Версия для печати

Выдающийся реформатор. К 250-летию со дня рождения Михаила Михайловича Сперанского

Выдающийся реформатор

(К 250-летию со дня рождения Михаила Михайловича Сперанского)

Сперанский — быть может, самый замечательный государственный ум во всей новейшей русской истории.

А. А. Корнилов

В 2022 году исполняется 250 лет со дня рождения Михаила Михайловича Сперанского.

Сперанский был фигурой очень важной в истории России. Это человек, который принимал технические решения предельно оправданные и проводил их в жизнь. Не по своей воле, попав в реформаторы, он на этом поприще проявил себя ярко и неординарно. Однако, несмотря на все это, Михаил Михайлович Сперанский — человек с несчастной судьбой.

Дайджест «Несостоявшийся реформатор» приоткрывает страницы жизни и деятельности Сперанского. В работе использованы книги и статьи из периодических изданий, имеющихся в фонде Центральной городской библиотеки им. В. В. Маяковского, а также материалы из коллекции Президентской библиотеки им. Б. Н. Ельцина.

Сперанский был лучшим, даровитым представителем старого, духовно-академического образования. По характеру этого образования он был идеолог, как тогда говорили, или теоретик, как назвали бы его в настоящее время. Ум его вырос в упорной работе над отвлеченными понятиями и привык с пренебрежением относиться к простым житейским явлениям, или, говоря философским жаргоном, к конкретным, эмпирическим фактам жизни.

В. О. Ключевский

На долю Сперанского выпала одна из тех странных учас­тей, которые нередко постигают государственных людей, призванных действовать на заре общественного развития. Никто не привлекал внимания общества так силь­но и так долго. Почти сорок лет Сперанский не сходил с государственного поприща; с его именем связаны две вели­чайшие реформы нового времени, которые до сих пор воз­буждают много толков; но не только его деятельность — самые происшествия его жизни долго оставались, и отчас­ти остаются до сих пор, совершенною загадкой. Благодаря тому полусвету, в котором, до нашего времени, совершалась политическая жизнь России, первая половина этой деятельности превратилась в какую-то легенду еще до смерти Сперанского. Ни многочисленные враги, ни немногие страстные поклонники не могли поднять завесы, за которой скры­валась мысль государственного человека. Злонамеренная клевета и легкомысленное слово соперничали в очернении в памяти. До сих пор мы знакомимся с делом Сперанского всего более из отзывов людей, которые стояли в рядах противников или находились под сильным их влиянием.

В небольшой захолустной деревушке Черкутине, Владимирской губернии, вотчине князей Салтыковых, у бедного приход­ского священника Михаила Васильева и жены его Прасковьи Федоровой, дочери местного дьякона, родился 1 января 1772 года сын Михаил, впоследствии, при поступлении в семинарию, получивший фамилию Сперанского.

Родители Сперанского были люди вполне заурядные, ничем не выдававшиеся в той среде, в которой жили и действовали. Отец был известен своим огромным ростом и тучностью, за что и получил от своих прихожан прозвище Омета, и отличался, по словам биографа Сперанского барона Корфа, добродушием, «очень обыкновенным, почти ограниченным умом и без всякого образования». Священник трезвый и исполни­тельный, он многие годы исправлял должность благочинного, а в 1797 году, по болезни и старости, оставил место, которое от него по наследству получил его зять, священник, впоследствии прото­иерей, Михаил Федорович Третьяков, женатый на его младшей дочери Марфе. Скончался отец Сперанского 28 мая 1801 года. Сановником своего сына старику увидеть не пришлось. Зато мать видела его и на высоте первого сановника империи, и в опале и в ссылке, и снова на высоте. Она умерла 24 апреля 1824 года, на 84-м году жизни. Биограф Сперанского нашел о ней сказать только, что «при маленьком росте, проворная, живая, она отличалась особенной деятельностью и остротою ума; кроме того, все в околотке уважали ее за набожность и благочестивую жизнь».

Михаил Сперанский был мальчиком слабого здоровья, склонным к задумчивости, рано выучился читать и пристрастился к чтению, которое не было разнообразно в доме бедного и малообразованного сельского священника. Семи лет он был отвезен во Владимир и отдан в семинарию, где, ввиду обнаруженных им способностей, и был записан Сперанским, т. е. подающим надежды.

В семинарии Сперанский учился отлично, был замечен местным архиереем, зачислен им в архиерейский хор, что считалось отли­чием, а ректор семинарии сделал его своим келейником. В 1790 году, как лучший ученик, он восемнадцатилетним юношей был отправлен для продолжения образования в Петербург, в главную Александро-Невскую семинарию. Здесь тоже Сперанский был из первых учени­ков, особенно отличаясь в науках математических. Преподавание в этом высшем духовном училище было тогда далеко не на высоте высшего учебного заведения. Тем не менее именно здесь оконча­тельно дисциплинировался ум Сперанского, здесь же он овладел французским языком, открывшим ему доступ к всемирной лите­ратуре, и здесь же ему была указана эта литература одним из профессоров, большим поклонником Вольтера и Дидро. С этого вре­мени он уже начинает изучать богатую философскую литературу XVIII века, читает Декарта, Локка, Лейбница, энциклопедистов и французских мыслителей XVIII века. Ему в это время начинают поручать говорить проповеди, ко­торые имеют большой успех.

В 1792 году Сперанский окончил курс и был оставлен в Петербурге профес­сором математики, физики и красноречия в той же семи­нарии, в которой только что окончил учение. Через три года его переводят на кафедру философии и назначают префектом семинарии. К этому времени относятся его первые литературные опыты. Это были небольшие рас­суждения на философские темы. Одно из них «О силе, основе и естестве» было впоследствии, по смерти Сперанского, напечатано в «Москвитянине» в 1842 году. Кроме того, им написано руководство для своих учеников кафедры красноречия под заглавием «Правила высшего красноречия». Оно тоже не было напе­чатано при жизни Сперанского.

С перанский в молодости

(художник Павел Иванов, 1806 г.)

В это же время произошла в жизни скромного академического профессора перемена, проложившая ему дорогу на совершенно иное поприще. Князю А. Б. Куракину, понадобился домашний секретарь для заведования его обширной служебной и ча­стной перепиской. Митрополит Гавриил рекомендовал ему профес­сора Сперанского, нуждавшегося в средствах ввиду бедности его родных, которым он всегда посильно помогал. «Для испытания мо­лодому человеку велено было явиться к восьми часам ве­чера, и Куракин поручил ему написать одиннадцать писем к разным лицам, употребив около часа на одно изъяснение на словах того, что следовало сказать в каждом письме. Сперанский, чтобы немед­ленно заняться порученным ему делом, без потери времени в пере­ходах в отдаленную семинарию, а оттуда опять назад, остался на ночь у Иванова (своего земляка и приятеля, служившего и жившего у Куракина) и тут же написал все одиннадцать писем, так что к шести часам утра они уже лежали на столе у Куракина. Князь сперва не хотел верить своим глазам, что дело уже выполнено, а потом, прочтя письма и видя, как они мастерски изложены, еще более изумился, расцеловал Иванова (также, с своей стороны, реко­мендовавшего Сперанского) за приисканный ему клад и тотчас принял к себе Сперанского». Блестящие способности, обнаруженные на этой частной службе, проложили Сперанскому дорогу и на службу государственную.

Из этого периода частной секретарской службы у Куракина следует отметить не очень многое. Положение Михаила Сперанского было на уровне старшей прислуги, с которой он и обедал и с которой сохранил и впоследствии приязненные отношения. Но больше всего сблизился он с гувернером молодого князя, немцем Брюкнером, который очень полюбил Сперанского и проводил в беседах с ним все свободное время. Брюкнер был человек резких либеральных мнений, последователь Вольтера и энциклопедистов и вместе с тем с глубокими и многосторонними сведениями. Под его влиянием окончательно сложилось то политическое миросозерцание Сперанского, которое потом сказалось в обширных реформаторских планах при императоре Александре I. Вероятно, влиянию того же Брюкнера, пользовавшегося большим доверием князя и княгини, Сперанский обязан и тем, что ему было поручено преподавание русского языка малолетнему племяннику князя Куракина, Сергею Уварову, впо­следствии графу и министру народного просвещения, навсегда сохранившему самые теплые и сердечные отношения к своему бывшему наставнику.

В 1796 году скончалась Екатерина II и воцарился Павел, ради­кально изменивший весь состав правительства. Князь Куракин был назначен генерал-прокурором Правительствующего Сената. Он был сначала в большой милости у императора. Но в 1798 году Куракин впал в немилость, был сменен со всех должностей и сослан в деревню. Когда Куракин был у власти, он успел прочно устроить своего бывшего домашнего секретаря и вознаградить его за оказан­ные им услуги. Так магистр и профессор Сперанский был определен в канцелярию генерал-прокурора с чином титулярного со­ветника. На место Куракина был назначен князь Лопухин, затем — Беклешов, потом Обольянинов. За это время Сперанский был произведен в статские советники, получил 2000 десятин в Саратовской губернии и орден. В это же время, кроме своей должности в канцелярии генерал-прокурора, он был секретарем комиссии по снабжению столицы хлебом (где председателем был наследник престола великий князь Александр), а также секретарем Андреевского ордена. Таковы были успехи Спе­ранского на служебном поприще во время правления императора Павла. «При всех четырех генерал-прокурорах, - расска­зывал впоследствии сам Сперанский, - различных в характерах, нравах, способностях, был я, если не по имени, то на самой вещи, правителем их канцелярии. Одному надобно было угождать так, другому — иначе; для одного достаточно было исправности в делах, для другого более того требовалось: быть в пудре, в мундире, при шпаге, и я был — всяческий во всем. После Беклешова сам государь предостерегал против меня его преемника, полагая меня в связях с Куракиным и Беклешовым и им преданным; но генерал-прокурор горою за меня стоял и находил необходимым иметь при себе. Беклешов был их всех умнее, но и всех несчастнее — ему ничего не удавалось; всех их менее имел способностей Обольянинов — и ему все с рук сходило».

Выдающиеся способности делали Сперанского необходимым, и потому его карьера была обеспечена и без обычного в то время искательства и угодливости. «Сперанский много наслышался о грубом и запальчивом нраве нового своего на­чальника. В городе ходил не один анекдот о площадных ругатель­ствах, которыми он осыпал своих подчиненных, и друзья молодого чиновника пугали его предстоявшей ему будущностью... Наш экс­педитор понимал, что многое должно будет решиться первым сви­данием, первым впечатлением: и вот, в назначенный день и час, он является в переднюю грозного своего начальника. О нем докладывают, его велено впустить. Обольянинов, когда Сперанский во­шел, сидел за письменным столом, спиной к двери. Через минуту он оборотился и, так сказать, остолбенел. Вместо неуклюжего, рабо­лепного, трепещущего подьячего, какого он, вероятно, думал увидеть, перед ним стоял молодой человек очень приличной наруж­ности, в положении почтительном, но без всякого признака робости или замешательства и притом — что, кажется, всего более его поразило — не в обычном мундире, а во французском кафтане из серого грограна, в чулках и башмаках, в жабо и манжетах, в за­витках и пудре, словом, в самом изысканном наряде того времени... Сперанский угадал, чем взять над этой грубой натурой. Оболья­нинов тотчас предложил ему стул и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел». Сперанский этим способом хотел по­казать Обольянинову, что он не из тех, с которыми возможно грубое и необузданное обращение. Способ был очень смелый и рискованный, но в этом случае он достиг цели. Сперанский рисковал не только быть выгнанным со службы — он рисковал быть отданным под суд, удаленным из Петербурга, и никто уже не согласился бы принять на службу дерзкого вольнодумца. Для Сперанского важно было лишь первое время уметь себя поставить, а затем он знал, что сделается необходимым.

«Без всякой деловой школы, - замечает барон Корф, - без другого приготовления, кроме домашней переписки у Куракина, он с учительской кафедры ступил прямо на пост делопроизводителя такой канцелярии, которая одна совмещала в себе почти все нынешние министерства. Молодой человек учился в пы­лу самой работы, и каждое дело, каждая бумага, каждый вопрос распространял круг его сведений в области, до тех пор совершенно для него новой... Впрочем тогдашний Сперанский соединял в себе два, некоторым образом, противоположные качества: с одной сторо­ны, навык от прежней сферы занятий к глубокомысленному раз­мышлению и труду самому усидчивому; с другой — энтузиазм и увлечение, легко воспламенявшиеся каждым новым предметом или впечатлением, - качества двух полюсов: ученого и поэта. В сослу­живцах его большей частью не было ни того, ни другого. Он не мог не чувствовать своего превосходства над ними и даже иногда выражал его, не таясь, по крайней мере в откровенных беседах с друзьями. «Больно мне, друг мой, - пророчески писал он од­ному из них в начале 1801 года, - если смешаете вы меня с обыкновенными людьми моего рода: я никогда не хотел быть в толпе и, конечно, не буду». Но такая самоуверенность не мешала ему любить людей и верить им, как по врожденному чувству, так и потому, что еще не испытывал никаких разочарований. «Дай Бог, - сказано в другом его письме того же года, - чтобы ко мне имели столько доверия, сколько я к другим имею...» Бывали, одна­ко, и такие минуты, уже спустя несколько лет после определения его в службу, в которых проглядывали отчасти неудовольствие или нетерпеливость. Так, 19 января 1801 года он писал: «Я живу по-прежнему, т. е. в хлопотах или в скуке, два препровождения обык­новенного моего времени», а в письме к другому лицу, около той же эпохи (т. е. последнее время правления императора Павла), мы находим следующее место: «Я болен, мой друг, и в бес­конечных хлопотах. Пожалей о человеке, которого все просят, который всем хочет добра и редкому сделать его может, и рвется тем сильнее, что положение его многих обманывает, - положение, а не сердце. Пожалей о человеке, которому столько завидуют». Тут видна борьба с теснящими внешними обстоятельствами: сознавая свои силы и свои достоинства, Сперанский жаждал высшей деятельности, а вместо того ему при­ходилось вращаться в озабочивающих мелочах канцелярского про­изводства».

Личная жизнь. Отец и дочь

Летом 1797 года Михаил Сперанский на ужине у своего давнего знакомого и покровителя Андрея Афанасьевича Самборского познакомился с будущей женой. Сидевшая напротив него незнакомка покорила сердце молодого чиновника. Этот миг он вспоминал: «Мне казалось, что я тут только впервые в жизни почувствовал впечатление красоты. Девушка говорила с сидевшею возле неё дамою по-английски, и обворожительно-гармонический голос довершил действие, произведённое на меня её наружностью. Одна лишь прекрасная душа может издавать такие звуки, подумал я, и если хоть слово произнесёт на знакомом мне языке это прелестное существо, то оно будет — моею женой».

Девушка была действительно обворожительна. Биограф Сперанского М. А. Корф писал: «В полной свежести своих шестнадцати лет, с тою правильною и нежною красотою, которою отличаются англичанки, и с меланхолическим выражением в лице, обличавшем, как уже рано началась для неё школа страданий. Мечтательный взгляд, кроткая и вместе тонкая улыбка, прекрасные светло-русые кудри девушки, ещё не посыпанные господствовавшею тогда пудрою, наконец, душевная чистота и скромность, отражавшиеся в чертах лица».

С трепетом ждал молодой человек, когда девушка скажет хоть слово на знакомом ему языке. И когда она ответила кому-то на заданный вопрос на хорошем французском языке, сомнения покинули его: «С этой минуты участь моя была решена, и, не имея понятия ни о состоянии и положении девушки, ни даже о том, как её зовут, я тут же в душе с нею обручился», — вспоминал Михаил Сперанский.

Вскоре он узнал и имя незнакомки — Елизавета. Она была бедна. Сперанский проявил свойственную ему настойчивость. Он задумался над тем, как обеспечить материально свою будущую семью. Через год, когда ему показалось, что зарабатываемых им средств хватит для жизни вдвоём, молодые люди обвенчались. Елизавета Стивенс стала Елизаветой Андреевной Сперанской. Для получения разрешения на брак Сперанскому пришлось обратиться к императору Павлу. В Духовной консистории они были «опрошены». С Михаила было взято слово, что «благочестия Российского он не оставит, а детей своих будет «крестить в православную веру». Елизавета обещала, что «ежели позволено будет ей совокупиться первым законным браком с показанным коллежским советником Михайлою Сперанским, содержащим веру грекороссийского вероисповедания, то она обязуется всю свою жизнь оного своего мужа ни прельщением, ни ласканием в свой реформаторский закон не склонять». Высочайшим Указом им было разрешено вступить в брак.

После венчания 3 ноября 1798 года в Самсоновской церкви на Выборгской стороне молодые поселились в небольшой квартире на Большой Морской. Для Сперанских началась счастливая жизнь. Михаил Михайлович много работал, чтобы обеспечить скромный достаток. Жена вела домашнее хозяйство. Обходились услугами дешёвой кухарки, помощью четырнадцатилетнего мальчика и тринадцатилетней девочки, которую взяли на воспитание из многодетной бедной семьи. Бывали и гости, для которых всегда находилось скромное угощение. Сперанский выучил английский язык, на котором говорил и писал правильно и «даже изящно». К несчастью, эта безмятежная, счастливая жизнь оказалась слишком короткой. Тихое семейное счастье продолжалось всего 11 месяцев.

5 сентября 1799 года у молодой четы родилась дочка. А ее мать была уже неизлечимо больна. У Елизаветы оказалась скоротечная чахотка. Она умерла, когда девочке едва исполнился месяц.

«Муж, со своей стороны, тоже не видел ничего опасного в ее нездоровьи, - рассказывает барон Корф, - даже в ту минуту, когда обожаемая им жена, после одиннадцатимесячного супру­жества, испускала последний вздох, он был по службе в Павловске и при предсмертных ее страданиях находилась одна г-жа Вейкардт. Когда Сперанский возвратился домой, он нашел остывший труп. Оставив у изголовья дочери записку, в которой нарекал ее, по бабке и по матери, именем Елизаветы и написав несколько строк... с просьбой не отыскивать его нигде — он исчез. Первая мысль была, что несчастный лишил себя жизни. Но на следующее утро он с всклокоченными волосами, со страшно изменившимся лицом явился в свое жилище, приложился к телу и опять исчез. Так повторялось все время, пока тело лежало в доме. Он приходил поутру, приходил вечером, лобызал дорогой прах и снова пропадал. Даже последний долг покойной (она погребена на Смоленском клад­бище) был отдан без него, и с этого времени он не возвращался более домой и не показывался ни на службе, ни у знакомых. Уже только через несколько недель его отыскали в глуши, на одном из Невских островов, совершенно углубленного в свою печаль».

Горе Михаила Михайловича было безмерным. Некоторое время спустя в письме, отправленном одному из близких друзей, Михаил Михайлович писал: «И время меня не утешает. Вот третья неделя наступает, как я проснулся, и горести мои каждый день возрастают по мере того, как я обнимаю ужас моего состояния. Тщетно призываю я разум, он меня оставляет: одно воображение составляет все предметы моего размышления. Минуты забвения мелькают иногда, но малость, самая малость, ничтожество, их рассыпает, и я опять пробуждаюсь, чтоб чувствовать, чтоб находить её везде предо мною, говорить с нею — приди ко мне, о, ангел мой...»

Сперанского вернули к жизни мысли о дочери и работа. Сначала он отдал ребёнка в знакомую семью, чтобы девочке обеспечили хороший уход. Несколько позже попросил мать Елизаветы вернуться в Россию. Он купил для неё дом, и госпожа Стивенс на протяжении 14 лет растила девочку. Сперанский ценил её помощь, заботу о дочери, относился к ней с большим уважением, отзывался как «о доброй женщине». И это несмотря на то, что общение с тёщей было отнюдь не лёгким. Ещё в молодости старшая Елизавета отличалась своенравным, неуживчивым, сварливым характером. Но Сперанский прощал ей всё, терпеливо сносил заносчивый, несносный характер Елизаветы. Нерастраченную любовь к рано ушедшей жене он перенёс на всех близких ей людей. Он делал для них то, что мог бы делать для неё самой. Он содержал семью Стивенсов и всю свою жизнь заботился обо всех членах этой семьи. Девочку, которая служила его покойной жене, Сперанский, снабдив приданым, выдал замуж и обеспечил будущее её и её детей. Доктор, лечивший Елизавету, стал другом Михаила Михайловича на всю жизнь, а после его смерти он заботился о его вдове и детях.

Но главным смыслом жизни Сперанского стала забота о дочери. В это время всё остальное, даже повышения в чинах, отступало на задний план. «Никто и ничто не даст мне участия на сей земле, где привязан я одною только дочерью и где каждую минуту теперь чувствую, что такое жить по необходимости, а не по надежде», — писал он в одном из писем в 1800 году. Любящий отец сделал для дочери всё, что мог. В раннем возрасте это была забота о здоровье малышки, крепостью которого она не отличалась. Что же касается образования, то его юная Лиза получила от отца. Не всегда они были вместе. Но никогда непрерываемое общение — путём переписки — позволяло Сперанскому оказывать большое влияние на формирование вкусов и интересов дочери.

Безоблачной жизнь дочери Сперанского назвать нельзя. Когда ей было 12 лет, отец подвергся гонениям, которые пришлось разделить и Лизе. Оба они с терпением и стойкостью переносили невзгоды своей жизни, долгие разлуки. В одном из писем Сперанский писал: «Жаль, конечно, любезная моя Елизавета, что судьба нас непрестанно разлучает. Никто, конечно, лучше меня понять тебя не может: ибо тонкие души ощущения понимают сердцем, а не умом. Впрочем, сколько дозволено нам понимать непостижимые пути Провидения, мне, кажется, в самой разлуке Оно имело благотворную для нас цель. Обоих нас Он учит терпению; тебя же в особенности учит ходить на своих ногах, разбирать собственные свои чувства, соображать их с другими и действовать. До какой степени эта наука и сей навык нужны в будущей твоей практической жизни, ты узнаешь сие в своё время».

Сначала Лиза жила с отцом в Нижнем Новгороде, потом, когда в 1816 году его перевели губернатором в Пензу, он, надеясь, что ссылка будет недолгой, отправил дочь в деревню. Затем Сибирь разлучила их. Но все эти годы разлуки шла переписка, в которой поднимались самые разные жизненные вопросы. Отец прививал дочери любовь к Отечеству: «Надобно, чтоб ты имела об отечестве твоём верные понятия во всех отношениях», — писал он, рассказывая в одном из писем о Сибири. Видимо, ответ дочери порадовал его: «Последнее письмо твоё принесло мне твои мысли о любви к отечеству. Право, прекрасные!» Он советует дочери освежить знания географии, чтобы лучше представить Сибирь. Они обсуждают в письмах новости литературы, обмениваются мыслями о современных писателях, при этом Сперанский руководит и чтением Лизы, и воспитанием литературного вкуса. Узнав, например, о Карамзине и его сочинении об эпохе Ивана IV, рекомендует Лизе прочитать и высказать свои мысли о прочитанном. Отец и дочь одними из первых заметили на небосклоне российской словесности яркую звезду Пушкина. С появлением первых сочинений поэта Лиза писала о нём отцу в Тобольск, на что он отвечал: «Он действительно имеет замашку и крылья гения».

Сперанский одобрительно отнёсся к занятиям Лизы преподавательской деятельностью: «Поздравляю тебя в звании учительницы детей. Весьма не худо учить и лучший способ учиться». Настойчиво советовал изучать итальянский язык: «Весьма много меня обяжешь, если окончишь итальянский свой язык. Это старый и единственный долг, который у меня на тебе остался...»

И после возвращения из Сибири заботы о дочери и её судьбе не покидали Сперанского. Ещё из Сибири он писал: «На земле же для меня есть одна только точка интересная: ты. Но и ты перестанешь меня привязывать к земле, как скоро я увижу, или услышу, что земное твоё положение устроено, и что можешь ты идти и без меня». Отцовская забота о судьбе дочери заставила Сперанского изменить привычкам к замкнутому образу жизни и бывать в светских салонах, вывозить дочь на великосветские балы. Для него судьба дочери осталась единственным смыслом жизни, а она — единственной его любовью. Современники утверждали, что немало женщин почли бы за честь сочетаться с ним браком, да и самому Сперанскому выгодный брак мог бы принести немало пользы и выгоды. Но любовь к единственной женщине в прошлом — жене — и единственной в настоящем — дочери — ставила непреодолимые внутренние преграды. И через многие годы после смерти жены Сперанский говорил о любви к ней: «Мне кажется, ныне я люблю её ещё более, хоть и всегда любил много».

По настоянию отца, страстно желавшего упрочить положение дочери в высшем обществе, Лиза вышла замуж за Александра Алексеевича Фролова-Багреева, бывшего тогда Черниговским гражданским губернатором. Позднее с помощью тестя он стал сенатором. Но личная жизнь любимой дочери не задалась. Не было душевного контакта с мужем, погиб сын, а потом умер и горячо любимый отец. В 1839 году Елизавета Михайловна уехала за границу, затем вернулась, жила в своём Полтавском имении, где занималась благотворительностью, улучшением положения своих крестьян. Выдав замуж дочь, уехала в Вену, где и скончалась в 1857 году.

Но след от Елизаветы Михайловны Фроловой-Багреевой остался. Её имя упоминается на страницах многих литературно-критических изданий, в литературных энциклопедиях. Её считали одной из выдающихся русских женщин по уму и воззрениям. Однако Елизавету Михайловну лучше узнали за границей, где она стала одной из известных писательниц.

Однако и для России она сделала тоже немало: сохранила для потомков наследие отца — передала в Публичную библиотеку все рукописи Михаила 

Сперанского и написала свои воспоминания о нем.

Портрет М. М. Сперанского

(художник Василий Тропинин)

Сперанский — реформатор

12 марта 1801 года вступил на престол император Александр I, и через неделю состоялся указ Сенату: «Всемилостивейше повелеваем быть при нашем тайном советнике Трощинском, у ис­правления дел, на него по доверенности нашей возложенных, стат­скому советнику Сперанскому со званием нашего статс-секретаря». Таким образом Спе­ранский очутился в самом центре труда по этому осуществлению пока в роли простого исполнителя и редактора. Из того ряда мероприятий и указов, которыми в первые годы правления Александра ликвидировалось наследие предыдущего царствования и открывались впервые перспективы устроения будущего на иных началах, к этому времени сотрудничества Сперанского с Трощинским относятся следующие: о свободном пропуске едущих в Россию и отъезжающих из нее; отмена запрещения на вывоз за границу хлеба и вина; отмена запрещения ввозить из-за границы всякие книги и музыкальные ноты; распечатание частных типографий, запрещенных при Павле, и дозволение им печатать книги и жур­налы; манифест о восстановлении жалованных грамот дворянству; манифест о восстановлении городового положения и грамоты, дан­ной городам; манифест об уничтожении тайной экспедиции и об облегчении участи преступников; освобождение священников и дья­конов от телесного наказания; указ президенту Академии наук о непринимании для напечатания в ведомостях объявлений о про­даже людей без земли; указ Сенату о представлении ему особого доклада о правах его и обязанностях; образование комиссии состав­ления законов и др. В это же время был образован впервые Госу­дарственный совет, где Сперанский, с сохранением звания статс-секретаря, был назначен начальником экспедиции по части граж­данской и духовной.

Так дела шли в течение 1801 и частью 1802 года. 8 сентября 1802 года вышел указ об учреждении министерств, совершенно изменивший порядок высшего управления. Министром вну­тренних дел был назначен граф Кочубей. С этого времени и на несколько лет вся власть и сила сосредоточилась в этом неофициальном кружке при­ближенных императора. Кочубей, уже раньше знакомый со Сперанским, наметил его в свои ближайшие сотруд­ники. «Еще до издания манифеста Сперанский сказался больным, перестал являться к должности и, по поручению Кочубея, втайне занялся разными приготовительными работами к предстоявшему образованию его будущего министерства». Одновременно с манифестом об учреждении министерств, со­стоялось повеление о назначении статс-секретаря, действительного статского советника Сперанского произ­водителем дел при министерстве внутренних дел. Теперь уже многое зависело от инициативы Сперанского. В это время именно мини­стерством внутренних дел составлены и проведены такие мероприя­тия, как указ о свободных хлебопашцах, положение о евреях, разре­шение вольного соляного промысла, преобразование медицинского дела, одесское porto franco, почтовое преобразование и многое другое. «Все проекты новых постановлений писаны Сперанским», - сообщает барон Корф. Он же составлял годовые от­четы императору.

Император не мог не обратить внимания на работы Сперанского, тем более что Кочубей сам выдвигал своего сотрудника и не закры­вал его собой. Так, в случае нездоровья он посылал его с докладом к императору. Он же дал совет Александру еще в 1803 году поручить Сперанскому составить план общего образования судебных и правительственных мест в империи. Частое недомогание Кочубея в 1806 году открыло Сперанскому возможность быть ближе узнан­ным Александром, которого не удовлетворяли плоды деятельности неофициального комитета по делу о проектировании общей поли­тической реформы. В Сперанском император нашел человека, горя­чо преданного тем же преобразовательным идеям, но гораздо лучше вооруженного и по широкому философскому образованию, и по большему знакомству с русской действительностью, и, наконец, по замечательным выдающимся дарованиям, творческому уму, громад­ному трудолюбию. Для громадного дела реформы, которую Алек­сандр в это время считал еще произведением своего правления, был нужен именно такой человек, как Сперанский. И Александр нашел его и быстро приблизил к себе. В 1807 году Михаил Сперанский был отчислен от министерства внутрен­них дел и, как статс-секретарь, остался лично при императоре для исполнения его поручений. Масса работ по законодательству и управлению прошла в это время через руки Сперанского.

В чем же заключался этот знаменитый план «смелого» реформатора?

В ос­нование центральных уч­реждений было положе­но начало разделения их на законодательную, су­дебную и исполнитель­ную. Это деление, до тех пор существовавшее только в губернии, в пер­вый раз внесено было в высшее управление. Ре­форма началась с Госу­дарственного совета, ко­торый предположено «расширить и дать ему публичные формы». Канцелярия департамен­тов управлялась статс-секретарями, которые подчинены государствен­ному секретарю, заведо­вавшему делами общего собрания. Звание последнего было тотчас возложено на самого Сперанского. Такова была организа­ция высшего государственного учреждения. Оно соединяло власть законодательную с надзором за органами исполни­тельной власти. В этом обширном, точно определенном круге действий нельзя не признать такого успеха, какого Россия не делала с самого «Учреждения о губерниях». До сих пор законы, не только по внешней форме, но иногда и по содержанию, представлялись единичным актом царству­ющего лица. Теперь, признавая один, правильный орган законодательства, государственная власть давала себе пос­тоянное легальное выражение. Это значит, что государствен­ный элемент выдвигался на счет личного. Какое высокое значение Сперанский придавал своему плану, высказано им с благородной откровенностью самому государю в об­щем отчете за 1810 год. «Совет учрежден, — писал он, — чтобы власти законодательной, дотоле рассеянной и разнообразной, дать первый вид, первое очертание правильнос­ти, постоянства, твердости и единообразия... Одним сим учреждением сделан уже безмерный шаг от самовластия к истинным формам монархическим. Два года тому назад умы самые смелые едва представляли возможным, чтобы рос­сийский император мог с приличием сказать в своем указе: "вняв мнению совета"; два года тому назад сие показалось бы оскорблением величества...» Этот великий шаг в наро­дной жизни, этот переход от самовластия к истинной мо­нархии совершен, по мнению Сперанского, потому что учреждением совета правительство дает обществу гарантии в своем направлении. «Положение наших финансов, — гово­рит он в одной из докладных записок, — требует непре­менно новых и весьма нарочитых налогов: без сего никак и ни к чему приступить невозможно. Налоги тягостны быва­ют особенно потому, что кажутся произвольными. Нельзя каждому с очевидностью и подробностью доказать их не­обходимость. Следовательно, очевидность сию должно за­менить убеждением в том, что не действием произвола, но точно необходимостью, признанною и представленною от совета, налагаются налоги. Таким образом, власть держав­ная сохранит к себе всю целость народной любви, нужной для счастия самого народа». Итак, целью правительствен­ной системы, которая открывалась первой реформой Сперанского, ставилось доверие общества — доверие не к лицу, а к прочности государственных учреждений, охраняющих права граждан и целость народных интересов.

За Государственным советом следовало «новое разделе­ние дел в порядке исполнительном». Оно совершено дву­мя актами: манифестом 25 июля 1810 года, где обозначены только число и характер ведомств, и общим учреждением министерств, изданным почти через год, 25-го июня 1811 года. В записке, которую Сперанский подал государю по поводу этой меры, выставлялись несовершенства минис­терств 1802 года. Они заключались:

1) в недо­статке ответственности, которая «не должна состоять толь­ко на словах, но быть вместе и существенною»;

2) в недо­статке точности в разделении дел, основанном на случай­ном соединении прежних ведомств, а не на естественных отраслях государственного управления;

3) в недостатке учреждений.

Сперанский обозначал самую слабую сторону прежней системы, отсутствие твердой внут­ренней организации министерств: «ни внутри министерств, — говорил он, — ни в частях, от них зависящих, не сделано никакого правильного образования. Отсюда произошло, что дела, не быв разделены на свои степени, все по-прежнему стекаются в одни руки и, естественно, производят пустое многоделие и беспорядок. Время главного начальника бес­престанно пожирается тем, что должен бы делать один из его подчиненных; развлеченное на множество текущих дел, внимание не может обозреть их в целости и, вместо того чтобы остановиться на главных и существенных усмотре­ниях, беспрестанно рассеивается в мелком надзоре испол­нения». Перемены, произведенные Сперанским, состояли:

1) в более правильном разделении ведомств,

2) в однооб­разном и более удобном внутреннем устройстве,

3) в оп­ределении как ответственности министров, так и отноше­ния их к второстепенным учреждениям и лицам.

Вместо прежнего, неловкого смешения коллегиальных и бюрократических форм Сперанский сумел правильно разграничить их и связать в одно стройное управление. Исполнительная роль была возложена на канцелярию ми­нистра и департаменты, с чисто бюрократическим устрой­ством.

Направление, которое Сперанский желал дать высшим центральным учреждениям, особенно ярко выразилось в общем наказе министерствам. Первою заботой его было определить законные границы центрального управления. «Существо власти, вверяемой министрам, — говорит на­каз, — принадлежит единственно к порядку исполнитель­ному; никакой закон, никакое новое учреждение или от­мена прежнего не могут быть установлены властью минис­тра». В другом месте характер этой власти определяется еще ближе словами: «надзор за действиями всех подчиненных мест и лиц, понуждение их к исполнению законов и уч­реждений». Чрезвычайные меры, необходимые в исключи­тельных обстоятельствах, разрешаются министру под усло­вием подробного отчета в сделанных распоряжениях.

Самую слабую часть нового устройства составляют те меры, которыми Сперанский думал придать единство вы­сшему управлению, и законы об ответственности минист­ров. «Общее учреждение министров» ничего не говорит о комитете министров и, по словам самого Сперанского, он был, по новому образованию, «вовсе назначен к уничто­жению». Высшее управление предполагалось связать посредством того учреждения, к которому уже не раз обраща­лись составители проектов в царствование Александра. Пра­вительствующий Сенат объявлен снова средоточием ис­полнительных дел.

По проекту Сперанского, взятому им из предложений Екатерины, Сенат должен был разделиться на судебный и правительствующий. Судебный, согласно с мыслью импе­ратрицы, он хотел составить из сенаторов по назначению от короны и по выбору от дворянства, разместив его по четырем округам: в Петербурге, Москве, Киеве и Казани. Правительствующему Сенату предлагалось дать устройст­во, согласное с министерствами. Занятия разделялись на дела текущие и те, которые требуют решения императора. Нет сомнения, что от этой меры управление выигрывало ненамного. В новом виде Сенат или представлял бы пре­жние неудобства, или превратился бы в комитет минист­ров, точно так же действующий вне всякого надзора. Госу­дарственный же совет, куда вносятся только общие меры, не мог ни направлять администрацию, ни наблюдать за ее распоряжениями.

Нетрудно указать, в чем состояла теоретическая ошиб­ка Сперанского: он ставил надзирающую власть выше ис­полнительной, вместо того чтобы поставить их рядом, дав каждой одинаково сильную организацию. При таком по­рядке одна из них должна была поглотить другую, и, разу­меется, перевес остался на стороне исполнительной влас­ти, как сильнейшей. Правила об ответственности минист­ров, строго и точно определенные в наказе, остались мер­твой буквой.

Из многочисленных записок Сперанского можно заключить, что он живо чувствовал недостатки нового уп­равления, которое, вернувшись из ссылки, он называл «полуустройством». Неполный успех своей реформы он припи­сывал недостатку самостоятельности во всех учреждениях, кроме министерств. Еще в 1810 году он сознавал необхо­димость дать большую независимость судебной власти, и с этой целью хотел внести в Сенат выборное начало. После, когда он познакомился с провинцией, Сперанский при­шел к мысли усилить губернские учреждения, освободить их от излишней опеки. В конце 1827 года он приписывал все недостатки их отсутствию надзора и преобладанию гу­бернатора, который может парализовать своим влиянием все другие власти. «К сему присоединяется, — писал он, — недостаток законной власти, при избытке личного самов­ластия. Власть законная каждому начальству дается его уставом. Уставы наши, во-первых, недостаточны, а во-вто­рых, все они составлены в духе крайней недоверчивости к местному начальству, и не без основания: ибо как можно вверять исполнителю безотчетному? Между тем от сего не­достатка законной власти, от сего стеснения в мелочах рождаются беспрестанные вопросы, тысячи сомнений, ог­ромная переписка с высшим начальством, медленность в решениях, упущение времени, предлог к новым жалобам или злоупотреблениям».

Кроме губернского и уездного надзора, Сперанский думал о другой преграде самовластию. «Известно, — гово­рил он, — что вообще злоупотребление власти менее действует на целые общества и сословия, нежели на частные лица». С этой целью он думал создать новое волостное уп­равление более твердое, чем существовавшее в его время.

С начала своей деятельности до самого конца ее, в Пе­тербурге и в ссылках, Сперанский оставался верен себе и не изменил однажды избранному пути. Целью его было создать управление стройное, крепкое, но окруженное над­зором и гласностью, сдержанное в пределах уважением об­щественных интересов и независимым устройством мес­тных учреждений. Смотря на будущее с спокойствием яс­ной мысли, он не думал сразу достигнуть своей цели. Многое было им отсрочено в надежде на развитие общес­тва, в котором он видел лучшую опору для самих учрежде­ний. «Время, с коего начали у нас заниматься публичны­ми делами, — писал он по поводу Государственного сове­та, — весьма еще непродолжительно: количество людей, кои в предметах сих упражняются, весьма ограниченно, и в сем ограниченном числе надлежало еще, по необходи­мости, выбирать только тех, кои, по чинам их и званиям, могли быть помещены с приличием. При сем составе со­вета нельзя, конечно, и требовать, чтобы с первого шага поравнялся он, в правильности рассуждений и в простран­стве его сведений, с теми установлениями, кои в сем роде в других государствах существуют. По мере успеха в про­чих политических установлениях и сие учреждение само собою исправится». В чем заключались эти прочие уста­новления, которым не суждено было осуществиться, уга­дать нетрудно: Сперанский разделял политические убежде­ния императора Александра, он желал дать России незави­симые учреждения. Одаренный большим государственным смыслом, нежели первые друзья его, он начал свою рефор­му с самой главной потребности общества — с правильной администрации. Эта постепенность в преобразованиях спас­ла, может быть, Россию от неудачной политической по­пытки, которой неуспех мог бы лечь тяжелым бременем на все будущее ее развитие.

Особенное внимание Сперанский обратил на состоя­ние финансов. Правительство не знало, чем попол­нить недостаток средств, становившийся заметнее с каждым годом. Государственный долг возрастал быстро. Бюджет на 1810 год представлял неутешительные цифры: 125 миллионов дохода, 230 миллионов расхода, 577 миллионов долга, ни малейшего запаса фонда и ни одного готового источника дохода! Император Александр не знал что предпринять и потребовал от Сперанского плана возможного преобразования.

Этот план поспел с той изумительной быстротой, с ка­кой обыкновенно созревали административные проекты Сперанского. Вскоре ог­ромный доклад в 238 статей лежал перед государем. Спе­ранский отправлялся от мысли, что «всякий финансовый план, предлагающий способы легкие и не помогающий ог­раничению в расходах, есть явный обман, влекущий госу­дарство в погибель. Чтоб вывести Россию из ее несчастного положения, он требовал сильных мер и важных пожертво­ваний». Эти сильные меры заключались:

1) в пресечении выпуска ассигнаций,

2) в сокращении расходов,

3) в уста­новлении лучшего контроля над государственными издер­жками,

4) в новых налогах.

Прежде всего Спе­ранскому удалось исполнить ту часть проекта, которая относилась к сокращению расходов. По бюджету 1810 года расходы были сокращены более чем на 20 миллионов. Что­бы внести правильность в употребление доходов, эконо­мические суммы всех ведомств объявлены принадлежащи­ми государственному казначейству и запрещены всякие издержки без представления от министра финансов и ут­верждения Государственным советом. Для восстановления кредита и упадшей ценности ассигнаций образован осо­бый капитал погашения. Он должен был составиться пос­редством постепенной продажи государственных имуществ в частную собственность в течение пяти лет. Также предполагалось открыть внутренний срочный заем на сум­му не свыше 100 миллионов, разделенную на пять частей. Комиссия погашения долгов принимала вклады не менее 1000 руб. серебром от лиц всех состояний и выдавала на них облигации, по которым уплачивала ежегодно по 6 процентов, а по истечении срока возвращала самый капитал, производя все эти платежи серебряною и золотою монетой. Ассигнации, возвратившиеся к правительству через вкла­ды, сжигались. Сама комиссия получила такой состав, ко­торый должен был внушить к ней доверие торговых клас­сов; в ней присутствовали лица как от короны, так и по выбору от купечества. Наконец, Сперанский занялся положением разменной монеты. За главную монетную единицу принят был серебряный рубль, который с тех пор постоянно сохранял это значение. Приняты меры для уве­личения количества мелкой серебряной монеты, которой Сперанский желал совершенно заменить медную, оставив последнюю только в небольшом числе и превратив ее в биллон. Через это он думал постепенно восстановить до­верие к ассигнациям, облегчив их размен на монету, и прекратить колебания в самой монетной системе.

Все эти операции удались только отчасти. Внутренний заем шел неплохо, и первая часть его была покрыта в нача­ле следующего года. Но продажа государственных имуществ была очень незначительна и не покрывала нужд казначей­ства. Казенных имений было продано в продолжение 1810 года на сумму, составлявшую около пятой части той, кото­рую предполагалось выручить. Любопытны причины, ко­торым потом Сперанский приписал неудачу этой меры. Они состояли в слабых средствах управления и в недостатке вер­ных сведений о государственном хозяйстве. Для продажи имений потребовалось составление описей, продолжавше­еся очень долго; оценка была сделана преувеличенная, а местные комиссии, не находя в продаже никакой для себя выгоды, тянули дело всеми способами. Точно так же не удалось и предложенное сокращение расходов. Действи­тельный оборот 1810 года превзошел бюджет на 56 милли­онов и, вместо ожиданного остатка, надобно было еще до­бавить эту сумму. Это непредвиденное обременение казна­чейства не было виною Сперанского: оно было следствием военных приготовлений России, но позже оно не раз ста­вилось ему в упрек. Еще более жалоб вызвала та мера, пе­ред которой так долго отступали русские финансисты и которую решительный Сперанский не усомнился взять на себя, — увеличение налогов. По замечанию его, в течение с лишком двадцати лет «каждый член правительства хотел сложить с себя бремя сей укоризны; надлежало однако ж, чтоб кто-нибудь ее понес». Налоги дали средство, по край­ней мере, уменьшить дефицит и, без всякого сомнения, много помогли правительству среди политических его за­труднений.

Спе­ранским были внесены начала отчетности и поверки. Первый серьезный бюджет России, обсужденный не одним или двумя лицами, а постоянным государствен­ным учреждением, был составлен Сперанским. В первый раз устранялся произвол в финансовых мерах, и распоря­жения власти подкреплялись обращением к доверию об­щества и гласностью операций. Наконец, в расходах в пер­вый раз был какой-нибудь порядок. Сам Сперанский так изображает произведенную им перемену: «Вместо того, что прежде каждый министр мог почерпать свободно из так называемых экстраординарных сумм, в новом порядке над­лежало все вносить в годовую смету, потом каждый почти рубль подвергать учету в двух инстанциях совета, часто терпеть отказы и всегда почти уменьшение, и в конце все­го ожидать еще ревизии контролера». Благодаря этим ме­рам доходы в течение двух лет были с лишком удвоены. В 1810 году их считалось только 125 миллионов, к 1812 году сумма их доходила до 300 миллионов. Опасения, возбуж­денные крутым поворотом в финансах, не оправдались. Несмотря на ропот общества на налоги, а министров — на контроль и отчетность, несмотря на мрачные предсказа­ния со всех сторон, правительство освободилось от глав­ных своих затруднений.

Два указа, вышедшие в 1808 году, сыграли важную роль в судьбе Михаила Сперанского. Один относился к придворным звани­ям, другой был знаменитый указ об экзамене на граждан­ские чины.

Указ о камергерах и камер-юнкерах отнимал у них приви­легию, которой они пользовались со времен Екатерины II, получать, вместе с придворным званием, чины 4-го и 5-го классов. Это право, избавлявшее знатную молодежь от труда долговременной службы, вело к наполнению высших государственных должностей людьми не только неспособ­ными, но даже вовсе без опыта. Уничтожение такого стран­ного преимущества, обдуманное государем с одним Спе­ранским, было новостью для всего двора. Указ 3-го апреля не только отнимал всякую надежду на быстрое повышение в будущем, но оскорблял и настоя­щие интересы, требуя от камергеров и камер-юнкеров пос­тупления в действительную службу в течение двух месяцев. В глазах всех заинтересованных сторон новый закон при­нял размеры настоящей политической катастрофы. На Сперанского посыпались обвине­ния в иллюминатстве, революционном духе, в ненависти к дворянству и т. д.

Но Сперанский не боялся ропота. Поразив интерес вы­сшего дворянства в самое чувствительное место, он поднял против себя, через четыре месяца, другую, страшную бурю в низших рядах государственной службы. 10 августа того же года вышел другой указ, тоже обдуманный Александром и Сперанским с глазу на глаз и заранее известный одному Аракчееву. Запрещалось производить в чины коллежского асессора и статского советника без университетского аттес­тата или предварительного экзамена. Люди, поседелые на службе, вдруг лишались всякой надежды на повышение. Стон и плач распространился по империи, и про­винции, до тех пор равнодушные к петербургским сплет­ням, присоединились к столицам в общем хоре проклятий. Сарказмы посыпались на дерзкого чиновника. Кто-то на публичном маскараде в Петербурге привлек общее внима­ние, нарядившись в старинный мундир и повесив себе на спину надпись: «№ 1.200.301, вечного цеха титулярный со­ветник». Кажущаяся непоследовательность указа давала обильную пищу критике. Спустя два года Карамзин заметил в своей записке, что у нас требования от чиновников, которых прежде вовсе не было, вдруг стали выше, чем в самых просвещенных государствах. «У нас председатель гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский — свойства оксигена и всех га­зов, вице-губернатор — пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших — римское право, или умрут надворны­ми и титулярными советниками!» Всех поражала явная несообразность — требовать от чиновников не специального образования, необходимого для службы, а общего, которое по-видимому вовсе для нее не нужно. Через несколько лет к этим причинам осуж­дения можно было прибавить новые: испытание седых эк­заменующихся не могло быть серьезным; экзамен поэтому тотчас превратился в пустую формальность, или, что еще хуже, в торговлю университетскими свидетельствами. Радикальная ошибка новой меры состояла в том, что она каса­лась не только бу­дущего, но не ща­дила и настоящего. В сущности, не было никакой необходимости под­вергать такому испытанию людей, состарившихся на службе, и доста­точно было устра­нить необразован­ных чиновников на будущее время, назначив, напри­мер, срок, после которого не допус­кается производства без аттестата. Но это единственный серь­езный упрек, который можно сделать указу 1808 года.

В то время, когда Сперанский так быстро продолжал свои реформы, против него сгущались тучи и копилась страшная гроза, ждавшая только минуты, чтоб разразиться. В глазах придворной аристократии Сперанский был ненавистнее всякого временщика. Он был опасен для всякого личного влияния, потому что своим значением был обязан не случаю, а тем государственным идеям, кото­рых был представителем. Начатые им реформы каждый день сметали какую-нибудь привилегию. При новом порядке становилось тесно полуграмотным дельцам XVIII века. Сперанский поднял на себя целые полки подьячих. Опоры у него не было. Его светские связи были редки и непрочны. Осто­рожность, а может быть, и некоторая гордость, мешали ему сближаться с высшим кругом. Эта сдержанность, которая так много помогла ему в начале карьеры, теперь обратилась ему во вред. Она многих оскорбляла и всех заставляла пред­полагать какие-то скрытные замыслы в молчаливом совет­нике государя. Начались догадки, иногда, может быть, даже искренние. Сперанский сам помогал им. Среди упоения успеха и в сознании власти, у него по временам вырыва­лись слова, которые пугали общество. Личное неудовольствие многих раздувало общественную подозри­тельность. Сперанского обвиняли и в желании усилить действие правительства, и в стремлении ограничить самодержавную власть, и в корыстолюбии, и в ненависти к дворянству, и в пристрастии к поповичам и мелким людям, и в предательстве, и в сношениях с Францией, с которой начиналась великая борьба 1812 года.

Долгое время враги не смели действовать открыто. Борьба с Сперанским была нелегким делом. Он был постоянно настороже и шел навстречу своим неприятелям. Еще за год до падения он прибегнул к обыкновенной тактике министров и сам предложил государю уволить его от всех должностей, кроме звания директора комиссии законов, указывая на ненависть к себе двора и подробно упоминая о всех обвинениях. Как и следовало ожидать, Александр не пожертвовал Сперанским. Позже он, кажется, был не прочь от более решительных мер.

17 марта 1812 года, в воскресенье, Сперанский за обе­дом получил через фельдъегеря приказание явиться к го­сударю в 8 часов вечера. Эти приглашения случались час­то, и Сперанский спокойно поехал в зимний дворец. В секретарской комнате дожидались дежурный генерал-адъ­ютант и два министра; но государственный секретарь был позван прежде их. Целые два часа продолжалась аудиен­ция. Наконец дверь отворилась, и Сперанский вышел блед­ный и взволнованный. Торопливо уложив в портфель бу­маги и простясь с министрами, он отправился домой. Здесь уже ожидал его министр полиции Балашов. Кабинет его был опечатан. У Сперанского не достало духу проститься с семейством. Поздно ночью он выехал из Петербурга, в со­провождении частного пристава, в ссылку, которой мес­том был назначен Нижний Новгород. Что происходило между Александром и Сперанским, осталось тайной. Ни в многочисленных записках того вре­мени, ни в длинных, оправдательных письмах самого Спе­ранского не видно, в чем состоял донос на него. В письме, которое он прислал из Перми, сказано, что Александр го­ворил ему о трех пунктах обвинения: расстройстве финан­сов, возбуждении налогами народной ненависти и дурных отзывах о правительстве. Но очевидно, что такие общие места не могли быть главной причиной ссылки.

Остается предположить, что он был принесен в жертву, как он выразился, «мнимому общему мнению» и в угоду его удален с такою ненужною жестокостью. Иначе нельзя объяснить отзывов государя на другой день после ссылки. В разговоре с князем Голицыным, 18-го числа, он сказал ему замечательные слова: «Если б у тебя отсекли руку, ты, верно, кричал бы и жаловался, что тебе больно; у меня в прошлую ночь отняли Сперанского, а он был моею правою рукой!»

Ссылка

Не лучшая пора началась для Сперанского. Его характер, более гибкий, нежели твердый, не выдержал тяж­елого удара. Сначала он как будто не хотел верить в случившееся. Он пишет, одно за другим, письма к государю. Но письма не доходят или остаются без ответа. Между тем положение его в ссылке становится невыносимым. За ним следят шаг за шагом, каждая фраза его доходит до Петер­бурга с разными толкованиями, и в то время, когда он ждет облегчения участи, довольно одного неосторожного слова, чтобы его отправили из Нижнего Новгорода в Пермь. Здесь, оставленный всеми, он падает духом. Его положение было таким, что он нуждался в на­сущном хлебе и должен был закладывать царские подарки и по­жалованные ему ордена, чтобы добыть небольшие суммы денег. Он был оскорбляем всеми. Даже уличные мальчишки дразнили его криком «измен­ник, изменник!» и бросали в него грязью. В января 1813 года Сперанский на­писал из Перми свое знаменитое письмо к государю, полное до­стоинства и гордого сознания своей правоты и заслуг перед отече­ством. В письме этом он оправдывал совершенные им реформы, вспоминал свои прежние интимные беседы с государем: «Что другое вы слышали от меня, кроме указаний на достоинство человеческой природы, на высокое ее предназначение, на закон всеобщей любви, яко единый источник бытия, порядка, счастия, всего изящного и вы­сокого?» Государь дозволил Сперанскому переехать из Перми в нов­городское поместье Великополье, принадлежавшее его дочери.

Здесь Сперанский стал искать опоры у людей, с которыми в лучшую свою пору не имел ничего общего. Он обратился к Аракчееву. Между прежним и новым любим­цами Александра завязалась переписка. Результатом ее было наконец про­щение Сперанского.

30 августа 1816 года бывший государственный секретарь, уво­ленный без суда, по одному подозрению, был назначен пензенским губернатором, для того, как сказано в указе, чтоб дать ему способ «усердною службой очистить себя в полной мере». Сперанский принял свое назначение не без радости. Оно оживило его надежды. Он видел в нем первый шаг к полному восстановлению своей чести. Сперанский самоотверженно отдался новой рабо­те. Он начал с того, что открыл к себе свободный доступ с утра до вечера с любыми, да­же самыми малозначительными просьбами и жа­лобами. Как отмечал биограф барон М. А. Корф, «знатный и ни­чтожный, богатый и бедный, видели равно быст­рое по просьбам своим распоряжение». Дела решались без проволочек, а писатели «просьб не дельных» строго преследовались.

Администрация вверенной Сперанскому гу­бернии оставляла желать лучшего. Во всех уч­реждениях дела в большинстве своем находились в запущенном состоянии, местное чиновничество не отличалось добросовестностью и надлежащим образованием.

Одной из первых мер нового губернатора ста­ло полное обновление аппарата губернского уп­равления. Сперанский принимал на службу новых людей, обращая внимание не на их происхожде­ние и связи, а на личные качества и способности. Такими во многом оказывались воспитанники Пензенской духовной семинарии.

Сперанский усовершенствовал систему дело­производства, уделял огромное внимание борьбе с коррупцией. Вслед за губернским управлением он провел ревизию деятельности уездных адми­нистраций, было ускорено рассмотрение дел в су­дах и управлении.

Губернатор покровительствовал и деятельно способствовал образованию, организовал народ­ные училища, посещал учебные заведения и больницы, даже городскую тюрьму.

Он с во­одушевлением занимался делами губернии, снис­кав любовь и уважение у местного чиновничест­ва, дворянства и простого населения.

В Пензе Сперанский почувствовал всю беспо­лезность действующего законодательства с его несправедливостью и частыми противоречиями. Он неоднократно говорил, что несправедливый закон может быть исправлен его неисполнением.

Лично занимаясь расследованием крестьян­ских волнений в губернии в 1816-1818 гг., возник­ших из-за крайне тяжелого оброка, Сперанский не стал исполнять Указ Сената о наказании крес­тьян розгами за недоимки. В ходе проверки по­верхностно проведенного следствия по делу об убийстве в 1817 г. крестьянами своего помещика, Сперанский пришел к выводу о том, что крестья­не были доведены до отчаяния его (помещика) невыносимыми жестокостью и поборами.

Весь этот опыт, приобретенный губернатором при личном исследовании социально-экономиче­ской ситуации на местах, дал ему понять, что бо­лезнь российского общества необходимо лечить в общеимперском масштабе. В первую очередь следовало, по мнению Сперанского, законода­тельно установить повинности крестьян, предо­ставить им право и фактическую возможность подавать в суд на помещиков.

Сперанский знал, что в это время царю были поданы многочисленные проекты по освобожде­нию крестьян. Для решения этого важнейшего вопроса Сперанский предложил создать специ­альный комитет, изначально состоящий из не­скольких губернаторов и предводителей дворян­ства. Работу комитета он предлагал сделать гласной.

В отличие от первого периода своей государст­венной деятельности, когда Сперанский предла­гал начать государственные реформы сверху - с центральных органов государственного управле­ния, теперь, находясь в провинции, он справедли­во ставил на первое место реформу губернских учреждений. «Доколе нового учреждения или ус­тава об управлении губерний не будет, доколе гу­бернии будут состоять в настоящем инвалидном положении, дотоле, можно решительно сказать, дух народный и общее нравственное образование не только не пойдут вперед, но от одного года к другому будут отставать назад», - писал он.

В этот период у Сперанского, благодаря возможности непосредственного столкновения с местным управлением и ознаком­лению с его реальными нуждами и потребностя­ми, возникла мысль о составлении губернского устава. Эту идею он воплотил в жизнь позже, по возвращении из Сибири в 1821 году. Его перу принад­лежат такие проекты, посвященные проблемам местного управления, как «Введение к наместни­ческому (областному) учреждению», «Проект уч­реждения областного управления» и «Примечания к проекту об учреждении наместничества».

Сперанский предлагал перейти от воинских начал в управлении к гражданским. Он обосновы­вал необходимость такого перехода тем, что Рос­сия уже была готова, по его мнению, к политиче­ской реформе. Эта готовность проявлялась в со­стоянии умов, понижении значения чинов и орденов, во всеобщем недовольстве, частых мас­совых беспорядках. Сперанский пытался дока­зать правительству, что одно дворянство не в со­стоянии управлять целой империей, что требует­ся привлечь к управлению различные слои населения.

К концу 1818 года Сперанский официально объя­вил царю, что Пензенская губерния «приведена в порядок», и обратился с просьбой назначения его сенатором. Однако ответа на просьбу не последо­вало, а последовало новое назначение Сперанско­го – генерал-губернатором Сибири.

Портрет Сперанского М. М.

(художник Александр Варнек, 1824 г.)

Сибирская реформа

Управление Сибирью составляет прекрасную страницу в жизни Сперанского. Наделив Сперанского большими полномочия­ми, Александр поручил ему провести ревизию си­бирских губерний и существовавшего в них уп­равления. «Исправя сею властию все то, что будет в возможности, - писал Александр в письме, сопровождавшем Указ о назначении Сперанского, - об­лича лица, предающиеся злоупотреблениям, пре­дав кого нужно законному суждению, важнейшее занятие ваше должно быть: сообразить на месте полезнейшее устройство и управление сего отдаленного края и, сделав оному начертание на бума­ге по окончании занятий ваших, самим лично при­везти оное ко мне в Петербург, дабы имел я спо­соб узнать изустно от вас настоящее положение сего важного края и прочным образом устано­вить на предбудущие времена его благосостоя­ние».

Сперанский должен был покончить с беспо­рядками и безвластием в Сибири, а также подго­товить план нового административного устройст­ва этой обширной территории.

24 мая 1819 года Сперанский прибыл в Тобольск и официально вступил в должность. Генерал-губернатор навел относительный порядок в крайне запущен­ном губернском делопроизводстве, уволил 9 ко­миссаров за злоупотребления. По прибытии в Омск 30 июня 1819 года Сперанский провел ревизию школ и училищ, посетил острог. Люди, почувст­вовав силу нового генерал-губернатора, начали жаловаться ему на творимые местными властями беззакония, жес­токость и самоуправство. Перед новым генерал-губернатором раскрывалась картина притесне­ния населения, произвола, взяточничества и каз­нокрадства.

Ко времени своего прибытия в Иркутск Сперанским был собран значительный материал о неудовлетворительном положении Сибирского края, о многочисленных противозаконных действиях местных властей. Способы к исправлению сложившейся ситуации генерал-гу­бернатор видел в создании нового образа управ­ления, для которого, в частности, был необходим полный    набор    квалифицированных чиновников.

Генерал-губернатор совершал многочислен­ные поездки по вверенной ему огромной террито­рии, знакомился с жизнью и бытом ее коренных народов, их обычаями, нравами и религиозными верованиями. Приступая к подготовке плана преобразования управления Сибирью, Сперанский хорошо знал и учитывал исторические особенно­сти этого обширного края. Анализируя местную систему управления, он пришел к выводу, что одной из глав­ных причин малой эффективности администра­тивных органов Сибири, было отсутствие четкого оп­ределения их полномочий и функционального от­деления от центральной власти. Результатом ста­ло самоуправство местных чиновников. Поэтому в первую очередь требовалось привести в поря­док взаимоотношения высших и местных органов государственного управления и разграничить их компетенцию.

Генерал-губерна­тор, написал в отчете императору о про­веденной ревизии: «Все меры надзора и исправле­ния не имеют и не могут иметь иного действия кроме временного, или, так сказать, личного. Они могут приостановить зло, но не могут истре­бить его в корне. К сему нужны другие способы, коих твердое постановление зависит не от мест­ного, а от высшего начальства. Способы сии со­стоят кратко в том:

1) чтобы учредить в Сибири порядок управления, положению сей страны наи­более сообразный;

2) снабдить ее положениями и уставами, в разных частях управления ей необхо­димыми».

В результате деятельности на посту сибирско­го генерал-губернатора Сперанским были подго­товлены 10 проектов законодательных актов по важнейшим вопросам Сибирского края. Они больше известны под названием «Учреждение для управления Си­бирских губерний», которые в корне изменили статус гу­бернаторской власти. По этому проекту личную власть губернатора и других должностных лиц следовало преобразовать «в ус­тановление и, согласив единство ее действия с гласностью, охранить ее от самовластия и зло­употреблений законными средствами, из самого порядка дел возникающими, и учредить действие ее так, чтоб оно было не личным и домашним, но публичным и служебным». Таким образом, вме­сто личной власти должностных лиц «Учрежде­ние для управления Сибирских губерний» предусматривало создание административных органов.

Для осуществления коллегиального надзора за местными органами, а также для рас­смотрения вопросов, которые не могли быть ре­шены на местах было образовано Главное губернское уп­равление. При нем был сформирован Совет, являвшийся некоторое время совещательным органом. Затем в первоначальный проект организации Совета Главного губернского управления Сперанским были внесены изменения. Совет должен был со­стоять из 6 членов, назначаемых императором, при этом три из них — по рекомендации генерал-губернатора, а три — по рекомендации министра внутренних дел. В случае отсутствия каких-либо членов их функции исполняли председатели губернского суда, казенной палаты и гражданский губернатор.

В компетенцию Совета входило:

• осуществление общего надзора за действиями сибирского управления;

• рассмотрение ежегодных отчетов губернаторов;

• рассмотрение жалоб на действия должностных лиц;

• подготовка обзоров судебной практики по раз­личным вопросам;

• рекомендации судам;

• разрешение в порядке апелляционной инстан­ции судебных дел по вопросам торговли, наруше­ния обязательств по договорам, проблемам нало­гообложения и исполнения воинской обязаннос­ти.

Совет не наделялся правом законотворческой де­ятельности.

Под руководством Сперанского проводилась работа по созданию в Сибири единой судебной си­стемы, подконтрольной только генерал-губерна­тору, а не находящейся под постоянным влиянием и в зависимости от многочисленного чиновниче­ства.

Еще один из основных проектов Сперанско­го по развитию Сибири — «Устав об управлении сибирских инородцев».

Михаил Сперанский впервые ввел в русский язык термин «инородцы». До него коренное население Сибири называлось «иноверцами» или «ясашными».

В первой четверти XIX в. население Сибири насчитывало 1698 тыс. человек, из которых поч­ти одну треть (450 тыс. человек) составляли ко­ренные народы. В соответствии с образом жизни и основными занятиями этих народов Сперанский разделил их на три категории. К первой группе он отнес «оседлые» народности, по своему уровню и образу жизни мало отличавшиеся от русского на­селения (это татары, алтайцы и др.). Вторую, са­мую большую группу, составляли «кочевые» народы, занимавшиеся преимущест­венно скотоводством (буряты, якуты и пр.). К третьей, самой малочисленной группе, были отнесены «бродячие» народы, основой жизни которых был охотничий промысел и рыболовство (в основном малые на­роды Крайнего Севера - ненцы, манси и др.).

Коренное оседлое население Сибири Сперан­ский приравнял в правах к различным сословиям русского населения, в основном к государственным крестьянам. Вот что говорил об этом «Устав об управлении сибирских инородцев»: «Все вообще оседлые инородцы сравниваются с россиянами в правах и обязанностях, в которые они вступят. Они управ­ляются на основании общих указаний и учреждений». Таким образом, на эту часть нерусского населения Сибири были распространены все повинности российского населения, а также дейст­вие административной и судебной систем. Исключением из этого правила было только освобожде­ние основной массы «инородцев» от рекрутской повинности.

В «Уставе об управлении сибирских инородцев» Сперанский учел в первую очередь хозяйствен­ные особенности народностей, населявших Си­бирь. Сперанский сохранил в своем проекте ро­довой принцип управления для кочевых народов Сибири. В ходе административной реформы предполагалось установить трехступенчатое непосредственное управление родами и племенами. Первоначальной административной единицей для отдельных стойбищ рода являлось родовое управление. Для управления родом в целом создава­лась «инородная управа», для всего племени — «степная дума». Старейшины родов и племен в за­висимости от местных обычаев избирались на выборах или получали власть по наследству. Хо­тя местная родоплеменная знать и сохраняла все свои титулы и звания, она не получала прав российского дворянства.

Вышеуказанные органы управления коренно­го населения Сибири обладали независимостью и автономией во взаимоотношениях с российской администрацией и руководствовались в своей дея­тельности нормами обычного права. Губернское управление ограничивалось общим надзором за их деятельностью. Таким образом, коренное население огражда­лось от постоянного прямого вмешательства в свою жизнь государственных чиновников. Боль­шинство натуральных повинностей, в том числе «ясачный сбор», было заменено уплатой денег. Старейшина рода сам собирал налоги и вносил их в ближайшую казенную управу. Губернские сборщики налогов не имели права появляться в распо­ложении кочевий племен.

Органы «инородческого» управления должны были следить за хлебопашеством, пастбищами, переписью населения, охранять свободу торговли и промысла «инородцев». С целью регулирования вопросов торговой деятельности Сперанским было учреждено Главное управление торговли Си­бири. Незаконная торговля русских купцов запре­щенными товарами, их самостоятельные торго­вые операции пресекались. Для того, чтобы оградить коренное охотничье-промысловое насе­ление от злоупотреблений русских купцов-моно­полистов государство брало на себя обеспечение местного населения жизненно необходимыми то­варами (ружьями, порохом, хлебом, солью и т.п.) по доступным ему ценам. В частности, для реше­ния продовольственного вопроса Сибири Сперан­ский подготовил также «Положение о хлебных запасах Сибири».

«Уставом» предусмотрено выделение инородцам земельных владений в размере не меньше наделов государст­венных крестьян. Земли предоставлялись им не в частную собственность, а в «вечное» поль­зование. Этим Сперанский хотел устранить возможность расхищения государственных земель дельцами-предпринимателями, которые могли скупить земли у местного населения или завла­деть ими иным образом путем различных махина­ций.

«Устав» провозгласил свободу вероисповедания для коренного населе­ния Сибири, поощрялась деятельность русской православной церкви, хотя насильственное навя­зывание христианства местному населению не до­пускалось. По «Уставу» разрешено создавать национальные шко­лы коренного населения с преподаванием на со­ответствующем языке, не запрещая обучение де­тей «инородцев» в русских школах.

Разделение нерусского населения Сибири на группы оказало большое влияние на поддержа­ние финансовой стабильности в регионе и разви­тие товарно-денежных отношений. Несмотря на увеличение налогового бремени и продолжающе­еся влияние местной родовой знати, «Устав об уп­равлении сибирских инородцев» сыграл важную роль в становлении сибирской экономики. Была укреплена частная собственность, получили большое развитие торговля и предприниматель­ство, благодаря культурному освоению земель понизились цены на хлеб, большинство коренно­го населения включилось в товарно-денежные отношения. Для установления порядка имущественных отношений между русским населением Сибири и коренными народами было подготовле­но «Положение о долговых обязательствах меж­ду крестьянами и инородцами».

Непосредственное общение с местным населе­нием в ходе многочисленных поездок дало Сперанскому обширный материал для подготов­ки и осуществления мероприятий по стимулиро­ванию развития сельского хозяйства, торговли и промышленности Сибири. Имея целью расшире­ние экономического влияния Сибири на террито­рию «Русской Америки», т. е. Аляску, часть Се­верной Калифорнии и Алеутские острова, Спе­ранский поддерживал торговлю с этими районами российскими купцами, которыми спе­циально для этого была создана Российско-Аме­риканская торговая компания.

Сперанский учредил новую область — Омскую. Назначил туда россий­ских чиновников и подготовил «Устав об управ­лении сибирских киргизов», а также Постановле­ние «Об отводе земель на внутренней части Си­бирских линий для кочевья киргиз-кайсаков».

Большое значение для Сибири, которая служила основным местом ссылки политических и уголовных заключенных, имели разработанные Сперанским Уставы о ссыльных и об этапах. Анализируя действовавшее законодательство в данной области, он пришел к выводу, что право­вой статус ссыльных вообще не был определен. Это влекло за собой отсутствие у них каких-либо гражданских и, тем более, политических прав. В списки ссыльных, составлявшиеся на границе сибирского края, включались без различия в пра­вовом и имущественном положении каторжные и поселенцы, мужчины и женщины, взрослые и де­ти. Судьба сосланных полностью находилась в ру­ках смотрителей, каждый ссыльный оставался там, куда попадал по случайному стечению обсто­ятельств, «совершенно независимо от важных различий, определенных уголовными законами и основанными на них приговорами».

Уставы о ссыльных и об этапах, послужившие началом реформы ссыльной политики России, приобрели общероссийское значение. Они со­здали целую систему административно-финансо­вых мер, установивших материально-хозяйствен­ное положение и правовой статус ссыльных, вве­ли строгий регламент, определивший порядок препровождения ссыльных по этапам, а также их водворения в местах ссылки. Уставы ввели меры контроля над ссыльными, регламентировали ха­рактер надзора.

Благодаря Уставам о ссыльных и об этапах было определено положение детей многих поко­лений ссыльных. Введенное Сперанским положе­ние о том, что независимо от срока наказания ро­дителей детям предоставлялось право вступать в свободные городские и сельские состояния, явля­ется показателем высокой нравственности и прогрессивности государственно-правовых взглядов Михаила Сперанского. Получив, в частности, статус государственных крестьян, дети ссыльных были защищены от произвола местных чиновников.

В дополнение к вышеуказанным уставам и по­становлениям под руководством Сперанского был подготовлен ряд других нормативных актов, регламентирующих основы экономического и со­циального развития Сибири. Так, вопросами раз­вития путей сообщения и дорожной сети была продиктована необходимость издания «Устава сухопутных сообщениях в Сибири». По инициативе Сперанского тя­желая дорожная повинность была снята с населе­ния путем образования специальных бригад из ссыльных.

Кроме того, Сперанским были разработаны такие акты как «Поста­новление о мерах к умножению населения Гижигинского края», «Положение о земских повинностях в Сибири», «Постановление о пределах плавания и о порядке приморских сношений вдоль берегов Восточной Сибири, Северо-Запад­ной Америки и островов Алеутских, Курильских и пр.», «Правила для соляного управления в трех сибирских губерниях», «Правила для переселения казенных крестьян по их желанию в Сибирь», «Постановление об устроении поселенцев, в Гижигинском крае водворяемых».

Для рассмотрения предложений Михаила Сперан­ского о модернизации управления Сибирского края 28 июня 1821 года в Петербурге был учрежден Сибирский комитет под председательством действительного тайного советника графа В. П. Кочубея. Членами комитета состояли: дей­ствительный тайный советник, министр финан­сов граф Д. А. Гурьев; генерал от артиллерии граф А. А. Аракчеев; тайный советник князь А. Н. Голицин; государственный контролер барон Б. Б. Кампенгаузен и сам Сперанский, который формально еще продолжал состоять в должности генерал-губернатора Сибири.

Представляемые Сперанским итоги ревизии, аналитические и статистические материалы, про­екты уставов, положений и правил сопровожда­лись им подробными письменными объяснения­ми и докладами. Они тщательно обсуждались в Сибирском комитете и поступали на утверждение Александру I.

Первым из законодательных актов стал Имен­ной указ от 26 января 1822 года «О разделении си­бирских губерний на Западное и Восточное уп­равление». Согласно этому Указу управление Си­бири разделялось на Главные управления Западной и Восточной Сибири во главе с генерал-губернаторами с местами пребывания в Тоболь­ске и Иркутске. К первому отходило управление Тобольской и Томской губерниями и вновь уч­реждаемой Омской областью, ко второму - Ир­кутская губерния и вновь учреждаемые Енисей­екая губерния, Якутская область, Охотское и Камчатское приморские управления.

Кроме того, результатом рассмотрения отчета Сперанского о проведенной ревизии стало снятие с должностей 630 чиновников в Сибири и отдача 48 из них под суд.

Законопроекты Сперанского по администра­тивной реформе Сибири были утверждены импе­ратором 22 июля 1822 года. На пост генерал-губер­натора Западной Сибири был назначен генерал-лейтенант П. М. Канцевич, которому Сперанский дал необходимые советы и инструкции. Сперан­ский рекомендовал новому генерал-губернатору вводить новые уставы в действие осмотрительно и не торопясь. «Корабль спущен, - писал Сперанский 1 авгус­та 1822 г. своему преемнику в Сибири П. М. Канцевичу, - дай Бог ему счастливого плавания».

Силою воли и неутомимою деятельностью Михаилу Сперанскому удалось не только восстановить порядок в Сибири, но многое совершенно изменить к лучшему. Биограф Сперанского барон М. А. Корф писал об этом периоде государственной деятельности реформатора: «Если вспомнить, что Сперанский провел в Сибири менее двух лет; что ему, в это время, надлежало и управ­лять, и производить ревизию, и собирать материа­лы к преобразованиям, и писать новые учреждения; что тогдашняя Сибирь была — по его выражению и по общему отзыву — настоящим дном злоупотреб­лений /.../ если, наконец, принять в соображение, сколько времени сенаторы, назначавшиеся туда по­сле него, употребляли на одну ревизию, при гото­вых уже данных: то нельзя, конечно, не изумляться массе всего, что он успел там совершить».

Несмотря на свою занятость Михаил Сперанский все время думал о возвращении в Петербург. Он снова и снова просит разрешения у императора вернуться. И вот спустя девять лет 22 марта 1821 года Сперанский возвращается в Петербург.

Возвращение в Петербург

Возвращение в Петербург разочаровало Сперанского. Он надеялся если не на прежнюю близость, то на примирение и полное признание своей невинности. Ничего подобного не слу­чилось. Времена переменились. Бывшему государственному секретарю не было места в этой системе, и вскоре он почувствовал это. Александра I не было в Петербурге во время приезда Сперанского. С нетерпением ожидал он возвращения императора. Наконец государь приехал, но свидание и тут замедлилось. Только через две недели они свиделись в пер­вый раз после памятной аудиенции 1812 года. Прием был холодным. Для Александра Сперанский уже был чужим человеком. Михаил Михайлович это понял, но не имел духа удалиться от двора, где перенес столько оскорблений, и с малодушием, извини­тельным только для человека много страдавшего, начал ис­кать поддержки в связях с сильными людьми. К этому времени относится его сближение с аристократическим кругом, ко­торого он так гордо чуждался в начале своего поприща. Его начали встречать в салонах высшего общества, простившего приятному собеседнику прошлые грехи смелого нововводителя. Он принимал участие в заседаниях совета, был членом Сибир­ского комитета и принялся опять за работу над гражданским уложением. Но все эти занятия оставались почти без результатов.

Государственная деятельность Сперанского возобновилась при императоре Николае I. Она не походила на прежнюю. Но­вый государь ценил административную опытность Сперанского, но, сначала, не имел к нему большого дове­рия. Обвинения, от которых Сперанскому так напрасно хотелось оправдаться, бросали на него тень.

В 1826 году император поручил Спе­ранскому составление Свода законов Россий­ской империи, но при этом государь сказал о нем Балугьянскому: «Смот­ри же, чтоб он не наделал таких же проказ, как в 1810 году, ты у меня будешь отвечать за него».

Сперанский принялся за дело уже не с тем легкомыс­ленным увлечением, с каким когда-то составлял гражданс­кое уложение. Он начертал план обширной работы опыт­ной рукой. Вот что он сам говорит об этом плане: «Все дело разделяется на три части: 1) собрание законов, 2) сво­ды или приведение законов в известность и 3) составление уложений». Комиссией под руководством Сперанского за четыре года было составлено 45 томов «Полного собрания законов Рос­сийской империи», изложенных последовательно в историко-хронологическом порядке начиная с Соборного Уложения 1649 г. царя Алексея Михайловича до конца царство­вания Александра I. А к 1839 году было подго­товлено 15-томное издание, кодифицирующее действующее российское законодательство — «Действующий свод законов Российской им­перии». Николай I пожаловал за этот труд Сперанскому графский титул и наградил орденом святого Андрея Первозванного.

В
озложение Николаем I на графа Сперанского орденской ленты Андрея Первозванного

(художник Алексей Кившенко, 1880 г.)

Издание «Полного собрания законов» и составление «Свода зако­нов» составляют громадную заслугу Сперанского в это время, по­следний подвиг труда на пользу родины и ее гражданственности. В этом труде, по словам барона Корфа, у него была «еще и другая, более отдаленная цель, именно через извлечение наших законов из прежнего хаоса и через большую доступность их перевоспитать умы, ввести народ в юридическую среду, расширить его понятия о праве и законности и, таким образом, усилить его восприим­чивость к высшему кругу идей и к большему участию в мерах, для него самого предпринимаемых».

В это же время Сперанский позаботился о развитии высшего юридичес­кого образования в России. В университетах юридические факультеты были очень плохо поставлены и блистали совершенным отсутствием русских профессоров. Русское правоведение не преподавалось вовсе. Вернее, его не существовало.

22 января 1828 года Михаил Сперанский представил Николаю I записку о необходимости реорганиза­ции системы подготовки юристов. По его мне­нию, «для установления на твердых основаниях правосудия в государстве нужны: 1) ясные и твер­дые законы и 2) знающие судьи и законоведцы...» И если первое автор доклада находил ор­ганизованным, то незамедлительно предлагал «помыслить о втором». При этом Сперанский считал, что «обучение российскому законоведе­нию в университетах наших доселе не могло иметь успеха по двум причинам: 1) по недостатку учебных книг и 2) по недостатку учителей. Две учебные книги, одну для учителей, другую для учащихся необходимо составить... Приготовле­ние учителей представляет более трудности. Здесь можно начать почти с самого первого обра­зования. Должно сперва снабдить каждый уни­верситет двумя или хотя одним русским профес­сором прав, приготовленным исключительно по сей части». Одновременно с запиской Сперанский представил императору и подготовленный Вто­рым отделением доклад «О кандидатах законове­дения» с детализацией организационных вопро­сов специальной подготовки преподавателей для университетов. В нем предлагался комплекс мер по созданию исходной базы для развития юриди­ческого образования — созданию современного корпуса педагогов-юристов, способных препода­вать учебные курсы на основе систематизирован­ного российского законодательства.

При освещении проблемы подготовки препо­давательских кадров Сперанский прежде всего обратил внимание императора на то, что для обу­чения будущих преподавателей законоведения «университеты наши мало представляют спосо­бов. В них есть кафедры римского права, но в Пе­тербургском, Московском, Харьковском и Казан­ском университетах — это пустой образ: ибо как учиться римскому праву без латинского языка? В других университетах может быть более успе­хов в Дерптском в правах римском и немецком, в Вильне в римском и польском, но, к сожалению, нигде в российском».

Сперанский предложил организовать подго­товку будущих российских профессоров права на базе Второго отделения. В отборе лиц для обуче­ния ставку следовало сделать на обучающихся в церковных учебных заведениях. Предполагалось «из Духовных академий С. Петербургской и Мос­ковской заимствовать по три студента, по дарова­нию и поведению лучших и вполне окончивших курс». Эти учебные заведения давали хоро­шую общую подготовку в естественных и гумани­тарных науках, а также необходимый для изуче­ния юриспруденции уровень в познаниях иност­ранных языков.

Общее обучение для отобранных в «юридиче­скую школу Сперанского» лиц предполагалось продолжить в Петербургском университете (с со­вокупными затратами на обучение по 600 руб. за курс). При этом «из наук, преподаваемых в уни­верситете, они должны слушать только два курса: 1) римского права у профессора Шнейдера и 2) латинскую словесность с особым приспособле­нием к юридическим показаниям у профессора Графе». По указанным предметам «сверх общих лекций... должны иметь приватные и почти еже­дневные». На этом, собственно, обучение в самом университете и ограничивалось. Основная подготовка студентов должна была проводиться во Втором отделении при сочетании теоретическо­го и практического обучения. Студенты должны были обучаться «урокам публичного права» у М. Г. Плисова, уроки российского гражданского права должен был давать А. П. Куницын. Предус­матривалось и постоянная работа с зарубежной и имеющейся отечественной литературой — «под надзором Балугьянского... чтение лучших юри­дических книг» с их конспектированием. Практическая часть обучения состояла в том, что «для... упражнения в российских законах, они будут заниматься чтением состав­ленных уже сводов» и «под надзором... Куницына они будут употреблены к составлению система­тических алфавитов по мере издания книг Полно­го собрания. Сим поставлены они будут в воз­можность обозреть законы наши от начала до на­стоящего времени...» Также предполагалось, что студенты «под надзором... Корфа и Клокова... будут заниматься подробным составлением запи­сок из старых обширных дел, в Сенате решен­ных», т. е. заниматься обобщением судебной прак­тики.

В качестве результата проведенной работы предполагалось, что «всеми сими упражнениями, соединяя ежедневную практику с теориею, есть надежда, что в два года они пройдут довольно да­леко, чтоб употребив еще третий год на оконча­тельное обозрение всех предметов и выдержав строгий экзамен, были в состоянии давать уроки как публичного, так и частного права, по крайней мере, в двух первых университетах, Московском и С. Петербургском». Далее планировалось запу­стить уже механизм обеспечения преподаватель­скими кадрами. «Из казенных студентов университетских, избрав лучших, - отмечалось в докла­де, - поручить сим профессорам образовать их особенно, дабы приуготовить достойных себе по­мощников и преемников». И тогда цель проводи­мого мероприятия будет достигнута и «таким образом положено будет твердое начало юридичес­кому в России образованию и, судя по охоте к сему роду учения в молодых людях приметное, можно надеяться, что оно скоро перестанет быть редким...»

Предложения Сперанского получили «высо­чайшее соизволение». Началась работа по отбору «лучших из старших студентов» Петербургской и Московской духовных акаде­мий. Для обучения были выбраны 6 первых сту­дентов из столичных духовных академий: Петер­бургской — С. Н. Орнатский, А. В. Пешехонов, С. О. Богородский; Московской — В. П. Знамен­ский, К. А. Неволин, А. А. Благовещенский. Од­новременно два студента Московского универси­тета — П. Д. Калмыков и П. Д. Редкий — были на­правлены для обучения юриспруденции в «профессорский институт» при Дерптском уни­верситете. Студенты, про­шедшие обучение в Дерптском университете, продолжили обучение за границей, в Берлинском универ­ситете. Обучение в Германии про­должалось три года.

Вернувшись в Россию, слушатели готовили свои диссертационные работы, тезисы для защи­ты и готовились к выпускным экзаменам. После сдачи всех испытаний первые российские доктора и будущие профессора законоведения для обучения нового поколения юристов были рас­пределены в различные российские университе­ты.

Профессора «юридической школы Сперан­ского» способствовали развитию юридического образования в России, они опирались на совре­менные познания в области европейского и оте­чественного права. При этом в российских зако­нах они были первыми специалистами, сочетая классическое университетское образование, полученное в Европе и частично в России, с прак­тической подготовкой и участием в систематиза­ции законодательства во Втором отделении.

Осыпанный милостями молодого императора, произведенный в действительные тайные советники, возведенный в достоинство графа, назначенный председателем департамента законов Государственного совета, награжденный орденом Андрея Первозванного, Михаил Михайлович Сперанский скончался в Петербурге, шестидесяти семи лет, 18 февраля 1839 года.

Николай I, узнав о смерти Сперанского, сказал М. А. Корфу: «Я нашел в нем самого вер­ного и ревностного слугу, с огромною опытно­стью, с неустававшею никогда деятельностью. Теперь все знают, чем я, чем Россия ему обяза­ны, и клеветники давно замолчали».

«Изумительное творчество сильной мысли, - пишет юрист, заслуженный профессор Московского университета Александр Никитич Филиппов, - громадная энергия и неустанная жажда деятельности, вся постоянно обращенная, в той или другой форме, на осуществление начала законности в управлении государством, - вот что отличает Сперанского с первых до последних минут своей жизни».

«Сперанский был, конечно, гений в полном смысле слова, гений с недостатками и пороками, без которых никто не бывает в бедном нашем человечестве, но едва ли не превзошедший всех прежних государственных людей наших – если в прибавок к великому уму его взять огромную массу его сведений, теоретических и практических. Имя его глубоко врезалось в историю. Сперва ничтожный семинарист, потом всемогущий временщик, знаменитый изгнанник, восставший от падения с неувядшими силами, наконец, бессмертный зиждитель Свода законов, столь же исполинского в мысли, как и в исполнении, – он и гением своим, и чудными своими судьбами стал каким-то гигантом над всеми современниками», - замечает биограф Сперанского барон А. М. Корф.

Портрет графа Михаила Михайловича Сперанского

(художник И. И. Реймерс, 1839 г.)

Сайты

1. М. М. Сперанский (1772-1839). - Текст. Изображение : электронные // Президентская библиотека им. Б. Н. Ельцина : официальный сайт. - URL: https://www.prlib.ru/collections/467261 (дата обращения: 04.01.2022).

2. Михаил Михайлович Сперанский . - Текст. Изображения : электронные // Государственное управление в России в портретах с IX по XXI век. - URL: http://deduhova.ru/statesman/mihail-mihajlovich-speranskij/ (дата обращения: 04.01.2021).

3. Сперанский Михаил Михайлович. - Текст. Изображения : электронные // Любовь безусловная : сайт. - URL: http://lubovbezusl.ru/publ/istorija/vladimir/s/37-1-0-1125 (дата обращения: 04.01.2022).

4. Три Елизаветы в жизни и судьбе М. М. Сперанского. - Текст. Изображения : электронные // Любовь безусловная : сайт. - URL: http://lubovbezusl.ru/publ/istorija/sobinka/a/54-1-0-7151 (дата обращения: 04.01.2022).

Книги

5. Дашкова ; Суворов ; Воронцовы ; Сперанский ; Канкрин : биографические повествования / [сост., общ. ред. Н. Ф. Болдырева ; послесл. А. Ф. Арендаря]. - Челябинск : Урал, 1995. - 521, [7] с. : ил. - (Библиотека Флорентия Павленкова : биографическая серия, 1890-1915 ; т. 4). - Текст : непосредственный.

6. Петр Великий ; Меншиков ; Воронцовы ; Дашкова ; Сперанский : [биографические очерки] / [И. М. Иванов и др.]. - СПб. : ЛИО Редактор, 1995. - 414, [2] с. : ил. - (Жизнь замечательных людей) (Библиотека Флорентия Павленкова). - Текст : непосредственный.

Статьи из периодических изданий

7. Сидорин, Валентин. Александр I – Михаилу Сперанскому: Пребываю навсегда Вам доброжелательным… / Валентин Сидорин. - Текст : непосредственный // Родина. - 2021. - № 1. - С. 21-23.

8. Осипенко, Светлана Викторовна. Правовая школа М. М. Сперанского: становление отечественной модели специализированной юридической подготовки / Светлана Осипенко. - Текст : непосредственный // Власть. - 2020. - № 3. - С. 260-263.

9. Миркин, Яков. Выскочка Сперанский : отчего почитали и ненавидели выдающегося российского реформатора / Яков Миркин. - Текст : непосредственный // Родина. - 2019. - № 11. - С. 38-42.

10. Краснов, Эдуард Владимирович. Принцип разделения властей в трудах М. М. Сперанского / Краснов Эдуард Владимирович. - Текст : непосредственный // История государства и права. - 2019. - № 8. - С. 45-50.

11. Михаил Сперанский: творец бюрократии. - Текст : непосредственный // История. - 2019. - № 1/2. - С. 10-11.

12. Беляева, Ольга Маратовна. Проект государственных реформ М. М. Сперанского / Беляева Ольга Маратовна. - Текст : непосредственный // История государства и права. - 2018. - № 3. - С. 28-33.

13. Лебедев, Игорь Михайлович. Исторические условия и предпосылки формирования конституционно-правовой концепции М. М. Сперанского / Лебедев Игорь Михайлович, Мезавцов Александр Михайлович. - Текст : непосредственный // История государства и права. - 2017. - № 2. - С. 11-14.

14. Крестьянников, Евгений Адольфович. «Система Сперанского» и эффективность деятельности юстиции Западной Сибири / Крестьянников Евгений Адольфович. - Текст : непосредственный // Журнал российского права. - 2015. - № 12. - С. 27-38.

15. Воропанов, Виталий Александрович. М. М. Сперанский и сибирская система правосудия в XIX в. / В. А. Воропанов, Е. А. Крестьянников. - Текст : непосредственный // Вопросы истории. - 2014. - № 7. - С. 3-18.

16. Жукова, Ольга Анатольевна. Субкультура власти и социальный порядок в России: реформаторский опыт М. М. Сперанского / О. А. Жукова. - Текст : непосредственный // Политические исследования. - 2013. - № 2. - С. 179-187.

17. Сперанский. Несостоявшийся реформатор : беседа Сергея Бунтмана с Андреем Левандовским. - Текст : непосредственный // Знание-сила. - 2012. - № 5. - С. 68-77.

18. Боленко, Константин. Неслучайный эпизод : Сперанский и Верховный уголовный суд над декабристами / Константин Боленко. - Текст : непосредственный // Родина. - 2009. - № 3. - С. 70-72.

19. Тютюкин, С. В. Интеллект, побежденный властью : Александр I и М. М. Сперанский / С. В. Тютюкин. - Текст : непосредственный // Отечественная история. - 2005. - № 4. - С. 29-38.

20. Кодан С. В. Школа профессоров российского права М. М. Сперанского / С. В. Кодан. - Текст : непосредственный // Государство и право. - 2003. - № 9. - С. 88-95.

21. Сперанский, С. И. Практика регионального управления М. М. Сперанского (1816-1821 гг.) / С. И. Сперанский. - Текст : непосредственный // Государство и право. - 2003. - № 5. - С. 76-84.

22. Дмитриев, О. Сперанский и его государственная деятельность / О. Дмитриев. - Текст : непосредственный // Юность. - 1996. - № 7. - С. 70-80.

На обложке литография Г. Ф. Гиппиуса 1822 г.

Составитель: ведущий библиограф М. Г. Артемьева