Николай Яковлевич Лукин

Николай Яковлевич с Валентиной Симаковой, председателем Совета ветеранов Заозерного

Николай Яковлевич тепло встретил нас в светлой аккуратной квартире. В зале на столе лежал альбом с фронтовыми фотографиями, перевязанный георгиевской ленточкой и конфеты. Он поправил свой пиджак с медалями и сел на стул.

— В августе 1943 я ушел на фронт. После взятия Варшавы мы пошли на Кенигсберг. Сталин дал нам благодарность. Я служил в 22 артиллерийской дивизии прорыва, которая подчинялась Москве, был радистом. Как-то раз пришлось зачищать зубами провод, сейчас уже выдернул этот зуб, -улыбнулся ветеран.

— В то время мы прошли с товарищами большой путь. Было время, смеялись, евреи рассказывали про свои обычаи, грузины про свои; мы дружно жили. Даже во время войны было время подшучивать, наша часть особенная была. Сделаем прорыв, расчистим путь пехоте — можем полежать в кустах, позагорать. Сухарей практически не давали, был свежий хлеб, ну и фронтовые сто грамм, правда, я не пил. Командир у нас был в почете, мы же все пацанами были, лет 17, с радиокурсов пришли.

— Как-то раз закончили работу, попрощались с полком. Шли развернутым строем — комдив, три комбата, командир разведки, мы — два радиста и телефонист с нами. Откуда ни возьмись, прилетает снаряд. Комбата в куски разорвало. Больше никого не тронуло, а от него одна каша осталась. Нам нужно было срочно передвигаться в другое место. Кишки с деревьев не стали собирать, так, кое-что похоронили, голову вообще не смогли найти. На войне нет места страху, необходимо делать свое дело — некогда страх искать.

— Победу мы встретили на берегу Балтийского моря, селедку ели. Сами ее ловили. Коли надо пушку почистить, ребятки идут к комбату, мол, оружие надо в порядок привести. А берегу уже выстрелят и идут рыбу собирать, она так легче сдается.

— Письма домой писал очень редко. То бумаги нет, то места: все сидят, пишут. Когда выдавались свободные дни — песни пели. Хохлы соберутся вместе и заладят свое «спивати, спивати». Они певуны хорошие, я их песням подпевал, хотя у меня ни слуху, ни голосу нет.

— Я не был в атаках, хотя под пулями бывать приходилось. Я низенький был — полтора метра ростом, а вес — 44 килограмма. При таком весе у меня «упаковки» килограммов на 12, ружье еще, да противогаз. Идешь по траншее, вымотаешься, упадешь, и подняться уже не можешь. Как-то раз комдив подходит ко мне, поднимает и спрашивает, разбираюсь ли я в картах. Я ответил, что немного. Тогда он сказал, что живым или мертвым я должен быть в другом месте и выкинул меня из траншеи. Ну я побежал, куда велено, а все это добро еще и мотыляло из стороны в сторону. Это сейчас радиостанцию можно в карман положить, а тогда я только одно питание тащил, два аккумулятора, три батареи.

Николай Яковлевич устал, прилег на диван. Роста он и правда небольшого, на ногах большие шерстяные тапочки, в глазах какая-то удивительная доброта. Словно на вас смотрит не ветеран, прошедший войну, а подросток с фотографии на столе.

— В жизни главное — здоровье, а все остальное приложится. Тут ребятишки приходили, я им говорил, что нужно не пить, не курить, в азартные карты не играть и быть здоровыми. Я один сейчас, жену уже как 13 лет похоронил, сына похоронил. Племянница помогает сейчас. После войны хотел уехать, а меня не пустили. Сказали, что деньги и документы только в Кургане получу, никаких разъездов. Так что я вернулся в Курган и пошел работать в электроцех, а потом еще в Тулу на крановщика поехал учиться. Туда брали тех, кто электрику знал. Я за месяц все закончил. Потом 20 лет отработал крановщиком, 18лет был электриком на ТЭЦ, через год получил квартиру.

— Николай Яковлевич, — наш фотограф протягивает ветерану фотографию, где тот еще совсем молодой. — Вы так хорошо улыбаетесь. А скажите ему, на фотографии, чтобы он тоже улыбнулся!

Текст: Дарья Карева.

Фото: Валерий Васенин.