Версия для печати

Война - совсем не фейерверк

(Великая Отечественная война в произведениях современной «лейтенантской прозы»)

Библиографическое пособие. Курган. 2024

В стихах многое уже было сказано:

Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!

Что? Пули в каску безопасней капель?

И всадники проносятся со свистом

вертящихся пропеллерами сабель.

Я раньше думал: "лейтенант"

звучит: "Налейте нам!"

И, зная топографию,

он топает по гравию.

Война - совсем не фейерверк,

а просто - трудная работа,

когда,

черна от пота,

вверх

скользит по пахоте пехота.

Марш!

И глина в чавкающем топоте

до мозга костей промерзших ног

наворачивается на чeботы

весом хлеба в месячный паек.

На бойцах и пуговицы вроде

чешуи тяжелых орденов.

Не до ордена.

Была бы Родина

с ежедневными Бородино.

26 декабря 1942

Это Михаил Кульчицкий, погибший в 1943 году на Луганщине. Но у прозы другой ракурс, она может показать то, что остается за пределами поэтического видения. И читают ее иначе.

Первые «Батальоны»

Считается, что «лейтенантская проза» началась в 1957 году, с публикации романа Юрия Бондарева «Батальоны просят огня». Молодой писатель-фронтовик, ученик Константина Паустовского уже был известен, даже считался (не в самых широких кругах) лидером писательского поколения. Его первые рассказы напоминали Бунина, но важнее для него все-таки оказались Виктор Некрасов и Лев Толстой, в первую очередь – его «Севастопольские рассказы». Бондарев умел удивлять, спорить, ломать стереотипы. После выхода его романа стало ясно: после выхода «Батальонов» возможно многое. И даже строгий, не щедрый на похвалы Василь Быков говорил, что «все мы вышли из «Батальонов».

Накануне. Триумфальный стиль

…Уже существовала проза военкоров, начиная с «Дней и ночей» Константина Симонова, который продолжал писать – то по-новому, то по-старому. Его любили все писатели-фронтовики, но война глазами известного журналиста – это совсем не то, что война бойца или младшего командира. Быть может, у него шире взгляд, но – не столь подробный опыт. И – неистребимое чувство дистанции между ним и теми, кто, сжав зубы, вставал в атаку – да и не только в атаках дело.

Но главной для тех, кто вернулся с войны, стала повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Первоначально называвшаяся еще проще – «Сталинград». Получилась повесть, в которой каждое слово на месте. Это фронтовая книга книг. Она получила Сталинскую премию, была экранизирована, но традицию создала не сразу. Трудно было повторить правдивую некрасовскую простоту. Он писал: «Три года в армии, в самые тяжелые для нее дни. Полюбил ее и победами ее горжусь. Полюбил вечно чем-то недовольного рядового, бойца – солдатом он стал называться позже. Нет, не того, что на плакатах или в Берлине, в Тиргартене, спокойного, уверенного, в каске – их никто никогда не носил, – а другого, в пилотке до ушей, в обязательно разматывающихся обмотках, ворчливого, матюкающего старшину больше, чем немца, пропахавшего пол-Европы и вскарабкавшегося на Рейхстаг». Такое отношение к солдату и стало основой лейтенантской прозы. Но – позже. Сам Некрасов, кстати, в Сталинграде был старшим лейтенантом, а войну завершил в звании капитана. С другой стороны, Бондарев получил офицерское звание уже после Победы. Воевал в сержантах.

«В окопах Сталинграда» никто не забывал.

Война без парадного лоска

Всё это хорошо чувствовали литинститутские учителя, да и сами однокашники, недавно снявшие офицерские погоны – Бондарев и Григорий Бакланов. Писали иначе или почти иначе. Но отважиться на повесть, которая перевернула бы течение литературной жизни, непросто. «Батальоны» могли выйти не раньше 1957 года, когда общество переварило сумбурные сигналы, которые подал ему Хрущев на ХХ съезде КПСС. А главное – классическая русская литература (между прочим, к тому времени уже канонизированная) воспитывала реалистов, да еще и критических, как ни хрестоматийно это звучит. Толстой! Он подсказывал, что часто люди бывают интереснее и важнее идей, важнее схем. А на войне встречались сюжеты, в которых изломы человеческих судеб и характеров проявлялись не менее контрастно, чем в толстовских романах. И – иначе. А характер победителя помогал верить в себя, в то, что удастся написать что-то настоящее.

Новое направление, новую интонацию принимали далеко не все. И Бондарева, и Бакланова упрекали в том, что они превращают в литературу свои биографии, чуть ли не дневниковые записи, а этого, как правило, хватает на одну книгу. А в «Комсомольской правде» появилась строгая статья «Реализм, убивающий правду». Но Константин Симонов успел обронить, что многим маститым писателям есть чему поучиться у автора «Батальонов». Сам он писал иначе, но не оценить фронтовой правды не мог. И эта оценка оказалась важнее газетных критиков, хотя они могли усложнить жизнь молодому писателю.

К тому времени после Великой Отечественной прошло десятилетие, после демобилизации большинства фронтовиков и возвращения жизни на мирную колею – и того меньше. Наивных людей среди тогдашних читателей было не так много, как иногда кажется сегодня. Десятки миллионов прошли фронт, голод в тылу, эвакуацию, отступления, плен и другие мытарства – с ранних детских лет. Но почти все они привыкли относиться к литературе, кино, газетным статьям, картинам как к приукрашенному, сказочному миру, порой притягательному, порой отталкивающе глянцевому. Там показывали жизнь, какой она должна быть – по методу Софокла. «Взять» таких читателей одной фронтовой правдой не удалось бы. Требовалась правда художественная. Новое слово. Сержанты, лейтенанты и капитаны Великой Отечественной показали войну из окопов и партизанских лагерей. Без парадного лоска. Почти без патетики и романтики – хотя эти мотивы, без которых не обойтись ни в жизни, ни в литературе, прорывались даже в строгую прозу Василя Быкова.

«Мы писали о человеке в нечеловеческой обстановке»

Размах глобальный высшим командирам

достался с блеском маршальской звезды…

И всё ж на картах (пусть микропунктиром)

видны и лейтенантские следы.

П. Булушев

10-12 лет лучшими книгами в советской литературе были военные повести «лейтенантов», книги поколения молодых фронтовиков. В том же 1957 году вышла «Южнее главного удара» Григория Бакланова – о боях в Венгрии, через которые писатель прошел в лейтенантских погонах, в 1959-м – его «Пядь земли». «Убиты под Москвой» Константина Воробьева и «Третья ракета» Василя Быкова – в 1963-м, «На войне как на войне» Виктора Курочкина – в 1965-м. Не замечать этого явления было невозможно. Они часто писали от первого лица, показывали будни войны, о которых не принято вспоминать – ни за столом, ни в праздничные дни. Почти все они начинали не книгами о войне: невозможно сразу взяться за самую важную тему. Записей, попыток было много, но что-то не складывалось, а другое – до поры до времени нельзя было опубликовать. Их время началось в 1957-м.

Они открывали правду о войне, о послевоенных мытарствах фронтовиков. Но важнее всего, что писателей военного поколения интересовали сержанты и лейтенанты, а не только полководцы и блистательные герои. Они писали не только о фронтовых буднях. Но про войну, как правило, получалось сильнее. Но самое важное – люди. Два бойца, боец и командир, два командира – это всегда и дружба, и соперничество, и спор, и столкновение характеров, а иногда и принципов. Целый мир в каждом человеке – из тех, кого принято называть простыми. Это толстовское. И лучшие мастера «лейтенантской прозы» рассматривали эти конфликты подробно и достоверно – через них мы, читатели, и окунаемся в военную реальность.

Такого потока талантливых повестей о войне не было ни после 1812 года, ни после Первой мировой, ни даже после Гражданской, когда на создание нескольких замечательных книг о прошедших событиях потребовалось десятилетие. А тут – каждый год появлялись рассказы и повести, которые и семь десятилетий спустя станут открытием для читателей.

Бондарев попытался так объяснить суть этого направления: «Самое время потребовало сказать о войне то, что еще не было сказано другими. Необходимо было вспомнить о своем поколении в нелегкие годы испытания народа со всем мужеством и суровостью, со всей правдивостью и человечностью. Литература стала рассматривать человека пристальнее и подробнее. Она хотела быть исследованием внутреннего мира, тончайших движений души, ее противоречивости и сложности. Но человек не может быть зависим от истории. Война уже была историей, а мы - действующими лицами ее. И мы знали, что в несчастьях проявляется и взвешивается духовная ценность и здоровье народа. Вот об этом и писало среднее поколение. Мы не боялись трагедий, мы писали о человеке, очутившемся в самой нечеловеческой обстановке. Мы искали в нем силы преодоления самого себя и в жесткие дни искали добро и пытались увидеть будущее. Мы изображали войну такой, какой видели ее сами, какой она была».

Вторая половина XX столетия в русской литературе отмечена произведениями «лейтенантской прозы», создававшимися бывшими рядовыми и младшими командирами, до войны не имевшими литературного опыта, да и жизненный опыт их был невелик: вчерашние школьники, они уходили в действующую армию. «Биографии многих писателей военного поколения можно пересказывать так: воевали там-то и там-то, ранены, контужены, выжили, вернулись, по истечении необходимого времени написали первые книги. Никто из них ещё, кажется, не признался, что воевал с мыслью: доживу до победы - стану писателем... Будущее прояснилось позднее; окопные и госпитальные мысли - все или не все - теперь в романах и повестях», поток которых не иссякает, а пополняется. Сегодня «лейтенантская проза» всеми своими «ветвями» - «задержанными» в нашей стране произведениями, официально признанными и книгами русского зарубежья, - рассказывает о событиях военных лет. Подлинным открытием для читателей стала в 1986 году публикация рассказа В. Тендрякова «День, вытеснивший жизнь», который около двух десятков лет оставался неизвестным. Глазами юного сержанта Тенкова, «окончившего школу за полтора часа до начала войны» (это во многом автобиографический образ: В. Тендряков ушёл на фронт семнадцатилетним добровольцем сразу после окончания десятого класса), передаются ошеломляющие впечатления от боёв во время трагического отступления наших войск к Сталинграду летом 1942 года: «Пять дней мы защищали неприветливый кусок степи... Осколок мины прорвал мне кирзовое голенище сапога, а пуля задела верх пилотки - в спешке забыл каску в окопе, - на сантиметр ниже, и я бы лёг посреди степи на вечный отдых». В этом рассказе В. Тендряков - таково свойство исповедей, становящихся завещанием, - ни о чём не позволяет себе забыть и ничего себе не прощает. Детали фронтовых воспоминаний, у которых раскалённые, режущие края, восстанавливают небывалое внутреннее смятение, переживаемое молодым героем. На «израненном поле», где «налившиеся колосья прижимаются по-солдатски к земле», в дни, когда «фашисты вышли к Дону», «маменькин сынок, лоботряс и белоручка» Тенков впервые оказывается под бомбёжкой. «Из дальнего угла безжалостно знойного, чистого неба поплыл размеренно качающийся звук. Я ещё не успел обратить на него внимание, как бешено заквакали зенитки - ближе, ближе, всё яростней, всё осатанелей, пятная синеву быстро отцветающими одуванчиками... Самолёты двигались прямо на меня медлительно, уверенно, упрямо, не обращая внимания на одуванчиковую метель вокруг... Прямо на меня! Ошибки быть не могло... Одна тень, другая скользнула по мне. Я ждал - мир разрушен, верил - увижу вывернутую наизнанку землю, где чудом уцелел лишь жалкий клочок, который я по-сыновьему прикрывал своим телом».

Повествовательная форма от первого лица позволяет проследить становление личности, формирование представлений о неразрывной связи с каждой «пядью земли» Родины. «Мальчишеская философия» жизни с её памятью о доме и надеждой на чудо материнской поддержки характерна не только для «Дня» Тендрякова: она свойственна всем произведениям «лейтенантской прозы. В «Дне, вытеснившем жизнь» В. Тендрякова прозвучит признание тех, кто пережил парализующий ужас от первой встречи с войной: «Победа или смерть, да, были нашей романтикой, но теперь это трагическая необходимость. Велика страна, а отступать некуда».

Недаром Григорий Бакланов, один из писателей-«лейтенантов», передавая свои воспоминания о «Книге про бойца», вернее, о «разрозненных главах, не по порядку доходивших» до фронта, сказал: «Мы не задумывались тогда над тем, что только очень большие художники способны в одну судьбу вместить судьбу всего народа. Мы объясняли это проще: значит, автор был здесь, знает, сам прошёл. Даже после войны я искренне считал, что бой «за населённый пункт Борки» - это бой за деревню Белый Бор на нашем Северо-Западном фронте... Бой шёл, как сказано в книге, на втором году войны, сходились приметы большие и малые». Это понятие - «где» - для «лейтенантской прозы» как «литературы фронтового братства» приобретало особенное значение: оно «выявляло не столько географию боёв, сколько расстояние до передовой».

С мнением автора «Василия Тёркина» о необходимости воссоздать «прямо в душу бьющую» правду о народе-герое сходились все писатели-фронтовики: и надевшие солдатские шинели довоенные художники, и те, кто за перо взялся после победы. Для них особенно важны были намеченные армейским корреспондентом Твардовским «маршруты памяти», по которым двинулись вперёд новые «эшелоны военной прозы»: Г. Бакланов «Пядь земли» (1959), «Навеки - девятнадцатилетние» (1979) и др.; В. Богомолов «Иван» (1957), «Момент истины (В августе сорок четвёртого...)» (1974) и др.; Ю. Бондарев «Юность командиров» (1956), «Горячий снег» (1969) и др.; В. Быков «Третья ракета» (1961), «Сотников» (1970) и др.; Д. Гранин. «Клавдия Вилор» (1976), «Ещё заметен след» (1984) и др.

Виктор Некрасов, как и всё поколение писателей-«лейтенантов», не имел довоенного литературного опыта. Архитектор по образованию, в дни Сталинградской битвы служивший полковым инженером и заместителем командира сапёрного батальона, в госпитале после ранения он начинает писать «книгу о солдатах и их командире», переживающую сегодня второе рождение. «В окопах Сталинграда» - произведение «не о войне, а изнутри войны, рассказ не наблюдателя, а участника, находившегося на переднем крае». Этот рассказ ведёт от первого лица военный инженер Керженцев, с «дворянско-декабристской простотой и прямотой» реконструируя фронтовые переживания воюющего человека, навсегда врезавшиеся в его память детали фронтовой жизни и смерти: «Мы хороним товарищей над самой Волгой. Простые гробы из сосновых необструганных досок... Мокрый, противный снег забивается в воротники. Плывут льдины по Волге - осеннее сало. Темнеют три ямы. Просто как-то это всё здесь, на фронте. Был вчера - сегодня нет. А завтра, может, и тебя не будет. И так же глухо будет падать земля на крышку твоего гроба. А может, и гроба не будет, а занесёт тебя снегом, и будешь лежать, уткнувшись лицом в землю, пока война не кончится».

Элементы натуралистической образности, позволяющие автору передать жестокость и горечь военных будней, в стилевой системе произведения соседствуют с «лирической экспрессией, источником которой является юношеская жадность к жизни». Она пробивается в воспоминаниях о доме, о близких, о родном Киеве, образ которого открывает в русской литературе тему разрушенных городов: «Милый, милый Киев! <...> Я и теперь иногда гуляю по Крещатику. Завернусь в плащ-палатку, закрою глаза и иду от Бессарабки к Днепру. <...> Сворачиваю на Николаевскую. <...> А дальше Ольгинская...» - мысленно совершает свои путешествия молодой герой. При этом его память удерживает тот культурный пласт, что связывает воюющего человека с мирной жизнью, не даёт забыть о ней, формируя не только желание вернуться к довоенной поре, но и чувство долга, необходимое воину-защитнику.

А стремясь воссоздать правду о солдатском настоящем, В. Некрасов едва ли не первым в русской литературе рассказал о противоречиях и конфликтах внутри нашей армии. Речь идёт о неподготовленной, непродуманной атаке, в которую бросил бойцов майор Абросимов. Она обернулась для потрёпанного батальона большими потерями: «убито двадцать шесть человек, почти половина, не считая раненых». Несмотря на то что Абросимов разжалован и отстранён от должности, вопрос о праве командовать людьми, о «сбережении народа», затронутый Некрасовым, остаётся и в жизни, и в литературе. Только в последние десятилетия наши писатели получили право честно говорить о цене Победы. «Прямой речью» сказал об этом В. Быков: «Людей никто не жалел. Всё на фронте было лимитировано, всё дефицитно и нормировано, кроме людей». Лишь в начале XXI столетия читатели увидели «Неудачный бой» поэта-фронтовика Юрия Белаша:

Мы идём - и молчим. Ни о чём

говорить нам не хочется.

И о чём говорить, если мы

четверть часа назад

положили у той артогнём

перепаханной рощицы

половину ребят - и каких, доложу вам,

ребят!

И на мокром лугу, там и сям,

бугорочками серыми

оставались лежать в посечённых

шинелях тела...

Кто-то где-то ошибся,

что-то где-то не сделали,

А пехота все эти ошибки

оплачивай кровью сполна.

Вслед за Некрасовым «лейтенантская проза» шаг за шагом воссоздавала правду военных лет вопреки официально востребованным «фанфарным мелодиям, сказочной бесконфликтности». Автора «Окопов», отмеченных Сталинской премией, «пока был жив Сталин - не трогали. Но с приходом «оттепели» всё изменилось... И другого выхода, кроме отъезда, после исключения из партии и Союза писателей, двухдневного обыска и изъятия рукописей, просто не оставалось». С 1974 года на Родине книги писателя, лишённого советского гражданства, были убраны с библиотечных полок, вплоть до начала 1990-х его имя не упоминалось в печати. Однако и за рубежом Виктор Некрасов не изменил себе, стоически выдерживая упрёки в том, что его герои в дни Сталинградской битвы не видят ничего «дальше своего бруствера». Они видят главное: как день за днём, превозмогая себя, рядовые защитники обороняют город, где остановилось казавшееся безостановочным фашистское нашествие. Об этом сам художник помнил всегда и не погрешил против правды, вспоминая в 1981 году о своей военной молодости: «Когда над Мамаевым курганом проносились на бреющем полете, возвращаясь с задания, изрешеченные «Илы», у нас замирало сердце, мы с гордостью смотрели на красные звёзды на крыльях. И своей, на пилотке, ушанке, фуражке, тоже гордились. Красная, пятиконечная, продырявливала она стираные-перестираные «натрубахи» раненых в госпиталях».

Спустя годы суровое время, где «Илы» с красными звёздочками, Мамаев курган, госпиталь и Победа, отчётливо вспоминаются и главному герою рассказа «Девятое мая», написанного Некрасовым в эмиграции. Русский художник Вадим Николаевич Карташов, кто, как и сам автор, «весь Сталинград оттрубил», вынужден отмечать тридцать восьмой День Победы в Гамбурге, с «фрицем», бывшим противником - немецким лётчиком, тоже воевавшим под Сталинградом, но по другую линию фронта. Ещё бы не вспомнить! Бывший лётчик, обер-лейтенант Хельмут, показывает Карташову фотографии: «Это мой «Фоккевульф»-189. Вы называли его «рама»... А это ваш Мамаев курган... Снимал в октябре. Ты уже был там?» Карташов отвечает утвердительно: с пятого октября он воевал на Мамаевом кургане; лупа помогает рассмотреть знаменитые «баки на верхушке кургана», «железную дорогу», завод «Метиз» и даже мясокомбинат, в подвале которого находился КП 1-го батальона...» Но главное: «А это я, - сказал Карташов. - Видишь белую точку? Это я, у меня был белый тулуп».

Диалог бывших противников в рассказе Некрасова воскрешает незабываемое. Словами «дело солдатское» оба пытаются хоть как-то сгладить горькую память о войне, но нашему ветерану «31 января, яркий, солнечный день, когда немцы драпанули с Мамаева, помнится, как будто вчера произошло. И второе февраля, сталинградский День Победы, всё небо в ракетах, трассирующих очередях...». Писатель-реалист не случайно акцентирует внимание читателей на этих незабываемых датах: «Преодолевая упорное сопротивление, наши войска к 26 января 1943 года расчленили группировку фашистских войск на две части - северную и южную. 31 января была ликвидирована южная группировка. И взят в плен фельдмаршал Ф. Паулюс с его штабом. 2 февраля 1943 года сложила оружие и северная группа гитлеровских войск».

Подводя жизненные итоги, разлучённый с Отчизной писатель-фронтовик делает вывод: «Прошло столько лет, а годы эти кровавые, страшные, кругом смерть, - вспоминаются... как чистые, незапятнанные». А тот белый полушубок, всего лишь «белая точка» на фотографии, сделанной вражеским самолётом-разведчиком, остаётся в памяти героя и читателей рассказа как вечный символ Сталинградской победы, ведь фотографию, как «зеркало, которое помнит» нельзя ни отменить, ни переснять: на ней наш Мамаев курган.

Словно вступая в творческий диалог с Виктором Некрасовым, Даниил Гранин, автор романа «Мой лейтенант» ещё отчетливее расставляет акценты, связывая в сознании читателей две важнейшие даты отечественной истории XX столетия: блокаду Ленинграда и Сталинградскую битву. Глазами своего молодого героя Гранин видит, что фашисты поначалу «к Ленинграду двигались почти по восемьдесят километров в день: торопились покончить с нами до наступления зимы». Молодой человек, «пытаясь понять, куда идёт война», представляет себе «единую угрожающую картину. Вслед за Ленинградом - Москва, Донбасс, выход к Волге...».

В финале романа Гранин тоже воспроизводит встречу ветеранов, по-разному вспоминающих о войне и о цене нашей победы: «его лейтенант», как и сам автор, в 1941 году ушёл с народным ополчением на фронт, начав свою взрослую жизнь в «промёрзших окопах на Ленинградском фронте» и пройдя путь от рядового до командира роты тяжёлых танков, встречается в нынешнем Петербурге с немецким ветераном. Густав фон Эттер «во время войны возглавлял какой-то отдел военно-воздушной армии» и как «офицер, приближённый к высшему командованию» был осведомлён о том, «как всё было подготовлено к пребыванию в Ленинграде» фашистских войск: «отпечатаны пропуска, назначены офицеры комендатуры, город заранее был разделён на районы». Теперь, в начале XXI столетия, он просит нашего ветерана, ни в сороковые, ни в послевоенные не принадлежащего ни к какому «командованию», осуществить «давнюю мечту» - «увидеть Петербург не сверху с самолёта, не в бинокль», добавляя при этом: «Ведь мы должны были взять город тогда, в 41 году. Всё было готово к этому». А вот то главное, к чему не были готовы фашисты, - к встрече лицом к лицу с «горящим в глубине русского характера чувством сопротивления», которое «стимулировалось не усилиями пропаганды, а искони присущей русским беззаветной любовью к Отечеству» в полной мере и раскрывает произведение.

Герой романа Д. Гранина «Мой лейтенант» (2011), у которого всё не получается вернуться «с войны, из танка», размышляет: «Победитель… И что толку?» «Ведь я потерял четыре года, а что взамен? Взамен получил оправдание своей жизни». А мы получили само право жить на своей земле, каждый год в майские дни склоняя головы перед величием подвига спасителей Отечества, никому не позволяющего «подкорректировать» роль Советского Союза в Великой Отечественной войне. Да, 9 мая не просто календарный листок - это День Победы, которая по-прежнему «одна на всех»!

Память поколений

Повесть Вячеслава Кондратьева «Сашка»

«Книги о войне неотразимо воздействуют на нашу память, как кровоточащие зарубки... высокого духа», - говорил Ю. Бондарев. Писатели-фронтовики, прошедшие свой военный путь от Москвы до Берлина, сохранили эту память о войне и передали через свои произведения нам, нынешним.

Память о войне. Она не стирается, не тускнеет с годами. Потому, наверное, что это не только память отдельных людей или одного поколения. Это память народа, вписанная в его историю, в его настоящее и будущее, в его национальное самосознание. И каждая новая книга о войне тому подтверждение. Через тридцать пять лет после окончания войны вышла в свет повесть «Сашка», первое произведение Вячеслава Кондратьева. И тут же он создал ещё несколько рассказов и повестей, составивших сборник «ржевской прозы» писателя.

В своих заметках о том, как создавался «Сашка», Кондратьев писал: «Я начал жить какой-то странной, двойной жизнью: одной - в реальности, другой - в прошлом, в войне. Ночами приходили ко мне ребята моего взвода, крутили мы самокрутки, поглядывали на небо, на котором висел «костыль», гадали, прилетят ли после него самолёты на бомбёжку, а я просыпался только тогда, когда чёрная точка, отделившись от фюзеляжа, летела прямо на меня, всё увеличиваясь в размерах, и я с безнадёжностью думал: «Это моя бомба...» Начал я разыскивать тогда своих ржевских однополчан - мне до зарезу нужен был кто-нибудь из них, - но никого не нашёл, и пала мысль, что, может, только я один уцелел, а раз так, то тем более должен я рассказать обо всём. В общем, схватила меня война за горло и не отпускала. И наступил момент, когда я уже просто не мог не начать писать».

Это была правда памяти писателя-фронтовика. Рассказать о войне не только его важнейшая задача, но и ответственное исполнение долга.

«Страстная вера в то, что он обязан рассказать о своей войне, об однополчанах, которые сложили голову в затяжных, стоивших нам больших жертв боях подо Ржевом, - а люди должны узнать обо всём этом - только такая неостывающая, ни с чем не считающаяся вера могла питать это упорство, эту длившуюся не один год подвижническую работу...»

Но что значит своя война? Константин Симонов писал о «Сашке»: «Это история человека, оказавшегося в самое трудное время в самом трудном месте и на самой трудной должности - солдатской. Не знаю, годится ли в первых двух случаях превосходная степень; лёгкой войны не бывает, и одному Богу, наверное, известно, где она была самой трудной - подо Ржевом или в Сталинграде, у Севастополя или на Невской Дубровке. Но что подо Ржевом в силу разных обстоятельств - и объективных, и субъективных, которые правдиво отражены в произведениях Кондратьева, - было невыносимо тяжко, об этом спору нет...»

Время действия в повести - ранняя весна 1942 года, место - подо Ржевом, где идут ожесточённые бои. Герой повести, которого даже по фамилии не зовут, всё Сашка да Сашка, так он молод, уже два месяца находится на «передке». На таком передке, где «просто обсохнуть, согреться - уже немалая удача», и поскольку распутица, и «с хлебцем плохо, наварку никакого. Пол котелка... пшёнки на двоих - и будь здоров», а если с хлебцем плохо, то не лучше со снарядами, а немцы бьют и бьют. Нейтральная полоса между нашими и немецкими окопами простреливается насквозь и составляет всего тысячу шагов. Сашка ночью ползёт на гиблую нейтралку добывать своему ротному командиру валенки с убитого немца, потому как у лейтенанта пимы такие, что их за лето не просушить, хотя у самого Сашки обувь ещё хуже.

Сашка захватит «языка», будет ранен, откажется расстреливать пленного, утешит тяжело раненного солдата и приведёт к нему санитаров, спасёт от трибунала горячего лейтенанта Володьку.

Автор создал обаятельный образ человека, воплотившего лучшие человеческие качества. Ум, смекалка, нравственная определённость героя проявляются так непосредственно, открыто, что сразу вызывают доверие и любовь читателя. Сашка умён, сообразителен, ловок. Об этом свидетельствует эпизод пленения немца. Он постоянно в действии, в движении, многое видит вокруг себя, думает, оценивает.

Но как бы трудно ни было Сашке, «ни разу не засомневался он в победе». Понимал, что «не научились ещё воевать как следует что командиры, что рядовые. И что учёба эта на ходу, в боях идёт по самой Сашкиной жизни. Понимал и ворчал иногда, как и другие, но не обезверел и делал своё солдатское дело, как умел, хотя особых геройств вроде не совершал».

И тяжко было не только то, что которую неделю они на виду у смерти, каждую минуту она подстерегает - из первоначальных ста пятидесяти тринадцать человек осталось в их «битой-перебитой» роте, да это ещё после того, как пополняли, наскребая кого только можно в полковых и дивизионных тылах.

Когда у Сашки спросили, как же он решился не выполнить приказ комбата - не стал расстреливать пленного, разве не понимал, чем это ему грозило, - он ответил просто: «Люди же мы, а не фашисты...» И простые слова его исполнены глубочайшего смысла: они говорят о человечности, до высоты которой фашисты никогда не смогли бы подняться.

Главный герой - Правда

Произведения Юрия Бондарева «Батальоны просят огня», «Последние залпы», «Горячий снег»

Все четыре года Великой Отечественной войны писатели-фронтовики провели на переднем крае и были не просто очевидцами боёв, но и их непосредственными участниками. «Это были люди, которые все тяготы войны вынесли на своих плечах - от начала её и до конца. Это были люди окопов, солдаты и офицеры; они сами ходили в атаки, до бешеного и яростного азарта стреляли по танкам, молча хоронили своих друзей, брали высотки, казавшиеся неприступными, своими руками чувствовали металлическую дрожь раскалённого пулемёта, вдыхали чесночный запах немецкого тела и слышали, как остро и брызжуще вонзаются в бруствер осколки от разорвавшихся мин. Это было поколение фронтовиков, оно само всё видело, чувствовало, знало, ненавидело и боролось», - писал Ю. Бондарев.

Именно глубокими личными потрясениями можно объяснить появление в первых книгах писателей-фронтовиков обнажённой правды войны. «Книги эти стали откровением, какого ещё не знала наша литература о войне».

Война в изображении прозаиков-фронтовиков - это не только и даже не столько героические подвиги, выдающиеся поступки, сколько утомительный каждодневный труд - труд тяжёлый, кровавый, но жизненно необходимый, а оттого, как его будет выполнять каждый на своём месте, в конечном счёте и зависела победа. И именно в этом каждодневном ратном труде и видели героизм человека писатели.

Такой точный правдивый подход к описанию военных событий свойственен Ю. Бондареву.

«Война, - признавался писатель, - была жестокой и грубой школой; мы сидели не за партами, не в аудиториях, а в мёрзлых окопах, и перед нами были не конспекты, а батарейные снаряды и пулемётные гашетки. Мы ещё не обладали жизненным опытом и вследствие этого не знали простых, элементарных вещей, которые приходят к человеку в будничной, мирной жизни... Но наш душевный опыт был переполнен, до предела».

Юные герои Бондарева, как и он сам, шагнули в жестокий и суровый мир войны прямо со школьной скамьи. В прошлом остались дом, друзья, учебники, мечты о будущем. Впереди их ждало испытание огнём. Об этом и повествуют произведения Ю. Бондарева «Батальоны просят огня», «Последние залпы», «Горячий снег».

Двадцатилетние бондаревские офицеры, несмотря на всё то страшное и жестокое, что им пришлось увидеть и пережить, сумели сохранить и пронести через огонь «чистый, лучезарный мир, непроходящую веру в будущее, в молодость, в надежду». Сохранив свою нравственную чистоту, они сохранили и способность к большой и чистой любви. Любовь и война - этот столь характерный для произведений Бондарева конфликт ещё больше подчёркивает нравственное здоровье главных героев Ермакова и Шуры в «Батальонах...»; Новикова и Лены в «Последних залпах»; Кузнецова и Зои из «Горячего снега».

Взрослея и мужая в огне боёв, они стали «непримиримее к несправедливости» и «добрее к добру». «Мы стали солдатами в восемнадцать лет. В войну моё поколение научилось и любить, и верить, и надеяться, принимать и отрицать, смеяться и плакать.

Мы научились ненавидеть трусость, фальшь, ложь, ускользающий взгляд подлеца, разговаривающего с вами с приятной улыбкой, равнодушие, от которого один шаг до предательства, один шаг к преступлению перед совестью» (Ю. Бондарев).

Долг, совесть, любовь, гуманизм. Какую роль играют эти понятия в жизни человека на войне? Как влияют на его мысли, чувства, поведение? Это вопросы, которые задавал писатель в своих произведениях.

Пройдя по дорогам войны сквозь страдания и смерть, юные герои Бондарева не стали, подобно героям Ремарка и Хемингуэя, «потерянным поколением», разочарованными скептиками, отгородившимися от мира и целиком ушедшими в себя, утратившими веру в высокие слова и самого Человека. «За долгие четыре года войны, каждый час чувствуя возле своего плеча огненное дыхание смерти, молча проходя мимо свежих бугорков с надписями химическим карандашом на дощечках, мы не утратили в себе прежний мир юности, но мы повзрослели на 20 лет и, мнилось, прожили их так подробно, так насыщенно, что этих лет хватило бы на жизнь двум поколениям» (Ю. Бондарев).

Личный военный опыт писателей определил в значительной степени как само изображение войны в их первых произведениях (локальность описываемых событий, предельно сжатых в пространстве и времени, очень незначительное число героев и т.д.), так и жанровые формы, наиболее соответствующие содержанию этих книг. Такие жанры, как повесть и рассказ, позволяли писателям наиболее точно передать всё, что они лично видели и пережили.

В произведениях Бондарева нет большого числа действующих лиц, всё внимание сосредоточено на каком-либо одном эпизоде войны, на одном бое взвода, роты, батальона. В центре повествования всего несколько героев. Как правило, это командиры батарей, орудий, заряжающие, ездовые, солдаты, младшие офицеры. Каждый из них со своими неповторимыми, индивидуальными чертами, характером, судьбой. Через судьбу отдельной личности, через изображение человека Бондарев стремится показать народ. Обычность его героев, ничем не выделяющихся из миллионов других участников войны, даёт читателю почувствовать всенародный характер освободительной войны.

В трёх произведениях - «Батальоны просят огня», «Последние залпы», «Горячий снег» - кульминация - бой. Оборонительный бой.

В «Батальонах...» погибнут почти все. Из нескольких сотен людей, в самых жестоких и безнадёжных обстоятельствах до конца выполнивших свой солдатский долг, в живых останутся пятеро. И потому, выйдя к своим, Ермаков не сможет забыть случившегося: «судьба наделила его памятью и ответственностью», не сможет он простить Иверзеву гибели батальона. И потому столкновение Ермакова с Иверзевым, составляющее внутренний конфликт повести, окажется неизбежным.

Нравственный максимализм вообще чрезвычайно свойственен молодым героям Бондарева. Они непримеримы ко всему, что касается вопросов долга, совести, что противоречит нормам человеческой морали.

Повесть «Последние залпы» близка повести «Батальоны просят огня» прежде всего столь характерным для Бондарева стремлением к предельно правдивому изображению войны и человека на войне. «Ни прибавить, ни убавить, так это было на земле» - принцип этот соблюдён Бондаревым с предельной тщательностью, он для него своеобразный кодекс чести писателя: только правда и ничего больше».

Как и в предыдущей повести, в «Последних залпах» всё внимание писателя сосредоточено на одном бое одной батареи, которая преградила в последние дни войны путь сильной группировке немцев, прорывавшейся в Чехословакию. Как и в «Батальонах...», здесь героическое тесно переплетено с трагическим.

Одна из лучших повестей ХХ века – «На войне как на войне» Виктора Курочкина – кажется, невозможно лучше написать о танковых сражениях, о людях и машинах. Командир самоходки, прошедший дорогами войны от Курской дуги до Одера, где получил тяжелое ранение. На «гражданке» он стал народным судьей, а заодно писал – о том, что видел. Не только на войне. Но лучшими стали фронтовые повести.

Они писали от лица поколения и в основном о своем поколении, от которого осталось так мало живых. Да, это реквием, ведь главные герои войны – всегда павшие. «Это было поколение достойное, гордое, с острым чувством долга. Не тем чувством долга, которое, как правильно отмечал Лев Толстой, особенно развито в людях ограниченных, а тем, которое в роковые моменты истории движет честными людьми, готовыми пожертвовать собой во имя спасения Родины. Когда разразилась война, поколение это в большинстве своем шло на фронт добровольцами, не дожидаясь призыва, считая, что главное дело нашей жизни - победить фашизм, отстоять Родину. И почти все оно осталось на полях битв».

Отгремевшие споры

Они и работали, и мыслили, и, наверное, воевали по-разному. Нередко конфликтовали. Хрестоматийный пример – Бакланов и Бондарев были и друзьями, и недругами, а в литературе, пожалуй, всегда их объединяла только тема войны и связь со своим поколением. По пониманию войны они – антиподы, и это разделение парадоксально. Бакланов суровее принимал понятие солдатского и офицерского долга. Для Бондарева был важен конфликт между служебным и человеческим долгом, в котором он чаще вставал на сторону «абстрактной морали», хотя и без хрестоматийной однозначности. Так, Бондарев не разоблачал полковника Иверзева, который из тактических соображений послал батальоны на смерть. Но эмоционально он на стороне капитана Ермакова, который, нарушая все уставы, бросил командиру дивизии: «Я не могу считать вас человеком и офицером».

Это сродни позиции писателя, человека своенравного.

В то же время, избегая трагических ситуаций, Бондарев всегда видел светлую сторону фронтового братства, отсвет будущей победы. Этого он не увидел в романе Астафьева «Прокляты и убиты», который не приняли многие фронтовики. «Виктор Астафьев описал фронтовые годы только в черных красках. Так и ушел со злобцой... Ну да Бог ему судья! Война - не только жестокие бои и грязь. Люди любили, создавали семьи, мечтали о счастье», - писал Бондарев, осторожно подбирая слова.

Когда президент Борис Ельцин наградил его орденом Дружбы народов, Бондарев снова поступил, как капитан Ермаков, как – отказался от награды, послав президенту телеграмму: «Сегодня это уже не поможет доброму согласию и дружбе народов нашей великой страны». Не зря он любил и понимал бунтарей. А Астафьев награды принимал. Во все времена.

Нет в живых никого из классиков лейтенантской прозы. Их по-прежнему читают – больше, чем других советских писателей: война, ее подноготная, сегодня снова интересует многих. Споры и литературные скандалы канули, а книги остались. И они этого заслуживают.

Литература:

1. Перевалова, С. В. «Ветер принес издалека звучные песни твои...» : поэтические традиции А. Блока в русской «лейтенантской прозе» / С. В. Перевалова // Вопросы литературы. - 2022. - № 3. - С. 45-61.

2. Молева, Н. Окопные поэты / Н. Молева // Темные аллеи. - 2021. - № 3. - С. 69-75.

3. Якушева, Г. Навеки - девятнадцатилетние. Молодежь в годы войны в художественной литературе / Г. Якушева // Читаем вместе. - 2020. - № 6/7. - С. 34-37.

4. Куняев, С. Вставай, страна огромная… : великая поэзия Великой войны / С. Куняев // Юность. - 2016. - № 5. - С. 13-22.

5. Перевалова, С. В. «Оказывается, война не завершается победой...» : «лейтенантская проза» о «юности командиров» / С. В. Перевалова // Литература в школе. - 2015. - № 10. - С. 18-22.

6. Жарикова, Т. Муза на фронте / Т. Жарикова // Наша молодежь. - 2015. - № 7. - С. 33-35.

7. Пронина, Е. П. Тема Великой Отечественной войны в литературеXXвека / Е. П. Пронина // Литература в школе. - 2015. - № 4. - С. 35-39.

8. Нодель, Ф. А. «Мальчики и девочки, застигнутые войной» / Ф. А. Нодель // Литература. - 2014. - № 7/8. - С. 31-34.

9. Перевалова, С. В. Великая Отечественная война в произведениях современной «лейтенантской прозы» / С. В. Перевалова // Литература в школе. - 2014. - № 6. - С. 18-22.

10. Кононова, А. А. О трех солдатах : сравнительный анализ произведений о Великой Отечественной войне / А. А. Кононова // Литература в школе. - 2014. - № 6. - С. 31-33.

11. Черников, А. П. Величие подвига : проблема нравственного выбора в прозе второй половиныXX –началеXXIвека о Великой Отечественной войне / А. П. Черников // Литература в школе. - 2011. - № 4. - С. 2-5.

12. Зубков, В. Сегодня и всегда : проза о Великой Отечественной войне / В. Зубков // Литература. - 2010. - № 12. - С. 29-33.

13. Нодель, Ф. «Это надо - живым!» / Ф. Нодель // Литература. -2006. - № 9. - С. 29-36.

14. Сохряков, Ю. И. Нравственно-философский потенциал военной прозы / Ю. И. Сохряков // Литература в школе. - 2006. - № 5. - С. 18-20.

15. Цымбалова, Г. «Сохраняя память сердца...» : краткая поэтическая летопись важнейших событий Великой Отечественной войны 1941-1945 / Г. Цымбалова // Библиотека в школе. - 2005. - № 18. - С. 23-26.

Составитель: главный библиограф В. А. Пахорукова