили, о чем только не говорили...»

В 46 лет Афанасия Афанасьевича избрали мировым судьей. У него не было практики, но был немалый жизненный опыт – армия и фермерство сталкивали его с разными людьми и научили строить отношения взаимного уважения и сотрудничества. В этой должности он пробыл более 10 лет. Соседи-помещики относились к нему с уважением, хотя некоторые осуждали цепкого русского «агрария» (как он сам себя называл) за жесткость, даже жестокость в ведении хозяйства, поскольку в общении с крестьянами он не чурался рукоприкладства, наказывая работников за малейшую провинность.

Но все же Фет оставался человеком литературы и с самого начала вел колоритные записки о помещичьем быте, нравах окрестных жителей и повседневных трудностях землевладельца пореформенной России. В итоге сложился цикл очерков под названием «Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство», которые с 1862 по 1871 год печатались в журналах «Русский вестник», «Литературная библиотека», «Заря». В них автор резко осуждал пережитки крепостного права и общинного строя, требовал ясных и исполнимых законов, а также – быстрого и справедливого разрешения хозяйственных конфликтов в судах.

Высокое положение в обществе открыло поэту путь к достижению заветной цели всей жизни – вернуть утраченную дворянскую фамилию приемного отца и свои наследственные права. Все эти годы он уже твердо знал, что не только формально перестал считаться сыном Шеншина, но и вообще им не является. В 1873 году Афанасий Афанасьевич обратился с прошением на высочайшее имя о восстановлении в сыновних и всех прочих правах. И вот, наконец, после сорока лет душевных мучений и тщетных усилий, Фет достиг заветной цели. В конце декабря вышел царский указ «о присоединении отставного штабс-ротмистра А. А. Фета к роду отца его Шеншина со всеми правами, званию и роду его принадлежащими». Появлению указа немало способствовал великий князь Константин, сам известный литератор и давний поклонник лирики Фета. Он выхлопотал своему кумиру придворное звание камергера, по поводу чего Александр III обронил: «Зачем ему это камергерство? Камергеров у нас целые тысячи, и никто их даже не знает, а Фет единственный в России».

Охватившие его тогда чувства Афанасий Афанасьевич выразил в письме жене: «Теперь, когда все, слава богу, кончено, ты представить себе не можешь, до какой степени мне ненавистно имя Фет.<...> Если спросить: как называются все страдания, все горести моей жизни, я отвечу: имя им – Фет». Со дня выхода указа он стал подписывать все послания друзьям и близким, официальные бумаги вновь приобретенной фамилией Шеншин. Но литературные произведения вынужден был выпускать под принесшей ему бессмертную славу фамилией.

Вечерние огни: странный юбилей и таинственная смерть

Начиная усадебную эпопею, Фет почти на десятилетие отодвинул в сторону стихи. Но с конца 1860-х гг. он вновь начинает сочинять. Толстой, получив стихотворение «Майская ночь», предсказывает: «Оно так хорошо, что мне кажется, это не случайное стихотворение, а что это первая струя давно задержанного потока». Поток растет и ширится, не иссякая до последних дней жизни Фета. В 1883 г., после двадцатилетнего перерыва, появляется новая поэтическая книга – «Вечерние огни». Еще три выпуска «Вечерних огней» выходят в 1885-м, 1888-м и 1891 гг.

На переплетенных вместе трех выпусках «Вечерних огней» Афанасий Фет сделал такую надпись.

Марье Петровне Шеншиной

Ты все стихи переплела

В одну тетрадь не без причины:

Ты при рожденьи их была,

И ты их помнишь именины.

Ты различала с давних пор,

Чем правит муза, чем супруга;

Хвалить стихи свои – позор,

Еще стыдней – хвалить друг друга.

Пятая книжка под тем же заглавием была подготовлена, но издать ее Фет не успел.

Он давно смирился с тем, что его книги предназначались «для немногих». «Людям не нужна моя литература, а мне не нужны дураки». Но и без того узкий круг понимающих и сочувствующих с каждым годом сужался все более.

В 1887 году Фет продал благоустроенную им Степановку, купил дом в Москве и живописное имение Воробьевку на склоне у реки в Курской губернии, где теперь проводил лето, уезжая на зиму в Первопрестольную. Все хозяйственные дела и заботы передал управляющему.

В 1889 г. он решил отпраздновать юбилей: пятьдесят лет со дня «пробуждения музы», начала творческой деятельности. 28-29 января Фет принимал поздравления от русских женщин, которым, как он считал, было посвящено его творчество, участвовал в торжественном обеде, читал специально написанные для него стихи. С помощью друзей он добился звания камергера. Но это были успехи помещика Шеншина. Взор поэта Фета, как всегда, был обращен не к высоким покровителям, а в небо, к угасшим звездам.

Долго ль впивать мне мерцание ваше,

Синего неба пытливые очи?

Долго ли чуять, что выше и краше

Вас ничего нет во храмине ночи?

Может быть, нет вас под теми огнями:

Давняя вас погасила эпоха, -

Так и по смерти лететь к вам стихами,

К призракам звезд, буду призраком вздоха!

(«Угасшим звездам», 6 мая 1890)

Через несколько месяцев после шумного юбилея он напишет давней знакомой: «Застываю как земля осенью».

В начале октября 1892 г. Фет, как обычно, вернулся из Воробьевки зимовать в Москву.

Последние дни Афанасия Афанасьевича были отягощены жесточайшими приступами астмы, от которой он страдал всю жизнь.

Кончина его оказалась загадочной. Утром 21 ноября 1892 года, за несколько дней до своего 72-летия, Фет внезапно пожелал шампанского, отправил жену к доктору за разрешением, потом вызвал секретаршу и продиктовал ей записку: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному». Поставил дату и твердо расписался: «21-го ноября, Фет (Шеншин)». Потом схватил со стола стальной стилет, после борьбы с напуганной секретаршей бросился в столовую за другим ножом, рванул дверцу шкафа, захрипел, упал на стул и умер. Умер от инфаркта.

Из воспоминаний секретаря Афанасия Фета Е. Федоровой (Кудрявцевой): «21 ноября утром, напившись кофею, он сказал, что ему хочется шампанского. М[арья] П[етровна] без доктора не решилась дать и вызвалась сию же минуту съездить к Остроумову и спросить. Афан[асий] Афан[асьевич] согласился и, пока она одевалась, несколько раз спрашивал, скоро ли будут готовы лошади? Уезжая[,] М[арья] П[етровна] подошла к нему, он ласково с ней простился, сказав: "Прощай, мамочка, будь здорова, дорогая моя", - и поцело­вал ее руку. Надо прибавить, что и накануне весь вечер, и в это утро он был очень мрачен и молчалив. Только что М[арья] П[етровна] уехала, Аф[анасий] Аф[анасьевич] поднялся и сказал: "Пойдемте в кабинет (мы сидели в столовой), мне надо вам продиктовать". Мы пошли, и я поддерживала его, как всегда в последнее время. В кабинете я спросила: "Мы будем писать письмо?" - "Нет, возьмите лист писчей бумаги". В эту минуту я заметила у него в руках разрезальный для писем нож. Я ни о чем еще не догадывалась; он продиктовал следующее и сказал: "Дайте, я подпишу". При этом он заметно был в большом волнении. Понявши его, я растерялась и начала уговаривать; он рассердился; я подошла и старалась взять у него из рук разрезальный нож; с большим трудом мне это удалось, причем я разрезала себе ладонь в нескольких местах; тогда Афан[асий] Афан[асьевич] побежал в столовую и так скоро, что я едва догнала; по дороге звоню изо всех сил, но никто из прислуги нейдет; я вижу, что Афан[асий] Афан[асьевич] хочет отворить шифоньерку, где лежали ножи, и я стараюсь его не пустить; наконец, силы его оставили от такого волнения, и прошептавши: "Черт", он опустился тут же на стул (в это время прибежал наш человек и девушка), начал дышать все тише, тише, потом вдруг широко раскрыл глаза, как будто увидев что-то необычайное, между тем как правая рука сложилась в крестное знамение, - и через минуты две все было кончено».

Похоронили Фета в селе Клейменове Орловской области, родовом имении Шеншиных. В гробу он, согласно его воле, лежал в шитом золотом камергерском мундире, с застывшей скорбной гримасой. Над гробом читали фетовские стихи.

Русский философ, публицист и литературный критик Николай Страхов сказал о Фете: «Он был сильный человек, всю жизнь боролся и достиг всего, чего хотел: завоевал себе имя, богатство, литературную знаменитость и место в высшем свете, даже при дворе. Все это он ценил и всем этим наслаждался, но я уверен, что всего дороже на свете ему были его стихи, и он знал: их прелесть несравненна, самые вершины поэзии. Чем дальше, тем больше будут это понимать и другие».

После похорон вдова Мария Петровна провела в Клейменове еще сорок дней и ежедневно ходила на могилу под низким сводом фамильного склепа. Вернувшись в Москву, она занялась незавершенной работой Афанасия Афанасьевича. Нужно было закончить издание его перевода «Скорбей» Овидия, мемуаров «Ранние годы моей жизни». Одновременно с этим она включилась в подготовку к изданию сборника «Лирические стихотворения А. Фета». Весной 1893 года и «Скорби», и последний том мемуаров были отпечатаны, и Мария Петровна дарила их друзьям Фета в память о нем.

В дальнейшем она собиралась издать полное собрание сочинений поэта. Однако Марии Петровне не суждено было держать в руках даже первый посмертный сборник, который она так тщательно и с любовью готовила к печати. Она умерла 21 марта 1894 года, через полтора года после смерти Фета. «Лирические стихотворения А. Фета» вышли месяц спустя после ее смерти, в конце апреля.

А.А. Фету, 19 октября 1884 г.

Перелетев на крыльях лебединых

Двойную грань пространства и веков,

Послушал ты на царственных вершинах

Живую песнь умолкнувших певцов.

И приманил твой сладкозвучный гений

Чужих богов на наши берега,

И под лучом воскресших песнопений

Растаяли сарматские снега.

И пышный лавр средь степи нелюдимой

На песнь твою расцвел и зашумел,

И сам орел поэзии родимой

К тебе с высот невидимых слетел.

Владимир Соловьев

А. А. Фету

Словно голос листвы, словно лепет ручья,

В душу веет прохладою песня твоя;

Всё внимал бы, как струйки дрожат и звучат,

Всё впивал бы цветов и листов аромат,

Всё молчал бы, поникнув, чтоб долго вокруг

Только песни блуждал торжествующий звук,

Чтоб на ласку его, на призыв и привет

Только сердце б томилось и билось в ответ...

Арсений Голенищев-Кутузов

Литература о жизни А. А. Фета

1. Генералова, Наталья. О жизненной философии Афанасия Фета / Наталья Генералова // Русская словесность. – 2020. - № 2. – С. 3-13.

2. Кузьмина, Ирина. Еще раз о происхождении А. Фета / Ирина Кузьмина // Русская словесность. – 2020. – № 2. – С. 14-24.

3. Осипов, Юрий. А. А. Фет «Зажги свой факел вдохновенный» / Юрий Осипов // Смена. – 2018. - № 9. – С. 4-20.

4. Набялэк, Ольга. «Лирическое хозяйство» Афанасия Фета / Ольга Набялэк // Родина. – 2014. - № 12. – С. 51-53.

5. Логинов, Денис. Жизнь за дворянство / Денис Логинов // Смена. – 2014. - № 4. – С. 4-16.

6. Петрова, Г. В. А. А. Фет и В. П. Буренин: к истории критического восприятия «Вечерних огней» / Г. В. Петрова // Русская литература. – 2010. - № 4. – С. 210-217.

7. Асланова, Г. «Еще ты каждый миг моей покорна воле…» : о смерти А. А. Фета / Г. Асланова // Вопросы литературы. – 2008. - № 3. – С. 307-321.

8. Юшкин, Юрий. С живейшими симпатиями в груди : [А. К. Толстой и А. А. Фет] / Юрий Юшкин // Литературная учеба. – 2007. - № 5. – С. 172-177.

9. Сухих, Игорь. Русская литература. XIX век. Афанасий Афанасьевич Фет (1820-1892) / Игорь Сухих // Звезда. – 2006. - № 4. – С. 220-234.

10. Кузьмина, И. А. С. А. Толстая, С. П. Хитрово и Фет: к истории отношений / И. А. Кузьмина // Русская литература. – 2005. - № 1. – С. 133-149.

11. Соболев, Л. И. Русская поэзия второй половины XIX века на уроках литературы в 10-м классе. Лекция 3. Жизнь и поэзия Фета / Л. И. Соболев // Литература. – 2004. - № 38. – С. 23-30.

12. Кузьмина, И. А. Материалы к биографии А. А. Фета / И. А. Кузьмина // Русская литература. – 2003. - № 1. – С. 122-142.

13. Смирнова, Ирина. «Жертва жизни всей» / Ирина Смирнова // Наш современник. – 2002. - № 11. – С. 277-288.

14. Асланова, Галина. «Навстречу сердцем к вам лечу» : история женитьбы А. А. Фета по архивным документам / Галина Асланова // Новый мир. – 1997. - № 5. – С. 197-210.

15. Самый красивый из русских поэтов // Русская словесность. – 1996. - № 4. – С. 19-23.

16. Сухих, Игорь. Шеншин и Фет: жизнь и стихи / Игорь Сухих // Нева. – 1995. - № 11. – С. 187-201.

17. Никитин, Геннадий. Фет – землевладелец / Геннадий Никитин // Дружба народов. – 1995. - № 1. – С. 137-149.

18. Лурье, Самуил. Театр теней. Фет: жизнь и смерть / Самуил Лурье // Звезда. – 1993. - № 5. – С. 204-207.

Переписка

19. «У сердца которой я ищу отдохнуть…» : письма А. А. Фета к М. П. Боткиной (1828-1894) : отрывки // Русская словесность. – 2020. - № 2. – С. 78-80.

20. Кузьмина, И. А. А. А. Фет и «действующие лица «Кактуса» : по неопубликованным письмам А. Л. Бржевской / И. А. Кузьмина // Русская литература. – 2008. - № 2. – С. 131-143.

21. Письма Афанасия Фета к С. А. Толстой // Литературная учеба. – 2007. - № 5. – С. 180-190.

22. Черемисинова, Л. И. Из переписки А. А. Фета с Е. Н. Эдельсоном / Л. И. Черемисинова // Русская литература. – 2007. - № 2. – С. 134-139.

23. Два письма А. А. Фета к И. С. Тургеневу (1867, 1878) / вступительная заметка, публикация и комментарии Ю. Благоволиной // Вопросы литературы. – 2001. - № 5. – С. 249-265.

24. Кузьмина, И. А. Письма А. А. Фета П. И. Бартеневу / И. А. Кузьмина // Русская литература. – 2001. - № 4. – С. 165-169.

Художественный мир Фета

Поэзия

Поэзия Фета – одна из вершин русской лирики. Сейчас в этом вряд ли кто-либо сомневается. Но современники Фета оценивали его поэзию далеко не так высоко. Только Некрасов сказал о творческой силе Фета проникновенные слова, которые, наверное, многим тогда показались странными: «Смело можем сказать, что человек, понимающий поэзию и охотно открывающий душу свою ее ощущениям, ни в одном русском авторе после Пушкина не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет. Из этого не следует, чтобы мы равняли г. Фета с Пушкиным; но мы положительно утверждаем, что г. Фет в доступной ему области поэзии такой же господин, как Пушкин в своей, более обширной и многосторонней области».

Поэтическое дарование проявилось у Фета рано. В 19 лет, в 1840 году, вышел первый сборник его стихов «Лирический пантеон», подписанный «А. Ф.» В книгу вошли переводы произведений Шиллера, Гете и Байрона. Как и все последующие переводы, они были признаны удачными.

Но все не было так просто. Начало поэтической деятельности Фета пришлось на самый трагический период истории русской поэзии. Только что был убит Пушкин. Вскоре убили Лермонтова. Через год после смерти Лермонтова погиб Кольцов. И как-то сразу сошли со сцены все видные поэты.

На опустевшую сцену в начале 40-х годов вышло новое поколение поэтов: Некрасов, Фет, Полонский, Огарев, Тургенев, Майков, Каролина Павлова, Плещеев... Среди перечисленных поэтов Фет, бесспорно, был самым даровитым. В 1842-1843 годах в «Отечественных записках» и «Москвитянине» было опубликовано в общей сложности 85 его стихотворений. Среди них были подлинные жемчужины фетовской лирики, такие, как ставшие популярнейшими романсами «На заре ты ее не буди...», «Вакхическая песня», «Безумная» и, разумеется, хрестоматийное «Я пришел к тебе с приветом...».

Но все же 1840-е годы, в особенности вторая их половина, и начало 50-х – это время резкого падения интереса к поэзии со стороны читателей, критиков, издателей и журнальных редакторов. В истории русской литературы не было периода, когда поэзия испытывала бы такое пренебрежение, как в эти годы.

Упадок интереса к поэзии как нельзя ярче сказался на судьбе стихов Фета. Хотя это время было не лучшим для поэтических откровений, литераторы круга «Современника» откликнулись тогда положительными, а подчас и приподнято-хвалебными рецензиями на стихи Фета. Профессор Московского университета П. Н. Кудрявцев отметил неподдельность поэтического таланта Фета: «Песня складывается прежде, чем поэт думал о ней, < ...> потому что она уже поется». В то же время критик одним из первых обратил внимание на открытость, незащищенность фетовской музы, увидев в этом и ее силу, потому что она «позволяет себе заглядывать жизни прямо в лицо и не пугаться ее приговоров».

В 1850 году выходит сборник уже вполне зрелых, отточенных до совершенства стихотворений Фета. Выход сборника совпал с очередным всплеском общественного интереса к поэзии. Фет оказался на гребне этого интереса. Читающая публика упивалась непосредственными лирическими ощущениями природы в фетовских стихах, интуитивно чувствуя, что они опережают свое время.

Вторая половина пятидесятых годов – пора расцвета славы Фета. Ведущие столичные литераторы радушно приняли его в свой узкий круг. То был круг некрасовского журнала «Современник», объединявшего лучших, писателей и поэтов страны во главе с Тургеневым. Заботами Тургенева и Некрасова в 1856 году увидел свет восторженно встреченный новый сборник фетовских стихов. Критики эстетического направления В. Боткин и А. Дружинин тут же водрузили имя Фета на знамя «чистого искусства».

За умение чувствовать красоту, схватывать неуловимое и передавать читателю энергию душевного подъема Фету прощали равнодушие к актуальной общественной тематике. Однако на дворе наступила эпоха реформ Александра II, и от писателей ждали постановки злободневных «вопросов», идей, лозунгов, обличений, а не «райских видений». Этой эпохе больше соответствовал своей гражданской лирой Некрасов, нежели «тихий» Фет.

1860-е годы – период переходный в творческой биографии Фета. После «гонения», устроенного революционно-демократической прессой, он фактически самоустраняется из литературной жизни. Он становится настоящим помещиком. Так продолжалось почти 20 лет.

К литературному творчеству Фет вернулся лишь в 1880-х годах, когда появился в Москве. Теперь он уже был не безродный бедняк Фет, а богатый и уважаемый дворянин Шеншин, крупный орловский помещик и владелец особняка в Москве. Он снова сблизился со своими старыми друзьями: Полонским, Страховым, Соловьевым.

«Вечерние огни» - под таким названием вышли четыре последних прижизненных сборника фетовской лирики (пятый увидел свет уже после его смерти). Эти томики, изданные «для друзей», считаются лучшим из всего написанного поэтом. В них огни (а огонь – сквозной образ поэзии Фета), которые зажег уединенный человек, «не занавесивший вечером своих окон», превращаются в пламя любви, отблеск милых воспоминаний, свет далекой звезды...

Трудоспособности находившегося в преклонных годах Фета можно удивляться не меньше, чем любовному пылу старческих стихов поэта. В 1880-е один за другим выходят его высокохудожественные переводы античных классиков: весь Гораций, все стихотворения Катулла, все элегии Тибулла и Проперция, «Энеида» Вергилия, «Метаморфозы» и «Скорбные элегии» Овидия и ряд других. Он полностью перевел гетевского «Фауста», почти профессионально увлекался немецкой философией, отдавая особое предпочтение Шопенгауэру, чье главное сочинение – «Мир как воля и представление» тоже блестяще перевел. За все эти многолетние работы поэт был избран членом-корреспондентом Императорской академии наук и удостоен ее почетной Пушкинской премии.

В стихах Фета нет ничего лишнего, он устраняет все, что мешает выражению чувств, настроений, тончайших движений души. Его лирическое «я», как правило, лишено конкретных черт, тем более социальных. Яков Полонский, его товарищ по университету и перу, потом напишет: «По твоим стихам невозможно написать твоей биографии, и даже намекать на события из твоей жизни...».

Творчество Фета характеризуется стремлением уйти от повседневной действительности в «светлое царство мечты». Основное содержание его поэзии – это любовь и природа. Фет был представителем так называемой чистой поэзии.

Особенность его стихотворений – говорить о самом важном прозрачными намеками. Самый яркий пример – стихотворение «Шепот, робкое дыханье...»

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья,

Серебро и колыханье

Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца,

Ряд волшебных изменений

Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы,

И заря, заря!..

Три строфы – и ни одного глагола, только существительные! Далеко не сразу осознало культурное общество, не исключая Тургенева, ошеломляющее новаторство этого стихотворения. Полагали, автор сам не знает, что пишет, и нуждается в толковом редакторе...

Лирик искал сюжеты в реальных буднях: «Брось на стул женское платье или погляди на двух ворон, которые уселись на заборе, вот тебе и сюжеты». Фет писал о красоте, разлитой во всем многообразии действительности.

Художественному мировидению Фета в 40-50-х гг. больше всего подходит определение «эстетический реализм». Эстетический реализм в стихах Фета в 40-50-х гг. был направлен на житейское и самое обыкновенное. В его стихах – многочисленные реалии: «треножник», «жуют волы», «в плотине течь», «доски гнилы», «кот жмурится». Бытовые реалии обрамлены явлениями красоты: струящимися ручьями, реками, озерами. Все погружено либо в таинственно-музыкальную тишину ночи, либо озвучено музыкой утра или меланхолического вечера. Это погружение и даже растворение обыденного в прекрасном рождало особую систему эпитетов и метафор, и у Фета будничное ощущается как «прелестное», «благодатное», «нежущее», «опьяняющее», «осчастливливающее», «очаровывающее».

Становление эстетической системы Фета ознаменовано обращением к национально-специфическому видению красоты в природе. Первое стихотворение сборника 1850 г. начиналось как бы программной для Фета фразой: «Я русский, я люблю молчанье дали мразной // Под пологом снегов, как смерть однообразной...».

При переиздании сборника в 1856 г. он убрал эти две декларативные строчки и начал стихотворение иначе: «На пажитях немых люблю в мороз трескучий // При свете солнечном я снега блеск колючий». Действительно, в словах «я русский» в сочетании с фамилией поэта на титульном листе и его обостренным переживанием проблемы собственного происхождения была какая-то аффектация, вообще не свойственная Фету. Но убрав броскую формулировку, он сохранил национально русское своеобразие видения природы, ее ощущения. В первом сборнике на первое место выделен цикл «Снега». Зимний цикл Фета многомотивен: он поет и о печальной березе в зимнем одеянии, о том, как «ночь светла, мороз сияет», и «на двойном стекле узоры // Начертил мороз», вьюга заливается, и сугробы, и у камельца, и зимние свидания, белые улицы, а особенно снежные равнины влекут поэта, как родной пейзаж:

Чудная картина,

Как ты мне родна:

Белая равнина,

Полная луна,

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких

Одинокий бег.

Фет признается в любви к совсем особому по своей привлекательности зимнему пейзажу. У него в стихах преобладает сияющая зима, в блеске колючем солнца, в бриллиантах снежинок и снежных искр, в снежных огоньках, загорающихся под луной, в хрустале сосулек, зеркальных полыньях, в серебристом пуху заиндевелых ресниц. Ассоциативный ряд в этой лирике не выводит за пределы самой природы, здесь ее собственная красота, сближенная с дарами ее собственных недр и не нуждающаяся в человеческом одухотворении. Скорее она сама одухотворяет и просветляет личность. Именно Фет вслед за Пушкиным воспел русскую зиму, только ему удалось столь многогранно раскрыть ее эстетический смысл.

Фетовский эстетический реализм совсем не чужд принципа народности. Он вводил в стихи деревенский пейзаж, сценки народной жизни, появлялся в стихах «дедушка бородатый», он «на пороге кряхтит и крестится», или ямщик на тройке удалой; целый цикл посвящен гаданиям, а в нем поэт фольклоризует слог, обращаясь к литературной традиции освоения устного народного творчества Жуковским с его «Светланой», Пушкиным, рисовавшим в романе в стихах сцены зимних святочных гаданий. Народный святочный мотив вошел в стихи Фета; можно заметить дань романтической фантастике в стихах цикла «Гадания», но особенно не чувствуется, что автор верил в рассказываемые чудеса, скорее он находил в гаданиях эстетически интересный для себя как поэта материал.

Выходя за пределы двух зимних циклов «Снега» и «Гадания», следует признать явное тяготение поэта к народности в своей поэзии 1840-1850-х гг. Две лирических струи в его поэзии: музыкально-напевная и описательная. В первой Фет воспринял опыт Жуковского: звуковые и смысловые переклички, семантическая наполненность отдельных звуков, синтаксическая однородность фраз – все содействует напевности его стихов.

Теплым ветром потянуло,

Смолк далекий гул,

Поле тусклое уснуло,

Гуртовщик уснул.

В загородке улеглися

И жуют волы,

Звезды частые зажглися

По навесу мглы.

Фетовская музыка слов завораживает, внушает те эстетические ощущения, которые не укладываются в рационалистические формулировки.

Описательные стихотворения «Степь вечером» («Клубятся тучи, млея в блеске алом, // Хотят в росе понежиться поля..») или «Псовая охота» («Последний сноп свезен с нагих полей, //По стоптанным гуляет жнивьям стадо...») тоже вместили в себя поэтическую народность: снова родной пейзаж и приметы деревенской жизни. Здесь Фет – самобытный живописец; пятистопный ямб, протяжный метр, содействует лирическому повествованию, описанию увиденного. Обилие подробностей осенней жизни или жизни вечерней степи отнюдь не ослабляет высокого лиризма. Он в самой восприимчивой натуре автора, в его всеохватном зрении бытия: просторов неба и земли, безбрежной степной дали и звездной выси или панорамы лесов, полей и речных долин. Фет действительно не мыслитель в этой лирике, а необычайно зоркий созерцатель, способный сочувствовать природе, сопереживать: он видит природу, слышит ее, ощущает. В стихи вводятся эстетические впечатления.

Эта особенность фетовского мировидения ведет его реализм к импрессионистическим приемам письма, что особенно очевидно проявилось в стихотворении «Вечер»:

Прозвучало над ясной рекою,

Прозвенело в померкшем лугу,

Прокатилось над рощей немою,

Засветилось на том берегу.

В стихотворении – сочетание эстетических впечатлений от реалий вечера. Краски образного рисунка расплываются в неопределенности то ярких, то тускнеющих пятен: ясная река и яркая зарница, но померкший луг, полумрак на берегах, золотая кайма облаков, но они, как дым, и вся картина освещена «голубым и зеленым огнем» зарницы. Зрительные и слуховые ощущения поэта рационально не уяснены. Что «прозвучало»? Что «прозвенело»? Что «засветилось»? – Что-то. Тоже нечто музыкально неясное, некое теперь уже музыкальное «пятно»; оно появилось и исчезло, где-то затерялось в природном бытии. Эстетический реализм Фета рано стал тяготеть к импрессионизму.

В поэзии Фета, особенно 40-50-х гг., заметна своеобразная «детская» тональность, часты образы детей, подростков, юношей, молоденьких девушек, которые воспринимаются как дети, как «младенцы». В стихах развертывается пленительный мир детства и юности, с его играми, радостью и смехом. Фет создает живописный образ юности, еще не утратившей связей с детством, но уже вступающей в новую жизнь.

Милая дева-дитя, в белом ты чинно сидишь.

Да, ты ребенок еще; но сколько любви

благодатной

Светит в лазурных очах мальчику злому вослед!

Златоволосый, как ты, на твоих он играет коленях,

В вожжи твой пояс цветной силясь, шалун,

обратить.

Крепко сжимая концы ленты одною ручонкой,

Веткой левкоя тебя хочет ударить другой…

Поэт не уставал до самой старости слагать гимны молодости, искать ее приметы в самой природе, приветствовать в людях:

Покуда на груди земной

Хотя с трудом дышать я буду,

Весь трепет жизни молодой

Мне будет внятен отовсюду.

В стихах поэт высказывал свое отношение к юности как к «золотому веку» человеческой жизни. Но вместе с тем юность осмысливалась Фетом не столько как кратковременная пора жизни, сколько как светлые и счастливые начала бытия. Они постоянны и даже вечны при условии, если человек умеет их ценить, чувствовать и служить им: «И юности ласкающей и вечной в ней помолюсь». Образы детства и юности у Фета богаты ассоциациями. Эта «золотая» пора связана в воображении поэта и с античными временами, которые поняты Фетом как счастливое время младенчества, сочетающее в себе красоту, нравственную невинность и простодушие, открытость любви. Вместе с тем в образах детства и юности есть какие-то отзвуки руссоизма – идеализации «естественности» детской души, безыскусственности, безрасчетливой откровенности, близости молодого существа к природе. Но Фету чуждо философское противопоставление детского чувства и взрослого интеллекта, природы и цивилизации. Для него детство и юность воплощают главные ценности жизни – красоту, непорочность, детскую «мудрость»:

И сохраню в душе глубоко

Двойную прелесть красоты:

И это мыслящее око,

И эти детские черты.

У Фета есть целый цикл «Детский мир». В его стихах – счастливые дети и счастливое детство. Дети Фета – прекрасные счастливцы. Чрезвычайно важно для него внешнее обличье ребенка или юноши, его портрет: «блеск очей», «запылавшие ланиты», «звон речей», резвость и шалости; дети в его стихах погружены в мир природы, разговаривают с мотыльками, бабочками, цветами и рыбками, играют с ними.

Образ ребенка у Фета нередко слит с образом взрослого «ребенка». Сам поэт полон «детской» восприимчивости, он фантазирует, как дитя, образно мыслит, одушевляет природу, замечает в ней то, что обычно видно лишь совсем юному человеку и поражает именно его.

Как много пылких или томных,

С наклоном бархатных ресниц,

Веселых, грустных и нескромных

Отвсюду улыбалось лиц!

Стихотворение «Я пришел к тебе с приветом // Рассказать, что солнце встало...» может служить эпиграфом к поэзии Фета юношеской тональности. Поэт рассказывает еще не искушенному знанием мира человеку, только что просыпающемуся для жизни, о необыкновенной красоте и прелести самого простого и обычного, доступного самому маленькому, как и взрослому, и старцу: о восходе солнца, о его горячих лучах, о трепещущих листах, об утреннем пробуждении деревьев и птиц, о том, как переливается светлое, весеннее чувство в сердце человека. Стихи Фета передают восторг человека, только еще приобщающегося к живому миру природы, делающего будто открытия и изумляющегося:

Какая ночь! Как воздух чист,

Как серебристый дремлет лист,

Как тень черна прибрежных ив,

Как безмятежно спит залив,

Как не вздохнет нигде волна,

Как тишиною грудь полна!..

Жизненный опыт не притупляет чувств вечно юного лирического героя Фета, напротив, обостряет его восприимчивость красоты мира, усиливает отзывчивость сердца на все проявления жизни природы. Стихи Фета – носители тонкой духовности.

В стихах Фета не разорваны творческие связи с романтизмом. Они прошли через всю его поэзию. Фет пробует свой поэтический дар в традиционных жанрах романтизма – балладе, лирико-фантастической поэме, элегии, думе. Дань романтизму отдана и в восточных мотивах и переводах из поэтов Востока, в психологическом рисунке цикла «Мелодии», в некоторых мотивах цикла «Вечера и ночи».

Романтическим устремлениям Фета ближе всего песенное наследие Жуковского, его музыкальные ритмы, поэзия намеков, стремление запечатлеть в движении стихов невыразимое, сокровенное.

Фет принял романтические устремления к неясным грезам, мечтам и снам, тайным сердечным желаниям. Эти особенности романтического психологизма вошли в его стихотворения элегического типа, в лирику любовных признаний. И еще: созерцатель с утонченным духовным строем, лирическое «я» в стихах Фета, силится не столько распознать, сколько прочувствовать скрытые связи личности с мировым бытием:

Я долго стоял неподвижно,

В далекие звезды вглядясь, -

Меж теми звездами и мною

Какая-то связь родилась.

Я думал... не помню, что думал;

Я слушал таинственный хор,

И звезды тихонько дрожали,

И звезды люблю я с тех пор...

На почве такого рода романтических настроений, под влиянием философской поэзии Тютчева и философии Шопенгауэра, переводом сочинений которого он занимается, в творчестве Фета с конца 1850-х годов происходит поворот к новому типу творчества, который закрепился в стихотворениях, вошедших в сборники «Вечерние огни».

Этот поворот нельзя назвать возвратом к романтизму, здесь было нечто иное, нежели романтизм. Это не новый романтизм, а последствия философского романтизма. В философском романтизме были найдены идеи и образы, способные обогатить поэзию, критикуемую за бессодержательность. Фету в это время оказываются близки стихи об иллюзорности дневного, телесного мира, о подлинности ночной стихии как основе вселенского существования, о зовах в небытие.

Поэтическая тема вечера и ночи всегда влекла к себе Фета: «Здравствуй! Тысячу раз мой привет тебе, ночь...»; «Ночью как-то вольнее дышать мне...», «Каждое чувство бывает понятней мне ночью...»; «Любо мне в комнате ночью стоять у окошка в потемках...». У поэта рано сложилось особое эстетическое отношение к ночи, наступлению темноты. На новом этапе творчества он уже стал называть целые сборники «Вечерние огни», в них как бы особая, фетовская философия ночи.

Месяц зеркальный плывет по лазурной пустыне,

Травы степные унизаны влагой вечерней,

Речи отрывистей, сердце опять суеверней,

Длинные тени вдали потонули в ложбине.

В этой ночи, как в желаниях, все беспредельно,

Крылья растут у каких-то воздушных стремлений,

Взял бы тебя и помчался бы так же бесцельно,

Свет унося, покидая неверные тени.

Можно ли, друг мой, томиться в тяжелой кручине?

Как не забыть, хоть на время, язвительных терний?

Травы степные сверкают росою вечерней,

Месяц зеркальный бежит по лазурной пустыне.

Ассоциация «ночь – бездна» развивается в стихах Фета. Этот образ получает в его стихах философское углубление, новый, второй, смысл; в содержании стихотворения появляется второй план – символический. По мнению Фета, круг поэтической мысли расходится широко, тонко и неуловимо. Философско-поэтическую перспективу получает у него ассоциация «ночь – бездна». Она начинает сближаться с жизнью человека.

МАЙСКАЯ НОЧЬ

Отсталых туч над нами пролетает

Последняя толпа.

Прозрачный их отрезок мягко тает

У лунного серпа.

Царит весны таинственная сила

С звездами на челе. –

Ты, нежная! ты счастье мне сулила

На суетной земле.

А счастье где? Не здесь, в среде убогой,

А вон оно – как дым.

За ним! за ним! воздушною дорогой –

И в вечность улетим!

Майская ночь сулит счастье, человек летит по жизни за счастьем, ночь – бездна, человек летит в бездну, в вечность.

Дальнейшее развитие этой ассоциации: ночь – существование человека – сущность бытия. Фет представляет ночные часы раскрывающими тайны мироздания. Ночное прозрение поэта («Измучен жизнью, коварством надежды») позволяет ему смотреть «из времени в вечность», он видит «живой алтарь мирозданья», «и все, что мчится по безднам эфира».

Фетовское «прозрение» открывает жизнь как «двойное бытие». В стихотворении «Томительно-призывно и напрасно» он пишет о человеческом «двойном бытии»: «земной жизни» и «бессмертии». «Земная жизнь» получает в этом стихотворении определение – «сумрак кругом»; в других его стихах появляются дополнения: жизнь – сон – дым.

В образную ассоциацию стихов Фета о ночи и существовании человека вплетается идея смерти.

СОН И СМЕРТЬ

Богом света покинута, дочь Громовержца немая,

Ночь Гелибсу вослед водит возлюбленных чад.

Оба и в мать и в отца зародились

бессмертные боги,

Только несходны во всем между собой близнецы:

Смуглоликий, как мать, творец,

как всезрящий родитель,

Сон и во мраке никак дня не умеет забыть;

Но просветленная дочь лучезарного Феба,

дыханьем

Ночи безмолвной полна, невозмутимая Смерть,

Увенчавши свое чело неподвижной звездою,

Не узнаёт ни отца, ни безутешную мать.

В целом «ночная поэзия» Фета глубоко своеобразна. У него ночь прекрасна не менее дня, может быть, еще прекрасней. Ночь «благовонная», «благодатная», «серебристая», «нежная». Фетовская ночь светла и полна блеска, она сияет:

Сияла ночь. Луной был полон сад...

Полночный свет, ты тот же день:

Белей лишь блеск, чернее тень.

Фетовская ночь дает человеку счастье:

Что за ночь! Прозрачный воздух скован;

Над землей клубится аромат.

О, теперь я счастлив, я взволнован,

О, теперь я высказаться рад!

Какое счастье: и ночь, и мы одни!

Как нежишь ты, серебряная ночь,

В душе расцвет немой и тайной силы!

Ночь поэту более близка, любима и значима, чем день. У Фета ночь имеет много общего с весной. Как весной пробуждается природа, в ней зарождается новая жизнь, так и ночью развертывается этот процесс пробуждения и активизации жизненных сил. Фет преимущественно певец весенней и летней ночи:

Что ж молчим мы? Или самовластно

Царство тихой, светлой ночи мая?

Иль поет и ярко так и страстно

Соловей, над розой изнывая?

или же:

Еще весна, - как будто неземной

Какой-то дух ночным владеет садом.

Иду я молча, - медленно и рядом

Мой темный профиль движется со мной.

В дымке-невидимке

Выплыл месяц вешний,

Цвет садовый дышит

Яблонью, черешней.

У Фета ночь и человек находятся в благодатном родстве; «благодатная» - это повторяющийся эпитет ночи в стихах Фета.

Цветом липы воздух пьян,

И, безмолвные, мы слышим,

Что, струей своей колышим,

Напевает нам фонтан.

Человек сливается с ночным бытием, он отнюдь не отчужден от него. Он надеется и чего-то ждет он него. Повторяющаяся в стихах Фета ассоциация – ночь и ожидание и дрожание, трепет:

Березы ждут. Их лист полупрозрачный

Застенчиво манит и тешит взор.

Они дрожат. Так деве новобрачной

И радостен и чужд ее убор.

Лесом мы шли по тропинке единственной

В поздний и сумрачный час.

Я посмотрел: запад с дрожью таинственной

Гас.

Что-то хотелось сказать на прощание, -

Сердца не понял никто;

Что же сказать про его обмирание?

Что?

Думы ли реют тревожно-несвязные,

Плачет ли сердце в груди, -

Скоро повысыплют звезды алмазные,

Жди!

У Фета ночная природа и человек полны ожидания сокровенного, которое оказывается доступным всему живому лишь ночью. Ночь, любовь, общение со стихийной жизнью вселенной, познание счастья и высших истин в его стихах, как правило, объединяются («Сияла ночь, луной был полон сад», «Как ясность безоблачной ночи», «На лодке», «Весна и ночь покрыли дол», «Как нежишь ты, серебряная ночь» и др.).

Творчество Фета представляет собой апофеоз ночи, недаром он дал название своим сборникам «Вечерние огни». Для Фета–философа ночь представляет собой основу мирового бытия, она источник жизни и хранительница тайны «двойного бытия», родства человека со вселенной, она у него узел всех живых и духовных связей.

Теперь уже Фета невозможно назвать только лишь поэтом ощущений. Его созерцания природы исполнены философского глубокомыслия, поэтические прозрения и интуиции направлены на обнаружение тайн бытия. В связи с этим и художественные образы, сохраняя непосредственность восприятия, вбирают в себя символическую протяженность, многозначность, свойственную символизму.

Постромантизм позднего Фета, как и других поэтов «чистого искусства», оказался звеном, предшествующим русскому символизму.

Проза

Проза Афанасия Афанасьевича Фета сегодня известна немногим специалистам, а словосочетание «Фет – прозаик» кажется оксюмороном. Между тем проза поэта – явление самобытное, многогранное и чрезвычайно объемное. Она представлена рассказами, повестями, критическими статьями, публицистикой и мемуарами.

Проза Фета уникальна. Она как бы предельно прозаична. В ней нет никакой нарочитой образности, это как бы простой отчет о прожитых годах, о встреченных людях.

Художественная проза Фета – это семь известных на сегодняшний день произведений: повести «Дядюшка и двоюродный братец» (1855) и «Семейство Гольц» (1870), рассказы «Каленик» (1854), «Первый заяц» (1871), «Не те» (1874), «Кактус» (1881) и «Вне моды» (1889). Фетовская проза писалась на протяжении тридцати пяти лет и имела ярко выраженный автобиографический характер.

В рассказах и повестях Фета отразились разные периоды его жизни: в «Первом зайце» и «Дядюшке и двоюродном братце» - детство и студенческая юность, в рассказе «Кактус» запечатлен эпизод из истории взаимоотношений с университетским другом Апполоном Григорьевым, в трех прозаических сочинениях воспроизводится период армейской службы в кирасирском Военного Ордена полку, дислоцировавшемся в Новороссийском крае («Каленик», «Семейство Гольц», «Не те»), последний рассказ – «Вне моды» - автобиографический портрет Фета последних лет жизни.

Особое место принадлежит деревенским очеркам.

Одним из первых читателей «Заметок о вольнонаемном труде» стал И. П. Борисов, друг и родственник поэта. О своих впечатлениях он писал: «...нельзя Вам заранее не поведать о восхитительной статье Фета: «Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство». Ничего не выдумано, все истинная правда. Но все это передано неподражаемо, фетовски».

Первые четыре очерка увидели свет в 1862 году в мартовском номере журнала «Русский вестник», в майском появились еще тринадцать. Выступления поэта в печати в совершенно новом для него жанре и необычайная актуальность тематики сразу же привлекли внимание читающей публики. В июле Фет пишет Боткину из Степановки: «Радуюсь, что статья моя находит в Москве сочувствие. Здесь со всех сторон слышу благосклонные отзывы. Не знаю еще, соберусь ли продолжать и в каком направлении». Продолжение между тем последовало: под заглавием «Из деревни». Записки печатаются опять в «Русском вестнике» (1863, № 1, 3; 1864, № 4). Друзья не только одобряли вышедшие очерки, но и требовали работы над новыми. 26 января 1863 года Тургенев писал Фету: «Дайте также продолжение Ваших милейших деревенских записок: в них правда – а нам правда больше всего нужна – везде и во всем».

В 1868 году публикация очерков продолжилась в журнале «Литературная библиотека» (№ 2), и последняя подборка в 1871 году – в журнале «Заря» (№ 6). В течение девяти лет Фет написал и опубликовал 51 очерк.

В последующие годы Фет не раз возвращался к публицистике, печатаясь чаще всего в газете «Московские ведомости». И опять сыпались на него удары литературных и идеологических противников. Что же заставляло старого и больного поэта с таким упорством вступать в полемику вокруг крестьянского вопроса в 80-90-е годы? В одной из статей, отвечая на критику газеты «Новое время», Фет писал о себе, что «человек, вынужденный... исполнять в продолжение 11 лет должность участкового мирового судьи, которому пришлось раздавать нуждающимся в хлебе крестьянам его участка собранные им деньги и затем устроить на эти деньги во Мценском уезде земскую больницу, по сей день существующую, такой человек не может быть ни совершенно незнаком с крестьянским бытом, ни равнодушным к их благосостоянию».

При очевидной немногочисленности статей литературно-критическая часть наследия Фета представляется весьма ощутимой составляющей литературного процесса 1850-60-х гг., более того, можно говорить о том, что значение ее выходит далеко за пределы чисто эстетических вопросов.

Публицистика Фета дает представление о широте и глубине его интересов. Кажется, нет ни одного злободневного вопроса, на который бы не откликнулся Фет-публицист. Его выступления касались образования и воспитания, крестьянской общины, выбора дальнейших после реформы 1861 г. путей развития сельского хозяйства и промышленности, судебных преобразований, коннозаводства, борьбы с голодом и многих других частных вопросов. Высказанные им идеи и предложения всегда были конкретны и экономически обоснованны, а выработанные убеждения базировались на фундаментальных ценностях, которые Фет не уставал пропагандировать, занимая своеобразную позицию в идеологической борьбе своего времени.

В основе его рассуждений лежали наблюдения за живыми процессами, связанными с самыми основами русской жизни, и неустанное стремление найти оптимальное решение насущных проблем. Понятие экономии, существования по средствам недаром было одним из заветных убеждений Фета. Расточительству дворян он ставил в пример крестьян, когда писал: «Крестьянин почерпнул свой быт не из академий, трактатов и теорий, а из тысячелетней практики, и потому быт его является таким органическим целым, стройности и целесообразности которого может позавидовать любое учреждение». Сторонник сословной иерархии, дороживший своими корнями, Фет в то же время был противником сельской общины, мешавшей развитию хозяйственной инициативы, и глубоко верил в творческий дух народа.

О чем бы ни писал Фет, в основе его миросозерцания, или жизненной философии, лежали фундаментальные понятия чести, долга, верности данному слову, свободы и независимости убеждений. Как во всем ином, за что он брался, Фет никогда не угождал кому бы то ни было, даже когда само время требовало от него уступок. «Укрывшись от толпы бесчинной» в своем степановском, а затем в воробьевском «уединенье», поэт оставался верен себе и ни в чем не уступил ни своим современникам, ни самой эпохе.

Творческий путь Фета длился более полувека. Он выпустил свой первый сборник в один год с Лермонтовым, а последний – в один год с первым сборником Бальмонта.

Отношение к нему русской критики и русского читателя круто изменилось сразу после его смерти. Поэты новой школы ставили Фета на одно из первых мест в русской поэзии и объявили его своим прямым предшественником.

Брюсов писал о Фете в 1895 году: «Я лучше всего определю впечатление, которое он произвел на меня, если скажу, что то была моя первая любовь. Одно время я смотрел на Фета как на божество, я упивался гармонией каждого стиха, я знал наизусть обе части издания 63 года и мог проводить целые часы, повторяя про себя фетовские стихи <...>. Вслед за Фетом я прочел Майкова, Лермонтова и Апухтина. Эти показались мне много более слабыми по сравнению с моим богом Фетом».

Через считанные годы после смерти Фет стал классиком поэзии, и остается им по сей день.

Произведения А. А. Фета, имеющиеся в Центральной городской библиотеке им. В. В. Маяковского

25. Фет, Афанасий Афанасьевич. Вечерние огни / А. А. Фет ; [Академия наук СССР] ; изд. подгот. Д. Д. Благой, М. А. Соколова. - 2-е изд. - Москва : Наука, 1979. - 815, [1] с., [3] вкл. л. фот. - (Литературные памятники). – Текст : непосредственный.

26. Фет, Афанасий Афанасьевич. Воспоминания / Афанасий Фет ; [сост. и примеч. А. Тархова ; предисл. Д. Благого]. - Москва : Правда, 1983. - 494, [2] с., [3] л. ил. – Текст : непосредственный.

27. Фет, Афанасий Афанасьевич. Еще люблю, еще томлюсь... / Афанасий Фет. – Санкт-Петербург : Азбука-классика, 2007. - 350, [2] с. – Текст : непосредственный.

28. Фет, Афанасий Афанасьевич. Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство / Афанасий Фет. – Текст : непосредственный // Новый мир. – 1992. - № 5. – С. 113-160.

29. Фет, Афанасий Афанасьевич. Лирика / Афанасий Фет ; [худож. Т. Неклюдова]. - Ростов на Дону : Феникс, 1996. - 507, [5] с. : ил. - (Всемирная библиотека поэзии). – Текст : непосредственный.

30. Фет, Афанасий Афанасьевич. Лирика / А. А. Фет ; [сост. и предисл. Е. Винокурова ; худож. В. В. Домогацкий]. - Москва : Художественная литература, 1965. - 183, [1] с. : ил. - (Сокровища лирической поэзии). – Текст : непосредственный.

31. Фет, Афанасий Афанасьевич. Сочинения : в 2 т. / А. А. Фет ; [сост., вступ. ст., коммент. А. Е. Тархова]. - Москва : Художественная литература, 1982. – Текст : непосредственный.

32. Фет, Афанасий Афанасьевич. Стихотворения / А. А. Фет ; [худож. Ю. Селиверстов]. - Москва : Современник, 1981. - 368 с. : ил. - (Классическая библиотека "Современника").– Текст : непосредственный.

33. Фет, Афанасий Афанасьевич. Стихотворения / Афанасий Фет ; [сост., вступ. ст. и примеч. В. Коровина]. - Москва : Советская Россия, 1979. - 367, [1] с. - (Поэтическая Россия). – Текст : непосредственный.

34. Фет, Афанасий Афанасьевич. Стихотворения. Поэмы. Переводы / Афанасий Фет ; [сост., вступ. ст. и коммент. А. Тархова]. - Москва : Правда, 1985. - 559, [1] с., [3] л. ил. – Текст : непосредственный.

35. Фет, Афанасий Афанасьевич. «То были первые дни свободы…» / Афанасий Фет // Человек. – 1991. – № 1. – С. 105-114 ; № 2. – С. 47-57.

36. Фет, Афанасий Афанасьевич. Улыбка красоты : избранная лирика и проза / А. А. Фет ; [сост., вступ. ст. Л. А. Озерова]. - Москва : Школа-Пресс, 1995. - 735, [1] с. - (Круг чтения: школьная программа). – Текст : непосредственный.

Литература о творчестве А. Фета

37. Дерябина, Елена. Эстетические взгляды А. А. Фета / Елена Дерябина // Русскя словесность. – 2020. - № 2. – С. 25-31.

38. Ипатова, Светлана. А. Фет в зеркале пародии: «Шепот, робкое дыханье…» (1850) / Светлана Ипатова // Русская словесность. – 2020. - № 2. – С. 40-50.

39. Кошелев, Вячеслав. «Песня зреет», или «Над весенней страницею Фета» / Вячеслав Кошелев // Русская словесность. – 2020. - № 2. – С. 32-39.

40. Успенская, Анна. Античные поэты в переводах А. Фета / Анна Успенская // Русская словесность. – 2020. - № 2. – С. 58-67.

41. Макарова, С. А. Эволюция напевного стиха в лирике А. А. Фета / С. А. Макарова // Русская речь. – 2016. - № 6. – С. 21-27.

42. Грачева, Ирина Владимировна. А. А. Фет и народная культура / Грачева Ирина Владимировна // Литература в школе. – 2015. - № 11. – С. 8-11.

43. Фет Афанасий Афанасьевич (1820-1892) // Москва. – 2015. - № 4. – С. 202-205.

44. Вайскопф, Михаил. Танец с черепом: балладно-вампирические мотивы в творчестве Афанасия Фета / Михаил Вайскопф // Новое литературное обозрение. – 2014. - № 128. – С. 189-200.

45. Косицына, Н. О. Библейские образы и мотивы в произведениях А. А. Фета / Н. О. Косицына // Русская речь. – 2014. - № 1. – С. 78-83.

46. Пильд, Леа. О пародийном элементе в поздних стихотворениях А. А. Фета / Леа Пильд // Русская литература. – 2014. - № 1. – С. 129-135.

47. Соловей, Татьяна Григорьевна. Изучение лирики А. А. Фета : 10 класс / Татьяна Григорьевна Соловей // Литература в школе. – 2012. - № 3. – С. 24-28.

48. Косицына, Н. О. «Чистая Дева, скорбящего Мать» : имена Богородицы у А. А. Фета / Н. О. Косицына // Русская речь. – 2011. - № 1. – С. 16-19.

49. Григорьев, Ап. Стихотворения А. Фета. Москва. 1849 / Ап. Григорьев ; вступительная статья, публикация и примечания Л. Соболева // Вопросы литературы. – 2009. - № 2. – С. 409-448.

50. Кошемчук, Т. А. «Звук» в поэзии А. А. Фета / Т. А. Кошемчук // Русская речь. – 2008. - № 6. – С. 20-25.

51. Еремина, Ольга. Читаем Фета / Ольга Еремина // Литература. – 2007. - № 12. – С. 10-11.

52. Шарафадина, К. И. Обновление традиций флоропоэтики в лирике А. Фета / К. И. Шарафадина // Русская литература. – 2005. - № 2. – С. 18-54.

53. Розенблюм, Л. А. Фет и эстетика «чистого искусства» / Л. Розенблюм // Вопросы литературы. – 2003. - № 2. – С. 105-162.

54. Афанасьев, Виктор. Афанасий Фет: поэзия и вера : заметки, выписки, размышления / Виктор Афанасьев // Литературная учеба. – 2001. - № 2. – С. 152-161.

55. Кошелев, В. А. «Лирическое хозяйство» Афанасия Фета и обстоятельства ссоры Тургенева и Толстого / В. А. Кошелев // Русская литература. - 2001. - № 1. – С. 206-222.

56. Ачкасова, Галина Леонтьевна. «…Любимый образ мой…» : стихи А. А. Фета о Родине : 10 класс / Ачкасова Галина Леонтьевна // Литература в школе. – 2000. - № 8. – С. 36-37.

57. Гапоненко, Петр Адамович. О поэтике А. А. Фета / Гапоненко Петр Адамович // Литература в школе. – 2000. - № 8. – С. 2-5.

58. Макарова, Светлана Анатольевна. Лирика А. А. Фета : 10 класс / Макарова Светлана Анатольевна // Литература в школе. – 1998. - № 6. – С. 104-109.

59. Берченко, Т. В. «Трепет жизни» : импрессионизм в лирике А. Фета / Т. В. Берченко // Русская словесность. – 1998. - № 2. – С. 66-71.

60. Касаткина, В. Н. Движение художественного мировидения А. А. Фета / В. Н. Касаткина // Русская словесность. – 1996. - № 4. – С. 10-18.

61. Сухих, Игорь. Мир Фета: мгновение и вечность / Игорь Сухих // Звезда. – 1995. - № 11. – С. 123-133.

62. Деревенские очерки Афанасия Фета / подготовка текста, комментарии и публикация Г. Аслановой // Человек. – 1991. - № 1. – С. 103-104.

Литература об отдельных произведениях А. Фета

(по алфавиту произведений)

Стихотворение «Бабочка» – яркий образец раннего творчества А. Фета. Написано оно было в 1884 году. Исследователи считают, что ранняя лирика поэта написана в импрессионистической манере. Тема стихотворения – разговор бабочки с человеком, ее размышления о беззаботном порхании с цветка на цветок. Автор показывает, насколько совершенна природа, даже маленькое насекомое кажется творением искусного мастера. Кроме того, он утверждает, что каждому из нас нужно научиться прислушиваться к природе, ведь у нее можно многому научиться.

63. Соловей, Татьяна Григорьевна. «Волшебница, тебя с цветком прекрасным не разделить!» : анализ стихотворения А. Фета «Бабочка» : 5 класс / Соловей Татьяна Григорьевна // Уроки литературы. – 2015. - № 3. – С. 10-13.

Статья Афанасия Фета «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании» была напечатана в двух номерах (апрельском и майском) за 1867 год журнала «Литературная библиотека». Своей статьей Фет включился в полемику о реальном и классическом образовании, развернувшуюся на страницах периодической печати. Фет был убежденным поборником классического образования и не раз заявлял о себе как о непримиримом противнике нигилизма. В статье Фет обращается к некоему собеседнику, с которым не успел довести разговор о классическом образовании до какого-либо положительного вывода.

64. Генералова, Н. П. Об адресате «Двух писем о значении древних языков в нашем воспитании» А. А. Фета / Н. П. Генералова // Русская литература. – 2006. - № 1. – С. 274-276.

«Каленик» (1854) – первый рассказ поэта, написанный, по его собственному признанию, «от скуки одиночества». «Однажды Тургенев объявил мне, - вспоминал Фет историю публикации этого произведения, - что Краевский желает со мною познакомиться, и мы отправились в условленный день к нему. После первых слов привета Андрей Александрович стал просить у меня стихов для «Отечеств. записок», в которых я еще во времена Белинского печатал свои стихотворения <...>. К счастию, новых стихотворений у меня не оказалось, но от скуки одиночества я написал прозою небольшой рассказ «Каленик» и отдал его в «Отечеств. записки».

По всей вероятности, работа над «Калеником» шла в 1853 году, после перевода из Орденского полка, в котором Фет прослужил восемь лет, в лейб-гвардии уланский его высочества наследника цесаревича полк, располагавшийся в Новгородской губернии. Смена места службы влекла за собой утрату привычного образа жизни, старых знакомств и связей. Ностальгия по жизни, прошедшей в Орденском полку, по товарищу детства И. П. Борисову, с которым связано поступление на военную службу в этот полк (рассказ был напечатан с посвящением И. П. Борисову), по славному денщику Каленику Вороненке, по армейскому быту, по доброму начальнику К. Ф. Бюлеру, по друзьям-однополчанам и соседям-помещикам – вот чем наполнен этот рассказ.

«Каленик» был доброжелательно встречен критикой. «О рассказе господина Фета, - писал критик А. В. Дружинин, выступавший в «Современнике» под псевдонимом «Иногородний подписчик», - <...> нельзя сказать многого, тем более, что мы должны быть снисходительны к первому прозаическому опыту поэта, доставившего нам столько чистых и поэтических наслаждений. Г. Фет может писать прозой и проза его может нравиться – в том нет сомнения, но ему придется много поработать над собою, если он захочет серьезно испробовать свои силы на новой, часто скользкой для поэта дороге».

Первый рассказ явился попыткой Фета отстоять собственную оригинальность, объяснить правомерность непосредственного восприятия окружающего мира, возможность постижения тайн природы, истинного и прекрасного в ней при помощи чувств, интуитивного знания, божественного откровения. Писатель показывал, что жизнь человека не сводится к рациональному поведению, а гораздо чаще выходит за его пределы. И в словесном отражении нашего мироощущения эмоциональное нередко доминирует над рациональным, гармония, музыкальность слов преобладает над их смысловым содержанием. Эти идеи станут причиной разногласий поэта со многими современниками, в том числе с Тургеневым, творческий диалог с которым позднее во многом определил содержание эстетических и публицистических статей Фета.

65. Черемисинова, Л. И. Рассказ Фета «Каленик»: поэтика автобиографического повествования и литературный контекст / Л. И. Черемисинова // Русская литература. – 2007. - № 1. – С. 141-152.

Стихотворение «Кот поет, глаза прищуря…» написано в 1842 году. Напечатано оно было в 1850 году в сборнике в цикле «Снега». Это лирическое произведение Фета со временем стало восприниматься как стихотворение для детей. Стихотворение кажется совсем простым: незатейливая картинка, словно взятая из повседневной жизни: кот в теплой комнате, мальчик на ковре в окружении игрушек, сердитая буря за окном. Однако эта простота достигнута с помощью весьма сложных художественных приемов.

66. Ранчин, Андрей. «Обыкновенное чудо» Афанасия Фета / Андрей Ранчин // Литература. – 2008. - № 14. – С. 35-38.

Стихотворение «Ласточки пропали…», датированное 1854 годом, посвящено осенней поре. Поэт не утратил способности тонко чувствовать природу и любоваться ее гармонией, эта способность только крепла с годами и неизменно находила выражение в его лирике.

67. Бобылев, Б. Г. Анализ и толкование текста стихотворения А. Фета «Ласточки пропали» / Б. Г. Бобылев // Русский язык в школе. – 2000. - № 5. – С. 59-64.

Стихотворение «На заре ты ее не буди…» было создано в 1842 году и сразу же опубликовано в «Отечественных записках». Композитор Александр Варламов положил стихи Фета на музыку. В 1844 году Афанасий Фет, совершая путешествие к родственникам матери в Германию, услышал эту музыку в исполнении оркестра на речном прусском пароходе. Первая песня на стихи Фета быстро приобрела необычайную известность. Она оказалась весьма созвучна вкусам своей эпохи, пришлась по нраву привычностью популярных тогда романтических мотивов. В то же время она несла печать яркого индивидуального стиля, неподражательной искренности и чистоты переживаний, что обеспечило ей долгую жизнь в русской культуре.

68. Романов, Д. А. Стихотворение А. А. Фета «На заре ты ее не буди…» стилистика романтизма / Д. А. Романов // Русская речь. – 2015. - № 1. – С. 12-18.

Стихотворение «Напрасно!» впервые было опубликовано в 1852 г., а в первый выпуск сборника «Вечерние огни» (1883) вошло в новой редакции в раздел «Разные стихотворения».

«Напрасно!» отличается от многих других стихотворений Фета и отчасти нарушает привычные представления о его поэзии. За Фетом закрепилось определение «певца любви и красоты», «одного из самых «светлых» русских поэтов». Однако эмоциональный тон анализируемого стихотворения не оптимистичный, а безнадежно горький, в нем звучат трагические ноты. Кроме того, его можно назвать «длинным». Отступления от правил, видимо, в данном случае потребовало воплощенное в стихотворении переживание.

69. Панова, Елена Алексеевна. «Тяжелое прощанье» : лингвопоэтический анализ стихотворения А. А. Фета «Напрасно!» / Е. А. Панова // Русский язык в школе. – 2015. - № 11. – С. 36-42.

Стихотворение «Сияла ночь. Луной был полон сад…» Афанасий Фет написал 2 августа 1877 года. У литературоведов существует две версии того, кому могло быть посвящено это стихотворение.

По одной версии оно посвящено трагически погибшей любимой девушке – Марии Лазич. По другой – Татьяне Кузминской – сестре жены Льва Толстого. Будучи на одном из музыкальных вечеров Фета поразило замечательное пение женщины. И поэт создал лирическую миниатюру о любви.

Нежность и музыкальность стихотворения не остались незамеченными. Композитор Н. Ширяев написал к нему музыку. Романс стал популярен.

70. Сегеда, Галина Николаевна. А. А. Фет. «Сияла ночь. Луной был полон сад…» / Сегеда Галина Николаевна // Литература в школе. – 2011. - № 2. – С. 16-17.

71. Сурат, Ирина Захаровна. Три века русской поэзии голос женский. Афанасий Фет / Ирина Сурат // Новый мир. – 2009. - № 1. – С. 158-160.

Стихотворение «Сосна так темна, хоть и месяц…» (1842) было написано двадцатидвухлетним Фетом. В стихотворении уже отчетливо видны основные особенности его поэтики. Стихотворение было напечатано в сборнике 1850 года и входило в цикл «К Офелии».

72. Панова, Елена Алексеевна. «То мельница, то соловей» : лингвопоэтический анализ стихотворения А. Фета «Сосна так темна, хоть и месяц…» / Е. А. Панова // Русский язык в школе. – 2010. - № 10. – С. 42-48.

Стихотворение «Теперь» написано в 1884 году. Парадоксально заглавие стихотворения. Оно указывает на план настоящего, хотя в тексте преобладают формы будущего времени.

73. Николина, Н. А. «Прямо смотрю я из времени в вечность…» : о стихотворении А. Фета «Теперь» / Н. А. Николина // Русский язык в школе. – 2002. - № 6. – С.60-66.

Стихотворение «Учись у них – у дуба, у березы…» написано Афанасием Фетом на склоне лет. В конце 1883 года поэт находился в Москве. Это был период, когда он много писал. 31 января появилось стихотворение «Учись у них – у дуба, у березы…» Напечатано оно было в 1885 году. Это произведение, как отмечают биографы, было буквально вырвано из сердца 64-летнего поэта. Неудивительно, что публика приняла его очень тепло.

74. Соловей, Татьяна Григорьевна. Уроки природы : анализ стихотворения А. А. Фета «Учись у них – у дуба, у березы…» : 6 класс / Соловей Татьяна Григорьевна // Литература в школе. – 2015. - № 11. – С. 40-43.

75. Шанский, Н. М. Одна из дидактических миниатюр А. Фета / Н. М. Шанский // Русский язык в школе. – 1993. - № 4. – С. 66-69.

Афанасия Фета часто упрекали за чрезмерную краткость и отсутствие глубокого смысла в стихотворениях. Поэт признавался, что даже проявление личных чувств считает излишним. По его мнению, произведение должно максимально точно передавать непосредственные впечатления и не навязывать позицию автора читателям. Особенно ярко эта мысль Фета проявлялась в его раннем творчестве. Характерным примером служит стихотворение «Чудная картина», написанное в 1842 году, когда автору было 22 года.

Стихотворение представляет собой миниатюру. Оно могло быть создано в приливе творческого вдохновения за несколько секунд. Талант Фета заключается в том, что он сумел запечатлеть самые нужные детали. Поэт делится впечатлениями от ночной поездки.

76. Гусакова, Ольга Яковлевна. Стихотворение А. А. Фета «Чудная картина» : 5-7 классы / Гусакова Ольга Яковлевна // Литература в школе. – 2005. - № 1. – С. 39-40.

Стихотворение «Шепот, робкое дыханье…» - самое хрестоматийное из всех стихотворений Фета. Оно было напечатано во втором номере журнала «Москвитянин» за 1850 год. С него и началась громкая слава поэта. Но вместе с тем стихотворение «Шепот, робкое дыханье...» послужило мишенью для огромного числа пародий. Л. Толстой вспоминал: «А ведь сколько оно шума наделало когда-то, сколько его ругали!..» Характерен отзыв М. Е. Салтыкова-Щедрина: «...в любой литературе редко можно найти стихотворение, которое своей благоуханной свежестью обольщало бы читателя в такой степени». С другой стороны, критик видел в нем подтверждение того, сколь «тесен, однообразен и ограничен мир, поэтическому воспроизведению которого посвятил себя г. Фет».

Роковую роль в судьбе фетовского стихотворения, как, впрочем, и в судьбе его автора, сыграл тот факт, что оно появилось не вовремя, в драматической ситуации, которую Достоевский уподобил лиссабонскому землетрясению.

Мир раскололся на два лагеря, каждый из которых стремился поставить поэзию на службу своим интересам. Демократическая критика требовала от поэзии служения практическим нуждам народа, «злобе дня». А тут вдруг – стихотворение о любовном свидании, окутанном какой-то «полупрозрачной завесой». В общей атмосфере литературной «ясности» 60-70-х годов Фет оказался «чужаком», нелепым безумцем, подобным герою стихотворения А. К. Толстого «Хорошо, братцы, тому на свете жить...».

Стихотворение «Шепот, робкое дыханье...» воплощало основной пафос поэта – воспевание природы и любви в их нерасторжимой, органической связи; оно, по выражению Д. Благого, являло своего рода «квинтэссенцию всего мира фетовской поэзии, как она к тому времени себя проявила».

77. Гапоненко, П. А. Благоуханная свежесть : А. Фет. «Шепот, робкое дыханье…» / П. А. Гапоненко // Русский язык в школе. – 2002. - № 6. – С. 67-68.

Есть произведения искусства, на которых лежит видимый отпечаток бессмертия – так они прекрасны, соразмерны и одухотворенны. К ним, бесспорно, относится и стихотворение «Я пришел к тебе с приветом...», знакомое всем с детства по первым поэтическим книжкам, по школьным учебникам и хрестоматиям. Оно является гимном весне, молодости, полнокровной человеческой жизни, извечным чувствам любви, счастья и красоты и отличается удивительной гармонией и слитностью внешнего и внутреннего мира, физических и духовных начал. Как много вместила в себя эта миниатюра!

Впервые звучные, радостные и взволнованные строки Афанасия Фета были напечатаны в седьмом номере журнала «Отечественные записки» за 1843 г. Современники в полной мере оценили рождение лирического шедевра. На литературного и музыкального критика В. П. Боткина произвело сильнейшее впечатление прежде всего праздничное восприятие жизни: «Подобного лирического весеннего чувства природы мы не знаем во всей русской поэзии!» - восторженно воскликнул он.

Стихотворение это – о любви, но из-за того что предмет страсти здесь почти не обозначен, на передний план выступает музыка трепетной влюбленной души, жаждущей счастья, открытой красоте мира.

Дар жизни – можно ли придумать лучшее определение для стихотворения «Я пришел к тебе с приветом...». Художественные приемы как бы расплываются в ярких лучах светила и становятся незаметными. Передача человеческих свойств явлениям природы и ее состояниям (олицетворения лес проснулся, полон жаждой и т.п.) неразделима со своей противоположностью – выражением состояния героя через восприятие им природы. В результате такого слияния возникает ощущение беспредельного единства людского и природного начал и открываются какие-то новые, не биографические, а вселенские проявления личности. И действительно, для Фета солнце не просто небесное тело и лес не просто ветки и стволы – они, скорее, особые знаки, содержащие нечто большее, чем дает житейский опыт, они, если угодно, аккумулируют в себе ощущения многих поколений людей, начиная со времен язычества.

Стихотворение Фета отличается цельностью, напором чувств. В нем заложены главные принципы фетовской поэтики, его можно рассматривать как кредо молодого стихотворца.

78. Никитин, Г. Г. Дар жизни : об одном стихотворении Афанасия Фета / Г. Г. Никитин // Русская словесность. – 1995. - № 6. – С. 39-41.

Впервые стихотворение «Ярким солнцем в лесу пламенеет костёр…» было опубликовано в журнале «Русский вестник» в 1859 году. Это произведение состоит из пяти четверостиший с перекрёстной рифмой, написанных трёхстопным анапестом. Афанасий Афанасьевич Фет выступает в нём как лирический герой.

79. Полянских, Н. Н. А. А. Фет. «Ярким солнцем в лесу пламенеет костер…» : урок филологического прочтения лирического стихотворения в 10 классе / Н. Н. Полянских // Русский язык в школе. – 2003. - № 24-30.

Сценарии

80. Алферова, Анна Михайловна. «Целый мир от красоты…» : поэтический вечер : А. А. Фет / Алферова Анна Михайловна // Литература в школе. – 2000. - № 8. – С. 42-44.

81. Афанасий Афанасиевич Фет. Биография. Лирика : литературная викторина // Русская словесность. – 1996. - № 4. – С. 87-91.

Алфавитный указатель авторов

(цифры отсылают к порядковому номеру библиографической записи)

Алферова Анна Михайловна 80

Асланова Галина 7, 14

Афанасьев Виктор 54

Ачкасова Галина Леонтьевна 56

Берченко Т. В. 59

Бобылев Б. Г. 67

Вайскопф Михаил 44

Гапоненко Петр Адамович 57, 77

Генералова Наталья 1, 64

Грачева Ирина Владимировна 42

Григорьев Аполлон 49

Гусакова Ольга Яковлевна 76

Дерябина Елена 37

Еремина Ольга 51

Ипатова Светлана 38

Касаткина В. Н. 60

Косицына Н. О. 45, 48

Кошелев Вячеслав 39, 55

Кошемчук Т. А. 50

Кузьмина Ирина 2, 10, 12, 20, 24

Логинов Денис 5

Лурье Самуил 18

Макарова Светлана Анатольевна 41, 58

Набялэк Ольга 4

Никитин Геннадий 17, 78

Николина Н. А. 73

Осипов Юрий 3

Панова Елена Алексеевна 69, 72

Петрова Г. В. 6

Пильд Леа 46

Полянских Н. Н. 79

Ранчин Андрей 66

Розенблюм Л. 53

Романов Д. А. 68

Сегеда Галина Николаевна 70

Смирнова Ирина 13

Соболев Л. И. 11

Соловей Татьяна Григорьевна 47, 63, 76

Сурат Ирина Захаровна 71

Сухих Игорь 9, 16, 61

Успенская, Анна 40

Черемисинова Л. И. 22, 65

Шанский Н. М. 75

Шарафадина К. И. 52

Юшкин Юрий 8

Составитель: ведущий библиограф Артемьева М. Г.