Обычный режим · Для слабовидящих
(3522) 23-28-42


Версия для печати

Советуем прочитать. Выпуск 1 (15)

Список литературы. Курган. 2016

Значимые и интересные произведения за первый квартал 2016 года

1. Буйда, Юрий. Нора Крамер : повесть / Ю. Буйда // Новый мир. — 2016 . — № 2.

Судьба женщины, талантливой во всем и несчастливой актрисы...

«Сначала она была Ленкой Ложкиной, потом стала Элли Тавлинской, затем Норой Крамер, и все эти три жизни она прожила беспощадно.

Она многое умела. Умела так приготовить куриную ногу, чтобы ее хватило на три дня. Пить спирт не закусывая. Прятать деньги в заднице. Готовить бейлис из сгущенки с водкой и растворимым кофе. Перелицовывать старую одежду, превращая ее в модные шмотки. Ходить на руках. Маскировать выбитый зуб жевательной резинкой. Терпеть голод и холод. Не плакать, когда хотелось плакать. Бегать на десятисантиметровых каблуках. Брить ноги спичкой. Варить суп из сникерса. Пользоваться кастетом. Потом она научилась танцевать стриптиз. Запоминать тридцать-сорок страниц текста с первого раза. Играть Эсхила, Шекспира и Чехова. Быть матерью, женой и любовницей. Отличать шамбертен от кортона. Говорить по-английски. Повелевать с твердостью и подчиняться с радостью.

Она всегда умела добиваться своего. Если б не умела, то так и осталась бы стриптизершей в „Фениксе“, одной из тех провинциалок, которые скоро выходят в тираж и заканчивают свои дни в подземном переходе на Плешке, клянча у прохожих на пиво, или продавщицей на рынке, ужинающей дошираком под паленую водку, или возвращаются в свои городки и деревни, чтобы выращивать свиней, мечтать о более или менее постоянном муже и рассказывать подружкам о Москве, где никогда не кончается горячая вода...

Она добилась всего, научилась всему, освоила искусство лицедейства, искусство немощи и даже самое трудное из искусств — великое искусство молчания...»

2. Вигдорова, Фрида. Учитель : повесть / Ф. Вигдорова // Звезда. — 2016. — № 4.

Эта книга об учителе, который, просидев пять лет, возвращается в 1955 г. из лагеря, едет по стране, встречая бывших учеников и многих-многих людей — как знакомых, так и тех, которых видит в первый раз. Фрида Абрамовна Вигдорова (1915-1965) писала ее с конца 1963 г. до июня 1965 г. Повесть была задумана ею задолго до этого, замысел вынашивался годами и со временем претерпевал существенные изменения.

Эта книга не была автором окончена, некоторые сюжетные линии оборваны, есть и нестыковки в хронологии. Автором повесть отредактирована не была. Публикаторы подготовили текст к печати, но не сочли себя вправе что-то додумывать, дописывать, менять, редактировать. В этой книге — даже в ее неоконченном варианте — запечатлен дух времени, той ранней «оттепели», когда вдруг все заговорило, и этим многоголосием наполнена повесть. Разговоры пассажиров на катере, водителя машины, стариков в инвалидном доме, женщины, у которой отняли восемь лет жизни, молодость, жилье, чиновников, врача скорой помощи, молодого функционера, журналистов, недовольных колхозников, которые, кажется, поняли, что можно говорить о наболевшем — и никакой корреспондент им не помеха; и бесконечные попутчики в поездах, и московское застолье с разговорами обо всем — о литературе, науке, журналистике, с частушками и знаменитой лагерной песней — все это вместе, даже и в неоконченном виде, делает текст живым, и интересным для сегодняшнего читателя.

Читается с большим интересом.

3. Гладилин, Анатолий. Тигрушка : маленькая повесть / А. Гладилин // Октябрь. — 2016. — № 1.

Писатель-эмигрант Анатолий Гладилин живет в Париже вместе с женами, дочерьми, внуками и кошками (русскими). Тигрушка — последняя кошка.

История семьи через череду историй кошек.

4. Григоренко, Александр. Потерял слепой дуду : повесть / А. Григоренко // Октябрь. — 2016. — № 1.

Семья Шпигулиных — многочисленна. Шурик родился глухонемым. Воспитывала его бабушка Валентина. Она и была центром семьи. Судьба Шурика. Развал семьи.

«Летом взял отпуск — специально, чтобы привести в порядок могилы, и сделал все, как привык, в лучшем виде. Казалось, будто и не деревенские это были покойники, поскольку лежали они под каменными крестами, незнакомыми здешнему погосту. Когда заказывал портреты, отдал в мастерскую Люсину фотографию, где она была еще молодая, и тот самый свадебный снимок Шурика, который Анна разрезала большими ножницами, — в уголке виднелось белое плечико невесты. Шурик получился на камне настолько торжественным, что Константин улыбнулся и подумал: «Эх, в начальники бы тебя».

Он осмотрел свою работу, понял, что теперь она сделана, другой работы нет и надо идти домой. Константин закрыл дверцу оградки и вышел на рыжую пыльную дорогу, по которой в сенокос 1860 года брел, запинаясь о травяные кудри, старый человек. Он услышал вздохи падающих трав и спросил:

— Православные, чей это луг?

— Господ Борисовых, — ответили ему.

— Борисовский, стало быть.

— Он и есть. Чай не здешний, коль спрашивашь?

— Здешний я, только слепой. Небо от земли различаю, а боле ничево. -Помолчав немного, он вновь заговорил: — Милые, летась я тут, на лугу Борисовском, дудку свою потерял. Ай видал кто?

Люди засмеялись:

— Не, дедушка. А на что тебе дудка-т?

— Вы, милые, зря смеетесь, то знатная дуда была. Ходили мы шестеро слепых, я седьмый, по белу свету, я на ей песни играл, християне нам копеечку давали, хлебца. Так все и ходили: я на дуде свищу, слепые за мной... — Медленно, боясь упасть, сел он на траву. — Бывало, сядем эдак вот, я и крычу: дядя Митяй, ты тут? Тут, бает... А Ефим? И я тут. А дядя Миняй? Фрол, Костянька-малой — все здесь? Все!

Глядя, как выкрикивает он имена, задрав голову, косцы хохотали.

— Так беда невелика. Ребята в орешник сходят, тебе нову дудку вырежут.

— А на кой она мне таперь, — ответил странник, — нет никого. Вроде нестояща вещь была, а всех вместе держала.

Он ушел. Того слепого косцы долго помнили. А кто-то из них сочинил песенку"

5. Елагина, Ольга. Тошнота : повесть / О. Елагина // Новый мир. — 2016. — № 3.

«Все началось с того, что я разучился читать.

Впервые это случилось 24 июля 2009 года, в пятницу после работы. Мы только что сдали номер, я стоял на остановке и курил, вяло предвкушая выходные, когда мой взгляд упал на рекламную растяжку над проезжей частью — профиль длинноволосой девушки в красном кабриолете, слоган, телефон — в общем, обыкновенное изделие пиар-индустрии. Но что-то меня зацепило. Минуту я тупо смотрел на растяжку, пытаясь сообразить, что с ней не так, и вдруг понял — я не могу прочесть, что там написано.

Дело было не в плохом зрении. Я видел каждую букву вполне отчетливо, но не мог осмыслить содержания слов. Слова были совершенно непроницаемы для сознания, как если бы я читал надпись на незнакомом мне языке.

Это было чрезвычайно странно. Умственное напряжение, с которым я пытался взломать фразу, было таким сильным, что у меня заломило виски, а в голове появился муторный шум, как по телевизору после эфира. Шум слился с гулом проезжей части, перед глазами поплыли пятна. Меня затошнило, повело. Я прислонился к столбу и выпал из реальности.

Не знаю, как долго я пробыл в этом состоянии. На перекрестке послышался визг тормозов, я отвлекся, а когда снова взглянул на слоган, слова прочитались сами собой. «Автокредит без первоначального взноса» — вот что там было написано.

Дома я принял душ, посмотрел по телевизору фильм о дельфинах и решил, что просто переутомился на работе.

Однако в понедельник приступ повторился. <...>

<...> Однако вскоре я убедился: тошноту вызывал не только маркетинговый — вообще любой текст, от газетного объявления до высокой литературы. Я открывал книгу за книгой, пробуя классику и модерн, литературу русскую и переводную, Гомера, Пушкина, Фаулза — результат был всегда один — после нескольких строк мне становилось физически плохо. Моя библиотека внушала чувство тревоги. Проходя мимо стеллажей, я почти слышал, как за книжными корешками копошились знаки — миллионы, миллиарды букв... Пожалуй, я понимал, что иду на поводу у паранойи, но все же занавесил полки старыми шторами и запер в комнату дверь.

На улицу я теперь выходил исключительно в берушах и в кепке с большим козырьком. Беруши притупляли голосовую рекламу, козырек защищал от вывесок и щитов..."

6. Кожедуб, Алесь. Внуковский лес : повесть / А. Кожедуб // Москва. — 2016. — № 2.

Воспоминания о Доме творчества писателей.

«Интеллигенция стала заселять эти места в тридцатые годы. Вероятно, этот процесс происходил одновременно во Внукове и Переделкине, но о переделкинских небожителях страна знала гораздо больше, чем о внуковских. Объясняется это очень просто: там жили писатели, публика тщеславная и плодовитая.

Иное дело внуковские дачи. Писателей среди их насельников было ничтожное меньшинство, да и жили они на выселках, за оврагом. А перед оврагом, на лучших участках, проживала музыкально-актерская элита. Александров и Орлова, Утесов, Соловьев-Седой, Образцов, Лебедев-Кумач, Лепешинская, Быстрицкая...

Жизнь на этих дачах протекала насыщенная, но не столь явленная напоказ, как в Переделкине. В воспоминаниях племянницы Любови Орловой я прочитал, что внуковские дачники недолюбливали переделкинских. На посиделках, что регулярно устраивали Александров и Орлова, к примеру, распевали песню, в которой были слова: «Но известно всем давно: Переделкино хваленое перед Внуковом...»

7. Козлов, Сергей. Полустанок : повесть / С. Козлов // Юность. — 2015. — № 11-12 ; 2016. — № 1-4.

Чудная повесть о любви. Герой от 16 лет до... 1982, 1992, 2002... История взросления. Хроника упущенных возможностей героя и страны.

1982

«Полустанки вдоль Транссиба — мир остановившегося времени. Домик из почерневшего бруса — он как человек, который сразу родился старым: подслеповатые окна — глаза, трещины по дереву — морщины, битый шифер на крыше — проплешины и седина. И рядом с ним — ветвистая трость старого тополя. Я всегда спрашивал себя: кто там живет — стрелочники, смотрители?.. Заросший проселок, теряющийся на ближайшей опушке, немощный осинник чуть в стороне, вечная копна сена на выкошенном кем-то лугу — и никаких признаков жизни.

Мне шестнадцать лет, и мне кажется, что я разгадаю все тайны этого мира. Во всяком случае, я убежден, что родился именно для этого. На меня возложена эта ответственная и опасная миссия. Я еще не знаю слова «Мессия»... Я еще верю в неопознанные летающие объекты, я порой их вижу, я заигрываю с тонким миром, а мир реальный все чаще и больнее бьет меня по лицу. Но я ищу начало своей миссии по разгадыванию самой главной тайны этого мира. Я ищу ее...

1992

Какое-то время я смотрел на время со стороны. От мира реального я ушел в мир книжный. Тем более что на барахолку страны вынесли все, что было когда-то к печати запрещено, годами желтело в письменных столах авторов, некогда отклонялось партийными бонзами, переводилось энтузиастами, но не публиковалось. И враз обнищавшая интеллигенция вместо того, чтобы учиться продавать свои мозги, кинулась тратить последние сбережения именно на книги. Я не был исключением.

Я прочитал так много, что в какой-то момент перестал чувствовать вкус книг... вкус слова. Оказывается, и этим можно пресытиться. Да и мои знания, моя начитанность стали никому не нужны. Мне стали не интересны книги, исследующие жизнь, вникающие в каждую корпускулу только ради того, чтобы смаковать бытие. Некоторые писатели совершали вивисекцию пустоты с огромной виртуозностью, точно иллюзионисты, но крутились, по сути, в основном вокруг секса, исходя из того самого желтого посыла читаемости, обозначенного в пособиях по написаниям голливудских сценариев как «три с»: секс, страх, смерть... Правда, за смертью там не было ничего. Все та же гулкая, более того, наполненная зловонным тлением пустота...«

8. Козлова, Екатерина. Два императора : повесть / Е. Козлова // Юность. — 2016. — № 1-4.

Школа. Подростки. Приход нового ученика нарушает устоявшийся баланс сил. Столкновение добра со злом.

9. Котюсов, Александр. Гнездовье бакланов, или У каждого свое Саргассово море : роман / А. Котюсов // Дружба народов. — 2016. — № 3.

Главный герой — успешный бизнесмен, совладелец сети ресторанов. Впервые попав в Литву (в 18-19 лет), влюбился на всю жизнь в край (еще советский).

История не имеет сослагательного наклонения, но может страшно отомстить (все бесчеловечные поступки сторицей возвращаются).

Литва 1940 — Литва XXI века

«Русские оккупанты», литовцы с еврейскими погромами в 1941 году (замалчиваемый позор)...

На самом деле — это роман о любви и о сердце мирного юноши, а потом взрослого человека, открытом самым разным чувствам, но в котором нет места ненависти и мести.

10. Кравченко, Владимир. Не поворачивай головы. Просто поверь мне... : роман / В. Кравченко // Знамя. — 2016. — № 3, 4.

Название — игра Апдайка на воображение.

Была писательница своеобразная — Ирина Полянская, рано умершая. Роман-воспоминание. Чудная вещь.

«После смерти жены дочь еще полгода плакала в своей комнате по ночам. Я спал, как часовой, — одним глазом. Как только слышал сдавленные звуки рыданий, вставал и шел утешать, садился в полной темноте рядом с дочерью и гладил по плечу, гладил, долго гладил, пока она не засыпала.

Теперь читаю рукопись последнего, посмертного романа, чувствую каждое движение души — а человека нет. Так странно. Еще недавно был — и нет. Заигравшаяся в жизнь вечная девочка, которую я, несмотря ни на что, тащил по жизни, спасал, оберегал, не переставая, учил и поучал, разговаривая с нею тоном обвинителя, как нельзя, наверное, разговаривать с людьми, переписывал ее прозу, носил по редакциям рукописи и пробивал книги, уважая ее редкий дар... Моя любовь к ней ушла в любовь к ее литературе, музыкальной гармонии письма, редкому единству чувства и слова — там была душа, благородство чувств и мыслей, и поступков тоже. Какая-то роковая сила нас разводила с самого начала — и развела. Как сумасшедший с бритвою в руке из стихотворения любимого поэта. Отнятая у меня, ночами Плакавшая обо мне, в нестрогом Черном платье, с детскими плечами, Лучший дар, не возвращенный Богом. Но остались куски прозы, образы, метафоры, выполнявшие роль мостика от сердца к сердцу, объединяющего начала, чувства переходят в строки и там встречаются, находят ответный отклик в другом человеке, в конце концов, от литературы только и остается — чувство. Даже не мысль — чувство...»

11. Никитин, Алексей. Шкиль-моздиль : роман / А. Никитин // Дружба народов. — 2016. — № 1.

Украина.

Блажен, кто смолоду был молод... Богемничал, эпатажничал, искал славы, все новых и новых способов проявить свое «я». Тем более, время тому благоприятствовало, а киевский поэт-перфекционист Юрий Негода и его друг художник-авангардист Уманец, были вполне героями своего времени.

Украина 2014 год. Но время меняется, герои эволюционируют, взрослеют, их влекут другие интересы, да и публика поменялась...

Однако кто знает, когда и как пройдется по нему каток истории? И кого, собственно, он собой являет: героя?.. жертву?.. материал для эксперимента?..

12. Попов, Валерий. Через Лету обратно : повесть / В. Попов // Октябрь. — 2016. — № 4.

Главный герой (он же автор) получил второй шанс. Очнувшись после комы, придя в себя, использует оставшееся время до операции по-полному.

13. Ратников, Антон. На районе : роман / А. Ратников // Нева. — 2016. — № 1.

Главный герой — автор. Воспоминания о 90-х. Смешно и грустно.

«Мы выросли на осколках старой цивилизации, как греки. Почти как греки.

Эллины оставили не так уж и мало своим потомкам: труды Аристотеля, обширную мифологию, любовь к вину, мужеложство, рабство. Наконец, более-менее сохранившиеся Афины, по которым бродят толпы туристов.

Нам тоже кое-что перепало от предков. Автобусные остановки. Система опорных пунктов милиции. Трубы теплоэлектростанции, выглядывающие из-за домов. Построенный на средства от коммунистического субботника детский сад. Наконец, однотипные дома, собранные из железобетонных конструкций. Их производил жилищно-строительный комбинат с такой же скоростью, с какой мукомольный завод выпускал пирожки. Между этими производствами даже устроили соцсоревнование, но выиграли все равно какие-то сторонние оружейники (люди с оружием всегда побеждают).

Дома возводили на пустыре, и как ни старались строители, между ними все равно оставались проплешины, наполненные невостребованной арматурой, грязью, мусором и печалью. Летом среди этого наста робко прорастала трава. Недоуменно бродили птицы. Осенью пространство скрывалось под водой, будто наступал новый всемирный потоп. Люди передвигались от дома к дому короткими перебежками. Между зданиями протягивали мостки, но их вскоре поглощал клокочущий океан»

14. Сахновский, Игорь. Свобода по умолчанию : роман / И. Сахновский // Октябрь. — 2016. — № 2.

Мир примерно 2030-й. В России национальная идея — «Конец света». Отсюда и все абсурды. Главный герой Турбанов — расстается с женой и лишается работы.

«До ближайшего конца света оставалось меньше полугода, но никто специально не готовился и особо не спешил. Рядовому горожанину, приученному к концам света с молодых ногтей, все равно по утрам нужно было вставать на работу и как-то жить своей сугубой жизнью каждый день.

За свою невыносимо длинную жизнь Турбанов успел пожить, в четырех очень разных странах, хотя никуда не эмигрировал и ни разу родину не покидал. Так уж случалось, что с каждой сменой руководителей в стране кардинально менялся государственный строй, а вместе с ним — все главные законы и моральные нормы. Быстро усвоить и полюбить новые порядки, сродниться с ними удавалось далеко не всем. Некоторым гражданам катастрофически не хватало гибкости и патриотизма, чтобы с восторгом принимать любые перемены в своей отчизне, которая, как известно, всегда права»

15. Сергеев, Слава. Гнев : повесть / С. Сергеев // Знамя. — 2016. — № 1.

Автор и музыкант Леша, художник Валерик, «маленькая» Маша и ее друг Рома. Прокайфовав всю ночь в кафе, решают с утра съездить на Бутовский полигон. В 1937-1938 гг. там расстреляно более 20 тысяч человек. Из благополучной жизни в центре Москвы на место братских могил...

«Повторюсь, но как только мы сели в автобус, мной овладело какое-то странное, немного истерическое веселье — мне будто хотелось показать окружающим и себе, что все в порядке, что нет в нашей поездке никакой печали и страха, а есть сила и оптимизм, что вот молодые интеллигентные люди из центра Москвы едут возложить цветы к памятнику погибшим, так сказать, отдать свой гражданский и исторический долг — все в порядке, все современно, креативно, наше дело правое, тьфу ты, Господи, — мы победили. Я достал из кармана телефон, сделал какие-то снимки из окна автобуса, потом мне позвонила знакомая и, не спрашивая, где я и могу ли говорить (она такая), стала рассказывать о каком-то французском фильме, который она недавно посмотрела, я машинально отвечал, даже задавал какие-то вопросы, а сам думал: „Это по этой дороге везли заключенных?..“

Мы перешли через дорогу, прошли немного вдоль забора и, когда он повернул, обошли новенький полосатый шлагбаум и свернули за ним. С другой стороны дороги был лесок, впрочем, довольно редкий, метрах в трехстах было видно шоссе с несущимися по нему автомобилями. Минут через пять мы дошли до зеленых железных ворот и чего-то вроде доски объявлений в деревянной рамке под стеклом.

БУТОВСКИЙ МЕМОРИАЛЬНЫЙ ПОЛИГОН — было написано над воротами.

Ворота были закрыты, и я было расстроился, но Маша прочла надпись на доске объявлений: „Полигон открыт для посещений до 20 часов“ и смело толкнула железную калитку рядом с воротами. Калитка открылась, и мы вошли.

Так... просто, — подумал я»

16. Штемлер, Илья. Одинокие в раю : роман / И. Штемлер // Звезда. — 2016. — № 1, 2.

2004 год. 70-летний Грин Тимофеевич Зотов, бывший известный драматург, любимец режиссеров, зрителей и, конечно, женщин... Но это в прошлом, а сейчас... Неожиданная встреча с 32-летней Тамарой...

«В стороне от этой свалки дожидались оборотистых антикварщиков насупленный слоноподобный буфет и широкий, какой-то растерянный шкаф с распахнутой дверцей. На средней полке белело несколько забытых фотографий... Грин Тимофеевич шагнул к шкафу и ворохом ухватил несколько снимков. Какие-то незнакомые люди в красивых одеждах...

Он хотел уже вернуть снимки на полку, как взгляд припал к двум фотографиям. На одной — Елена Рождественская, красивая, стройная, с высокой грудью, выпирающей над кружевным лифом вишневого платья. На второй молодой человек в тельняшке и соломенной шляпе канотье, фартово сдвинутой на затылок. Это был он сам, счастливый Грин, нареченный так отцом, капитаном дальнего плавания, поклонником писателя Александра Грина»

17. Шевченко, Ганна. Шахтерская Глубокая : повесть / Г. Шевченко // Дружба народов. — 2016. — № 2.

Ганна Шевченко родилась в Донецкой области, жизнь шахтерского городка знакома ей не понаслышке. Именно в таком городке и разворачивается действие ее повести «Шахтерская Глубокая». Окрашенное иронией описание быта и трудовых будней, знакомые многим детали повседневности, и вдруг... Загадочные события...

Главной героине — 20 лет, она работает в бухгалтерии шахты. Случайно падает в яму и попадает в забытый забой, где царит Игнат Шубин...

Составитель главный библиограф В. А. Пахорукова


Система Orphus

Решаем вместе
Есть предложения по организации процесса или знаете, как сделать библиотеки лучше?
Я думаю!