Версия для печати

«Всех нас, кого оставил на земле...» (к 100-летию со дня рождения Расула Гамзатова)

Библиографическое пособие. Курган. 2023

«Аварец. Настоящий гражданин России. Весельчак, жизнелюб и мудрец. Щедрый и гостеприимный человек. Лучший тамада Кавказа и его окрест­ностей.

Поговорить с Гамзатовым - это как выпить чистой родниковой воды в жару. Сколько житейской мудрости! Сколько метафизических философ­ских суждений! Сколько остроумия!

Значительная личность всегда легендарна. Де Голь, например, начинал нервничать, если о нем неделю не рассказывали легенд, анекдотов, не публиковали в газетах карикатур. В этих случаях генерал сетовал: «Я теряю популярность. Французский народ меня забывает».

Расулу Гамзатову не на что сетовать. Такая личность, как он, не могла не стать легендой, не могла не обрасти преданиями...»

Юрий Бореев

Расул Гамзатович Гамзатов ро­дился 8 сентября 1923 года в селе­нии Цада Хунзахского района Даге­станской АССР, в семье народного поэта Дагестана, лауреата Госпре­мии СССР Гамзата Цадасы - о чем, кстати, очень мало известно: Гамзатова предпочитали считать «самородком», «сыном гор», но он был сыном выдающегося поэта - и сам стал поэтом еще более знаме­нитым.

Окончив педучилище, Расул очень недолгое время работал учителем в школе. Затем стал помощником ре­жиссера аварского Государственно­го театра, заведующим отделом и собственным корреспондентом авар­ской газеты «Большевик гор», редак­тором аварских передач Дагестан­ского радиокомитета. Отсюда уже была прямая дорога в столицу.

Сын поэта решил получить выс­шее поэтическое образование и поступил в 1945 году в Москов­ский литературный институт имени М. Горького. После его окончания Расул а Гамзатова в 1951 году сразу избрали Председателем правления Союза писателей Дагестана, где он работал вплоть до своей кончины в ноябре 2003 года.

Прямая, как стрела, линия жизни...

Расул Гамзатов начал писать сти­хи, когда ему было девять лет, а пер­вая книжка стихов на аварском язы­ке вышла в 1943 году. В двадцать лет он уже стал членом Союза писателей СССР.

С тех пор на аварском и русском языках, на многих языках Дагестана, Кавказа и всего мира вышли десятки поэтических, прозаических и публи­цистических книг: «В горах мое серд­це», «Высокие звезды», «Берегите друзей», «Журавли», «У очага», «Письмена», «Последняя цена», «Сказания», «Колесо жизни», «О бурных днях Кавказа», «В полдневный жар», «Мой Дагестан», «Две шали», «Суди меня по кодексу любви», «Сонеты» и многие другие.

Его стихи и поэмы переводили на русский язык такие мастера пера, как Илья Сельвинский и Сергей Го­родецкий, Семен Липкин и Юлия Нейман. Особенно плодотворно ра­ботали с ним его друзья-поэты: Наум Гребнев, Яков Козловский, Яков Хелемский, Владимир Солоухин, Елена Николаевская, Роберт Рождествен­ский, Андрей Вознесенский, Юнна Мориц, Марина Ахмедова.

Злые языки говорили, что Гамза­това сделали великим поэтом его переводчики. Сами переводчики так никогда не считали. Яков Козлов­ский, например, всегда подчеркивал высокую художественность поэзии Гамзатова и постоянно говорил об этом. Их творческий альянс возник еще в годы студенчества.

- Яков Абрамович, говорят, что Расула Гамзатова придумали пере­водчики.

- Все это ерунда. Поэзия Гамза­това тем и интересна, что, о чем бы он ни писал, в ней всегда присут­ствует дух Дагестана. Переводчики тут ничего не могут придумать.

- Но, насколько мне известно, в оригинале у Гамзатова нет рифм.

- Это не имеет значения. У него нет рифм, но есть аллитерация. На­пример, начинается строка с буквы А, и кончается буквой А, переходит в следующую, и это переплетение идет через все стихотворение. Рус­ское ухо его не улавливает, а горцы улавливают...

Популярности Гамзатова способ­ствовало и то, что многие его стихи стали песнями. С Гамзатовым много и охотно работали известные в стра­не композиторы: Ян Френкель, Оскар Фельцман, Полад Бюль-Бюль-оглы, Раймонд Паулс, Юрий Антонов, Алек­сандра Пахмутова, Готфрид Гасанов, Сергей Агабабов, Мурад Кажпаев, Ширвани Чалаев.

Правда, сейчас, когда слова совре­менных песен-однодневок, кажется, вообще перестали иметь какое-то ни было значение, трудно представить себе, как действовали на людей его проникновенные, берущие за душу слова. Да еще в исполнении таких «золотых голосов», как Анна Герман, Галина Вишневская, Муслим Магомаев, Марк Бернес, Иосиф Кобзон, Валерий Леонтьев, Сергей Захаров, София Ротару, Рашид Бейбутов, Вахтанг Кикабидзе, Дмитрий Гнатюк.

Не так уж много было в Союзе пи­сателей поэтов, стихи которых были так талантливы и так популярны. О многих уже сейчас с трудом вспоми­нают - и то лишь в контексте изуче­ния истории советской поэзии.

Юрий Бореев писал: «Начало Великой отечественной войны ознаменова­но великой песней:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой…

Говорят, что война не заканчивает­ся, пока последний погибший на ней солдат не будет похоронен. Я скажу по-другому: война не заканчивается, пока последний погибший на ней сол­дат не будет воспет, оплакан и возве­личен в своем подвиге. И поэтому для меня война началась со знаменитой песни Лебедева-Кумача, а закончи­лась великой и знаменитой песней Расула Гамзатова «Журавли», напи­санной много позже 1945 года:

Мне кажется порою, что

солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли

когда-то,

А превратились в белых

журавлей.

Они до сей поры, с времен тех

дальних,

Летят и подают нам голоса.

Не потому ль так часто

и печально

Мы замолкаем, глядяв небеса.

Летит, летит по небу клин усталый,

Летит в тумане на исходе дня.

А в том строю есть промежуток

малый,

Быть может, это место для меня.

Не надо выпить все море, чтобы узнать, что оно соленое. Достаточно процитировать две строфы этих за­мечательных стихов, чтобы понять величие поэзии Расула Гамзатова, Какая слитность со своим народом и с его героями! Какой реквием по солдатам Отечественной войны! Ка­кой национальный колорит - души погибших героев отлетают в небо как птицы! Поэзия Гамзатова глубо­ко национальна, патриотична, общечеловечна и мудра...»

Да, к нему благоволила власть, но его искренне любили очень многие читатели в нашей стране и любят до сих пор, что «по приказу сверху», согласитесь, невозможно.

Он был блестящим и остроумным оратором, и сам любил жадно слушать, вбирая самое ценное и высоко ценя меткое словцо у других.

Скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты. Его друзьями были Симонов, Твардовский, Кулиев, Айтматов, Кугульдинов, Карим, Луконин, Евту­шенко, Рождественский - писатели и поэты, казалось бы, непохожие друг на друга и друг с другом почти не общавшиеся, но всех их объединяла любовь к Гамзатову, к его редчайшему дару поэта и человека.

Расул умел соединять людей самых разных возрастов и профессий. Застолья в доме Гамзатова были как бы сопровождением к его искрометному творчеству, его горской философии. На них он всегда читал свои новые стихи, говорил о своих новых творческих планах.

Гамзатов умел не теряться в любой ситуации, остроумие его было гениальным. Он любил подшучивать над другими, но это почти всегда было безобидно, ибо, прежде всего, он подшучивал над самим собой. Хо­тя иногда со стороны это выгляде­ло... необычно.

Как-то Иосиф Кобзон узнал, что Гамзатов никак не может получить отдельную квартиру в Москве. Он пошел к председателю Моссовета Промыслову просить за поэта. Про­мыслов возмутился:

- Да где мы ему только не предлагали квартиру; в самых престижных районах, в самых лучших домах на улице Горького, на улице Алексея Толстого, на улице Чайковского. Он ото всех отказывается.

Кобзон позвонил Гамзатову:

- Расул, что же ты людям голову морочишь? Ведь о таком можно только мечтать!

- Улица Горького, Толстого, Чайковского... А ты подумал: когда умру, их в мою честь переименуют?!

В каждой шутке...

За выдающиеся достижения в области литературы Расул Гамзатов отмечен многими званиями и премиями Дагестана, России, Советского Союза и мира. Он избирался депутатом Верховного Совета Дагестан­ской АССР, заместителем Председа­теля Верховного Совета ДАССР, де­путатом и членом президиума Вер­ховного Совета СССР. Имел госу­дарственные награды; четыре орде­на Ленина, орден Октябрьской революции, три ордена Трудового Крас­ного знамени, орден Дружбы наро­дов, орден «За заслуги перед Отече­ством» 3-й степени, орден Петра Великого, болгарский орден Кирилла и Мефодия. 8 сентября 2003 года в день 80-летия поэта президент России Владимир Путин вручил ему высшую награду страны - орден Святого Апостола Андрея Первозванного.

В советскую эпоху Гамзатов был одним из самых ярких, самых самобытных поэтов, входя в первую де­сятку, а может быть, даже и в пятерку лучших. В стране, в которой была жесткая субординация власти, поэту, и самому имевшему прямое отношение к этой власти, удавалось оставаться самим собой и говорить то, что другим не позволялось. Его распахнутая жизнь, его любовь к дружеским застольям стали притчей во языцех. Общение со многими людьми было для него насущной необходимостью. Его жизненным девизом было: «Ни дня без строчки, ни дня без людей!», но при этом он мог сосредоточиться и работать в самых невероятных условиях.

В 60-70 годах, когда мир жаждал поэтического слова, поэзия Гамзатова совпала со временем. На его творческие вечера шли когда-то, как сегодня идут на футбол. На огромных стадионах и в необъятных Дворцах спорта яблоку негде было упасть во время его выступлений. Это, конечно, объяснялось прежде всего необыкновенной популярностью поэтического слова, которого тогда жаждала страна.

Гибель державы, в которой жил и творил поэт, резко подточила его здоровье. Он мучительно переживал все, что происходило в стране, поэтому и молчал несколько лет, живя у себя дома почти безвыездно. Человек искренний и открытый, Расул всегда хотел противопоставить любовь ненависти и особенно в последние годы.

Ему было трудно признаться в собственных заблуждениях и больно прозревать изо дня в день. Но он был беспощаден к себе в своих последних стихах. Эта беспощадность просматривается даже в названиях некоторых из них - «Суд», «Суд идет», «Покаяние», «Завещание», «Одиночество».

Только совестливый человек способен на истинное покаяние, а самомнение оставим для напыщенных болванов. Многие его стихи последних лет похожи на молитвы. Вообще вся поэзия Гамзатова - это поиск Бога, недаром он, считавший себя великим грешником (хотя кто столько делал ежедневного добра людям), надеялся на скромное местечко между адом и раем:

Он спросит: - Эпоха зашла

как звезда,

В каком из грехов ты бы

ей повинился?

_ Лишь в том, что политиком

был иногда,

Хотя на земле я поэтом родился.

Но прежде, чем суд мою участь

решит,

Всевидящим оком всю жизнь

озирая,

Всевышнего я попрошу от души

Найти мне местечко меж адом

и раем.

Его пугало беспамятство идущего на смену поколения, которое отрицало литературные судьбы и творческие поиски таких поэтов, как он. Гамзатов очень тонко ощущал этот надвигающийся хаос, но не столько страшился его, сколько пытался понять. Слишком мудрым и разумным оказался он для этого безумного времени, и, можно сказать, стал последним солдатом своей уходящей эпохи:

Совсем один, как доблестный

солдат,

Что чудом уцелел из всей

пехоты,

Из окруженья выйдя наугад,

Попал в непроходимое болото.

Совсем один, как раненый

журавль,

В недобрый час отбившийся

от стаи…

Уже давно на юг ему пора,

Да крылья перебитые устали.

Порой о своих заблуждениях он писал с издевкой, порой с горечью, но ничего не скрывал. Гамзатов не просил для себя смягчающих приговоров, ибо знал, что как Поэт, он в ответе не только за собственные ошибки, но и за ошибки тех, кому верил.

В начале девяностых Гамзатов оказался, как и вся литература, на обочине, без гонораров, с нищенской пенсией и мизерной зарплатой. Именно поэтому он ушел в себя. И в то же время рьяно защищал писательские интересы, считая, что писательство - это цвет нации, и власть, которая об этом забывает, обречена.

Он раньше многих понял лживость политической системы, в которой ему довелось жить, но среди этой всеобщей лживости отыскал свои спасительные островки - отец и мать, любовь и дружба, семья и дети. Только вечные ценности хранил он и защищал, только их боялся утратить. Его дар предвиденья поражает. Ведь задолго до Бесланской трагедии он написал воистину пророческое стихотворение «Берегите детей»:

Этот мир, как открытая рана

в груди,

Не зажить никогда уже ей.

Но твержу я, как будто молитву

в пути,

Каждый миг: «Берегите детей!»

Всех, творящих намазы, прошу

об одном -

Прихожан всех на свете

церквей:

«Позабудьте про распри, храните

свой дом

И своих беззащитных детей!»

От болезней, от мести,

от страшной войны,

От пустых сумасбродных идей.

И кричать мы всем миром

сегодня должны

­Лишь одно: «Берегите детей!»

Дагестан на протяжении всей сознательной творческой жизни Гамзатова был основной его религией, его паролем и отзывом. Но базис, на котором держались все его духовные ценности, рухнул, и он судорожно хватался за корень, намертво вросший в его родные горы. Горькие вопросы поэта к новому, надвинувшемуся, как неизбежность, тысячелетию так и остались без ответа. Эпоха отпечаталась в его творчестве, как след железной подковы на камне.

В нем последние годы боролась надежда с безнадежностью. Но поэт не цеплялся за жизнь, просто не хотел ее терять, как любимую женщину, любимую до самозабвения. И в этом была какая-то трагичность. Его последняя книга, которую пока не увидел читатель, может быть, окажется самой глубокой, самой пронзительной и самой беспощадной по силе поэтического откровения.

О, время, - ты - флюгер…

По воле ветров

На запад восток променяешь

мгновенно.

Но век мой прошел, и хоть

был он суров,

Моей никогда не увидят измены.

Последние стихи Гамзатова пронизаны болью, которую он не мог превозмочь. Прозрение стало его долгим прощанием со своей страной, со своими читателями, с Патимат, которая ушла внезапно и этим еще более обнажила нерв его одиночества. При всей его кажущейся влюбчивости он по-настоящему любил только свою Патимат, был предан ей одной, потому и внезапную потерю ее пережил так тяжело.

Патимат скоропостижно скончалась в 2000 году, остались три дочери и четверо внучек. А 3 ноября 2003 года сердце поэта остановилось. Похоронен он в Махачкале на кладбище у подножия горы Тарки-Тау, рядом с могилой жены. Расул Гамзатов покоится там, где хотел, у города, который он любил, и моря, которое воспел.

А легенды о Расуле Гамзатове - не случайность. Это одно из свидетельств масштабности и значимости его личности. Человек из Дагестана, человек из России, человек из большой литературы, человек из легенды - вот кто такой Расул Гамзатов.

Яков Козловский «Вершина, на которой не тает снег!»

Рассказывая о Гамзатове, я мог бы уподобиться дороге, что не знает конца. Поэзия Расула, лишенная суетности и парадности, очаровывает нас исповедальностью, душевной открытостью и родословной подоблачной самобытности. Думая о ней, я вспоминаю строчку из «Руслана и Людмилы»: «Тут русский дух, тут Русью пахнет». У Расула всегда в стихах ощутим дух Кавказа. А выдумщик какой! Кто из современных поэтов написал столько исполненных игры ума, прелестных посвящений, посланий, эпиграмм, надписей? Его «Автографы», «Горские элегии», «Сказания» по художествен­ной сути суверенны и первозданны. Читать их - праздник для ума и сердца. А есть еще, напоенная поэзией проза, где события истории и горский фольклор сливаются в единый чекан. Я имею в виду «Мой Дагестан». И есть еще стихи, ставшие песнями, и среди них облетевшие мир «Журавли». Образ павших солдат, обратившихся в журавлиную стаю, почти мистически воспринимается каждым. На глаза наворачива­ются слезы и перехватывает горло, особенно когда звучит:

Летит, летит по небу клин усталый -

Летит в тумане на исходе дня.

И в том строю есть промежуток малый -

Быть может, это место для меня!

Первым исполнителем «Журавлей» был незабвенный Марк Бернес. Умирая, зная, что жить ему осталось считанные дни, он приехал на студию и сделал запись этой песни. И когда Москва прощалась с Бернесом, над ним плыли «Журавли», исполнял которые он сам.

А через несколько лет из далекой Филадельфии пришло письмо в Дагестан. Настоятель небольшой католической церкви господин Батлер писал: «Мистер Гамзатов, пусть Вам многие лета отпустит Бог за Ваше доброе сердце. Спасибо от меня и моих прихожан, чьи души потрясают Ваши «Журавли»...

В горах Кавказа и во многих городах России скульпторы создали изваяния «Журавлям»... Такого не удостоилась ни одна песня в мире. Решением московских властей памятник в честь «Журавлей» будет установлен и на Поклонной горе...

У менее значительных поэтов от такого признания голова пошла бы кругом. Но Гамзатов начисто лишен самомнения. Я ни разу не слышал, чтобы он похвалялся, а тем более чванился. Правда, в шутку может бросить: «Гамзатовы на улице не валяются».

В начале семидесятых довелось мне с Гамзатовым от главной газеты страны лететь в Болгарию. На аэродроме в Москве его все узнавали, подходили, просили автографы. Я смотрел на это действо как на модный ритуал и вскользь заметил:

- Прилетим в Софию и - конец твоей славе.

- Во-первых, не славе, а популярности, а во-вторых, ты можешь ошибиться. Наш самолет мучительно долго стоял на взлетной полосе, затем появилась

стюардесса и объявила:

- Ввиду неисправности самолета, просим пассажиров пересесть в другую машину.

- Спасибо, что вы об этом не сообщили в воздухе , - проворчал Гамзатов. Не успели мы приземлиться в Софии, как повторилось то, что происходило в Москве: его узнавали совершенно незнакомые люди. Явно раздосадованный, он вздохнул:

- Я Гамзатов, а не Райкин...

Когда-то Суслов резко возражал против поэмы, в которой Гамзатов воспел Шамиля. А сравнительно недавно я получил письмо из Дагестана от русского учителя К. И. Попова. Вот что он пишет о поэме «Любовь Шамиля»: «Как вам ведомо, Шамиль стихотворцев не жаловал... Но я убежден, что, если бы он прочел такое трогательное повествование о своей любви к похищенной под Моздоком дочери армянского куп­ца - Анне, принявшей мусульманство и ставшей под именем Шуайнат его женой, предводитель горцев изменил бы отношение к поэтам. А Гамзатова из аула Цада объявил бы Наибом Любви...»

Переводя любовную лирику Гамзатова, я соприкоснулся с удивительно высоким и мужественным чувством - обожествлением женщины, пожизненным поклонением ей.

И уж не знаю почему, но пришло мне нынче на память давнее стихотворение Расула «О женщине, спасшей поэта». Я знал стихотворца, ставшего прообразом героя этого сердечного откровения. Сюжет его таков: в больнице умирает старый поэт и уже ни врачи, ни омолаживающие тибетские снадобья не могут ему помочь. Но поздней ночью в больнице появляется молодая женщина; вопреки всем запретам, она входит к умирающему и остается с ним. А наутро, возвращенный к жизни, он бежит с нею из больницы. Стихотворение кончается так:

...Но дивиться этому не стали

Местные бывалые мужи, -

Мол, такие случаи бывали

В старину не раз, Омар Гаджи.

И когда увидят все воочью,

Что конца мой близится черед,

Может быть, меня однажды ночью

Молодая женщина спасет.

Анна Ревякина.Дагестан Расула Гамзатова

Расулу Гамзатову неведомо разделе­ние на свой язык и чужой, он находится вне этих пределов, ему знаком лишь один язык - поэтический. Обозначая собственную позицию - переводчика и автора стихотворе­ний, которые переводились на другие языки, Гамзатов гово­рил: «Есть границы между языками, но нет границ между сердцами» . Поэтическая речь в состоянии до её разделения на национальные языки, обращенная к общечеловеческим цен­ностям и категориям Добра, Мира, Семьи, призванная не раз­делять, а объединять людей, - вот бесконечно близкий и род­ной для Гамзатова язык.

Поэзия как высшая форма владения словом характерна для языка, она выступает универсальным концентратом для пере­дачи смыслов и значений. Но возможно ли передать нацио­нальный колорит, полно отразить особенности мышления на­рода, традиции, понятия, которые не существуют в одном язы­ке, но органичны для другого? Вероятно, да, если возможно себе представить некое идеальное двуязычие. Расула Гамзатова как поэта в полной мере можно считать двуязычным: я имею в виду прежде всего его виртуозное владение национальным языком (человеческим) и поэтическим, данным свыше.

Это двуязычие, чутко услышанное переводчиками - На­умом Гребневым и Яковом Козловским, - позволило пере­вести Гамзатова на русский! Человечность и миротворче­ство - вот основные лирические темы, которые позволили в поэтическом языковом лоне объединить русский и аварс­кий языки, тем самым показывая всеохватную ценность Ро­дины, дружбы, любви, семьи, вне зависимости от национальной принадлежности.

Дом, который построил Расул

На самом деле, знаменитый дом поэта на проспекте Расу­ла Гамзатова, 68, почти сразу ставший настоящей литера­турной Меккой, построил не Расул Гамзатов, а архитектор Абдулла Ахмедов.

Поэт говорил так: «Дом не я строил, я дал средства. Стро­ительство дома - это заслуга моей Патимат» . По архитекту­ре дом напоминает традиционное жилище горцев - саклю. Дом поэта красного кирпича, к нему ведёт недлинная тенистая аллея, по бокам деревянные ска­мьи.

Во времена Расула в доме поэта перебывало невероятное количество известных людей. Из зарубежных гостей был Ахмад Фаиз Ахмад, выда­ющийся пакистанский поэт. Из советских деятелей: Алек­сандр Твардовский, Василий Гроссман, Чингиз Айтматов, Мустай Карим, Давид Кугультинов, Наби Хазри, Ираклий и Григол Абашидзе, Мирзо Турсун-заде, Наум Гребнев, Яков Козловский, Семён Липкин, Александр Крон, Владимир Солоухин, Сергей Михалков. В доме Гамзатова пел Иосиф Кобзон, играли на фортепиано Оскар Фельцман и Ян Френ­кель. Иногда в гости к поэту приходили даже без приглаше­ния, многих он, конечно, приглашал, но порою случались и курьёзы. Политические деятели и деятели культуры, посе­щавшие Махачкалу считали своим долгом прийти в гости к выдающемуся аварцу.

Расул Гамзатов всегда был открыт просьбам. «К чести Гам­затова, он помогал почти всем, кому удавалось добраться до него», - говорили о нём так даже недоброжелатели. Если он мог помочь, спасти от чего угодно, выручить, проявить участие, он это непременно делал. Расул всегда брался решать любые самые сложные вопросы, это такая очень аварская горская черта. Эта преемственность есть и в Салихат младшей дочери поэта.

Аварская поэзия

Расул Гамзатов писал стихи только на аварском языке. Русский язык для поэта был выходом в глобальное простран­ство. Когда распался Советский Союз, Расул Гамзатов со­крушённо сказал, что ощутил, будто снова стал поэтом од­ного аула. Аварская поэзия лишена рифм, она ритмическая, но не рифмованная, то есть стихосложение на аварском языке силлабическое. Сам строй аварского языка другой, много гортанных звуков. Стихи на аварском - это песни, их легко можно пропеть.

Расула Гамзатова можно назвать и поэтом-первооткрыва­телем, и классиком дагестанской литературы при жизни. Аварские поэты-новаторы в последние годы ввели рифму, но многие дагестанские поэты всё так же слагают свои сти­хи в классическом стиле горской поэзии.

То, что поэзия Гамзатова стала широко известна русско­язычной публике, большая заслуга его переводчиков, ведь хороший перевод - это соавторство, это создание почти но­вого произведения по другим языковым законам, это боль­ше перевод образов, а не слов.

В книгу зрелого Расула Гамзатова «Высокие звезды» (1962) включено стихотво­рение «Родной язык» в переводе с авар­ского Н. Гребнева:

Всегда во сне нелепо все и странно.

Приснилась мне сегодня смерть моя.

В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал недвижно я.

Звенит река, бежит неукротимо.

Забытый и не нужный никому,

Я распластался на земле родимой

Пред тем, как стать землею самому.

Я умираю, но никто про это

Не знает и не явится ко мне,

Лишь в вышине орлы клекочут где-то

И стонут лани где-то в стороне.

И чтобы плакать над моей могилой

О том, что я погиб во цвете лет,

Ни матери, ни друга нет, ни милой,

Чего уж там - и плакальщицы нет.

Так я лежал и умирал в бессилье

И вдруг услышал, как невдалеке

Два человека шли и говорили

На милом мне аварском языке.

В полдневный жар в долине Дагестана

Я умирал, а люди речь вели

О хитрости какого-то Гасана,

О выходках какого-то Али.

И, смутно слыша звук родимой речи,

Я оживал, и наступил тот миг,

Когда я понял, что меня излечит

Не врач, не знахарь, а родной язык.

Кого-то исцеляет от болезней

Другой язык, но мне на нем не петь,

А если завтра мой язык исчезнет,

То я готов сегодня умереть.

Я за него всегда душой болею.

Пусть говорят, что беден мой язык,

Пусть не звучит с трибуны Ассамблеи,

Но, мне родной, он для меня велик.

И чтоб понять Махмуда, мой наследник

Ужели прочитает перевод?

Ужели я писатель из последних,

Кто по-аварски пишет и поет?

Я жизнь люблю, люблю я всю планету,

В ней каждый, даже малый уголок,

А более всего Страну Советов,

О ней я по-аварски пел, как мог.

Мне дорог край цветущий и свободный,

От Балтики до Сахалина - весь.

Я за него погибну где угодно,

Но пусть меня зароют в землю здесь!

Чтоб у плиты могильной близ аула

Аварцы вспоминали иногда

Аварским словом земляка Расула -

Преемника Гамзата из Цада.

Это сюжетное стихотворение рассказы­вает об одном из снов лирического героя, в котором он увидел свою смерть. Поэти­ческая форма сна в его творчестве ис­пользуется нередко: «Приснилось мне, что умер я», «Мне снилось, я покинул белый свет...», «Сновидения», «Истолко­вание сна» и др. В цитируемом стихотво­рении тема сна о собственной смерти «разрабатывается» поэтом под влиянием баллады М. Ю. Лермонтова «Сон», две стихотворные строки которой почти точ­но цитируются Гамзатовым в первой строфе с двумя вариантами - недви­жим, - как у Лермонтова, и недвижно.

Как и у Лермонтова, данное стихотво­рение написано от имени человека, нахо­дящегося на грани жизни и смерти, ране­ного воина, о котором все забыли и оста­вили его жаждущим под палящим солн­цем Дагестана, беспомощным и всеми брошенным.

Как и у Лермонтова, сон героя лишен ирреальной сновидческой условности, его время, место, сюжет и детали конк­ретны, ясны и четки.

Как и у Лермонтова, у Гамзатова компо­зиция стихотворения кольцевая, но не буквально, словесно, а в смысле пространства сна.

Символическая и композиционная усложненность стихотворения контрасти­рует с подчеркнутой простотой поэтиче­ской стилистики, отсутствием сложной метафоричности. В стихотворении созда­ется образ родного языка, и образ этот складывается прежде всего из звуковых микрообразов всей лирики поэта. Клекот аварской речи с ее непривычными для русского уха гортанными и придыхатель­ными звуками слышится и в говоре рек и журчанье родников, лепете нагорных ру­чьев, и в клекоте орлов и курлыканье жу­равлей, грохоте обвалов и гулком эхе, и в горских песнях, зове лезгинки, напевах пандура и кумуза, чунгура и зурны... Кроме того, созданию национального ко­лорита служат и имена собственные: Да­гестан (что означает «страна гор»), Цада (в переводе «в огне» - «так как у нас очень рано встает солнце и долго гостит», по словам Р. Гамзатова), Гамзат, Махмуд, Гасан, Али. Зная о наречении Гамзатова именем Расул, которое означает «предста­витель, посланец», и помня о его самом сильном, «пресвятом», чувстве, - любви к родине, а значит, и к родному языку, пере­водчики его произведений Н. Гребнев, Я. Козловский, Я. Хелемский, К. Симо­нов и др. сохранили в русских переводах национальную специфику, бережно пере­давая лексику и фразеологию, а также об­разы народного мировосприятия, его «ко­лыбельного начала». Как в данном сти­хотворении, так и в его широком поэти­ческом контексте образ Дагестана созда­ется, во-первых, лексически: аул, папаха, бурдюк (с вином), сакля, джигит, черкес­ка, чохто (национальный головной убор), урман (старший чабан), джимаат (всеоб­щий сбор аула), годекан (сходка), урбеч (горское кушанье), гвангвадиро (одуван­чик; по горским поверьям, он приносит в дом беду). Во-вторых, в широком контек­сте данного стихотворения, т.е. всего твор­чества Гамзатова, можно найти огромное количество примеров необычной образ­ности его поэтического языка, националь­но окрашенных сравнений, эпитетов, ме­тафор, олицетворений, аналогий, симво­лов и присловий: дождь, пляшущий лез­гинку в поле; бурка лесов; аульские коро­левы (о горянках); кунаки горской музы (о поэтах Дагестана); обитель песен, обла­ков и трав (аул Цада); сын скалистой кру­тизны (аварец); святой любви великая раба (мать); кремневое слово мужчин; остроклювые чарыки (чарыки - нацио­нальная обувь); народ вершин (дагестан­цы); кидаться в танец, как в огонь; души гнездовье и сыновья колыбель (родной аул) и многое др.

Однажды на пресс-конференции в Ма­хачкале был за­дан вопрос:

- Я читал двухтомник Расула Гамзатова. В первом томе, в стихотворении «Родной язык», он прославляет язык аварский, а во втором томе, в стихотворении с таким же названием, он прославляет язык русский. Разве можно одновременно сидеть на двух конях? Какому Гамзатову мы должны ве­рить: из первого тома или из второго?

Гамзатов, которому был переадресован вопрос, ответил, что, конечно, нельзя си­деть одновременно на двух конях. Но двух коней в одну повозку запрячь мож­но... «Два коня - два языка, которые ве­зут вперед Дагестан. Один из них рус­ский язык; а другой наш: для аварца-аварский, для лакца - лакский... Конеч­но, все истинно национальное, как капля росы, отражает большую культуру мира, общечеловеческое и общемировое. Конечно, языки не враждуют. Песня не уби­вает песню. Оттого, что в Дагестан при­шел Пушкин, Махмуд не должен поки­дать родные края. Лермонтову незачем подменять Батырая. Если хороший друг пожал твою руку, рука твоя не исчезнет в его руке. Она станет только теплее и крепче» .

Гамзатов сравнивал аварский и рус­ский языки с двумя матерями - родной матерью, родившей его, спевшей ему первую колыбельную песню, и второй матерью - кормилицей, спасшей обре­ченного на смерть Расула; сравнивал с двумя крыльями орла, двумя руками, двумя глаза­ми, двумя песнями, двумя струнами на его пандуре.

Таким образом, и в творчестве Гамзато­ва, и в переводах его на русский язык, как говорит он сам, «побратались в строке слова».

Во многих своих произведениях Гамза­тов, показывая свою творческую лабора­торию, непроизвольно опровергает тезис о «бедности» и «незначительности» авар­ского языка:

Тирады непредвиденной коварство

Парирую метафорой лихой,

Искрящимся присловием аварским,

Махмуда нестареющей строкой.

(Поэма-странствие «Остров женщин»).

А в стихотворении «Редакторам» (из книги «И звезда с звездою говорит», 1964) он признается:

Я, слабую,ее выхаживал,

Ловил ее далекий крик,

Я рифмы звонкие прилаживал,

Как шестеренки часовщик.

Из множества - одно созвучие

Старался выбрать для строки.

Так в кладовых для гостя лучшие

Мы выбираем бурдюки.

Я ночью отправлялся в странствия

И краски тасовал с утра,

Как женщины табасаранские

Цветную пряжу для ковра.

Может быть, поэтому невозможно за­быть многие строки его очень музыкаль­ной поэзии, пришедшие к нам и живу­щие то в форме речевки, то в форме неза­бываемых песен («Долалай», «Есть глаза у всех цветов», «Разве тот мужчина», на­конец, великие «Журавли»).

Может, поэтому запоминаются сразу и навсегда меткие, «искрящиеся» афоризмы Гамзатова, часто не придуманные, а вос­произведенные им, найденные в россыпях и кладовых многонационального и много­язычного Дагестана.

В книге «Мой Дагестан» Расул Гамза­тов, вспоминая завет своего отца Гамзата Цадаса и считая себя его преемником, как бы предупреждает нас: «Когда умирает отец, он оставляет сыновьям в наследство дом, поле, саблю, пандур. Но поколение, уходя, оставляет другим поколениям в на­следство язык. У кого есть язык, тот пост­роит себе дом, вспашет поле, откует саб­лю, настроит пандур и сыграет на нем» .

Песня-реквием (стихотворение «Журавли»)

Песня Яна Френкеля на стихи Расула Гам­затова «Журавли» каждому знакома чуть ли не с детства. С неё начина­лась осознанная память о погибших на войне, она соединяла нас с ними, рождала в сердце возвышенную печаль и острое чувство Родины.

Мы привыкли слышать «Журавлей» в дни празднования Великой Победы, но как бы ни была велика сила привычки, песня каждый раз сжимает нам сердце и вызывает слёзы: так она пронзительно лирична, проникновенна и возвышенна. Её по праву можно считать на­родной, она стала частью нашей культурной традиции. Неважно, что стихи были написаны не русским, а дагестанским поэтом и переве­дены с аварского языка.

Переводчик (Наум Греб­нев) всегда соавтор, но то же можно сказать и о композиторе Яне Френкеле, и о певце Марке Бернесе. Именно Бернесу принадлежит идея создания песни. Когда он в 1968 году прочёл в четвёртом номере журнала «Новый мир» стихотворение Расула Гамзатова, ему сразу же за­хотелось его спеть. Он тут же позвонил Гребневу и сказал, что слышит это стихотворение как песню. Гребнев поговорил с Гамзатовым, текст сократили - из оригинальных 24 строк оста­вили 16. На сохранившемся в архиве Бернеса экземпляре журнала - его вопросы и правка. Гамзатов вспоминал: «Вместе с переводчиком мы сочли пожелания певца справедливыми и вместо "джигиты" написали "солдаты". Это расширило адрес песни, придало ей общече­ловеческое звучание» .

Стихотворение положил на музыку Ян Френкель. Песня появилась в 1969 году. Композитор вспоминал: «Я позвонил Бернесу. Он сразу же приехал, послушал песню и... распла­кался. Он не был человеком сентиментальным, но нередко случалось, что он плакал, когда ему что-либо нравилось» .

Марк Бернес записывал «Журавлей», буду­чи тяжело больным. Он уже с трудом передви­гался, но тем не менее 8 июля 1969 года сын отвёз его в студию, где артист записал песню. С одного дубля.

Эта запись стала последней в его жизни.

И поэт, и переводчик, и композитор, и пе­вец жизнью свой связаны с Великой Отечественной войной. Переводчик Наум Гребнев прошёл всю войну: в 1941-м он служил под Брестом, потом воевал под Сталинградом, был трижды ранен. Ян Френкель тоже воевал: отучившись в 1941-1942 годах в зенитном училище, он ушёл на фронт и был тяжело ранен. Марк Бернес не участвовал в боях Великой Отечественной, но постоянно выступал с концертами на передо­вой, великолепно сыграл роли простых солдат в фильмах военного времени. В его исполнении песни, посвященные войне («Тёмная ночь» в фильме «Два бойца» 1943 года, «Враги сожгли родную хату», «Хотят ли русские войны» и дру­гие), обрели бессмертие. И тема войны была ему близка так же, как и всем людям, пережив­шим то тяжёлое время.

Неудивительно, что песня, рождённая в соавторстве этими людьми, так глубоко проникает в сердце каждого человека, любящего свою Родину и чтущего её народ. Сама история появления песни и символична, и поучительна, как и её жизнь во времени. Это одна из наших духовных высот.

У таких замечательных и, как теперь при­нято говорить, «знаковых» песен, как «Журавли», своя история.

В августе 1965 года поэт в составе совет­ской делегации был в Японии, которая отмечала 20-летие страшной трагедии: в 1945 году на го­рода Хиросиму и Нагасаки были сброшены аме­риканцами атомные бомбы, унёсшие сотни тысяч жизней. Весь мир потом узнал историю японской девочки Садако Сасаки, которая после взрыва заболела неизлечимой болезнью - лейкемией (раком крови). Садако надеялась, что вылечится, если смастерит тысячу бумажных «журавликов» - есть такое японское поверье. Дети и взрослые из разных уголков земного шара слали девочке сде­ланных своими руками журавликов, но она всё же умерла. В Хиросиме ей был воздвигнут памятник, к которому поэт вместе со своими соотечествен­никами возложил цветы. Тогда, у памятника Сада­ко, Гамзатов увидел впечатляющее зрелище: ты­сячи и тысячи женщин в белом - в трауре японки носят белое одеяние, а не чёрное, как у нас. Вот это и был «центр человеческого горя», и тогда в небе появились журавли...

«Их стая была небольшая, - вспоминает поэт, - и в этой стае я заметил маленький про­межуток. Журавли с нашей Родины - в япон­ском небе, откуда в августе 1945 года амери­канцы сбросили атомную бомбу!»

Эта история произвела сильное впечатле­ние на поэта. Из Японии Расул Гамзатов вынуж­ден был срочно вернуться тоже по печальному поводу - на похороны матери, которой не ста­ло в его отсутствие. В самолёте он думал о ней, о своем старшем брате Магомеде, погибшем в боях под Севастополем, о другом старшем брате, без вести пропавшем, - военном мо­ряке Ахильчи, обо всех близких, погибших во время Великой Отечественной войны. Тогда и пришли к нему первые строчки будущего стихотворения:

Мне кажется порою, что джигиты,

с кровавых не пришедшие полей,

в могилах братских не были зарыты,

а превратились в белых журавлей…

Расул Гамзатов вспоминал: «Мой друг Наум Гребнев превосходно перевёл "Журавлей" на русский язык. Он был не просто переводчиком, а почти соавтором. Оно (стихотворение) ока­залось ему ближе всех других стихов, ибо он сам - израненный воин, потерявший на войне своих близких и друзей. Оно стало для него и собственной болью. Он говорил: "Этот стих обо мне и моих друзьях". Теперь я горюю и о нём - и он нашёл место в журавлиной стае...» Когда Наум Гребнев умер, его проводили в последний путь «Журавлями», потом точно так же проводили и композитора Яна Френкеля, а в 2003 году и сам поэт присоединился к журавлиной стае...

Гамзатов оставил нам не только прекрас­ную песню, но и удивительный праздник белых журавлей, который по его инициативе отмеча­ется с 1986 года. Это праздник поэзии и памяти павших на полях сражений во всех войнах. По задумке Гамзатова, он должен способствовать укреплению дружбы народов и культур России, в последние годы его отмечают не только в Да­гестане, но и во многих других регионах Рос­сии.

Я памятник себе воздвиг из песен -

Он не высок, тот камень на плато,

Но если горный край мой не исчезнет,

То не разрушит памятник никто.

Когда уйду от вас дорогой дальней

В тот край, откуда возвращенья нет,

То журавли, летящие печально,

Напоминать вам будут обо мне.

Произведения Расула Гамзатова:

1. Гамзатов, Расул Гамзатович. Собрание сочинений : в 5 томах / Расул Гамзатов ; пер. с авар. ; вступ. ст. С. Наровчатова ; ил. Ю. Космынина. - Москва : Художественная литература, 1980 - 1982.

2. Гамзатов, Расул Гамзатович. Собрание сочинений : в 3 томах / Расул Гамзатов ; перевод с аварского. - Москва : Дружба народов, 1993.

1. Гамзатов, Расул Гамзатович. Берегите матерей! : поэма / Расул Гамзатов ; пер. с авар. Ю. Нейман. - Москва : Детская литература, 1978. - 109, [3] с.

2. Гамзатов, Расул Гамзатович. Год моего рожденья : стихи и поэмы / Расул Гамзатов ; пер с авар. Н. Гребнева [и др.]. - Москва : Молодая гвардия, 1950. - 95, [1] с.

3. Гамзатов, Расул Гамзатович. Горянка : поэма / Расул Гамзатов ; пер. с аварск. Якова Козловского ; ил. Б. Я. Анцанэ. - Москва : Советская Россия, 1976. - 158, [2] с.

4. Гамзатов, Расул Гамзатович. Книга любви : стихотворения / Расул Гамзатов ; перевод с аварского ; худож. Ю. Алексеева. - Москва : Советская Россия, 1987. - 303, [1] с.

5. Гамзатов, Расул Гамзатович. Книга юмора и сатиры / Расул Гамзатов ; пер. с авар. - Москва : Молодая гвардия, 1986. - 303, [1] c.

6. Гамзатов, Расул Гамзатович. Мой Дагестан . Книга 1 и 2 / Расул Гамзатов ; пер. с авар. Вл. Солоухина ; худож. В. Носков. - Москва : Молодая гвардия, 1972. - 423, [1] с.

7. Гамзатов, Расул Гамзатович. О бурных днях Кавказа : стихотворения, сказания, поэмы / Расул Гамзатов ; пер с авар. - Москва : Современник, 1989. - 413, [3] с.

8. Гамзатов, Расул Гамзатович. Остров женщин : новые стихи и поэмы / Расул Гамзатов ; перевод с аварского ; худож. Наталья Фадеева. - Москва : Советский писатель, 1982. - 319, [1] с.

9. Гамзатов, Расул Гамзатович. Очаг : поэмы / Расул Гамзатов ; пер. с авар. ; худож. Г. Бедарев. - Москва : Детская литература, 1983. - 191, [1] с.

10. Гамзатов, Расул Гамзатович. Песни гор ; Письмена ; Патимат : книга стихотворений / Расул Гамзатов ; перевод с аварского. - Москва : Современник, 1983. - 401, [3] с.

11. Гамзатов, Расул Гамзатович. Песня о самом дорогом : стихи / Расул Гамзатов ; пер. с авар. ; худож. А. Таран. - Москва ; Ленинград : Детгиз, 1950. - 63, [1] с.

12. Гамзатов, Расул Гамзатович. Поэмы / Расул Гамзатов ; перевод с аварского ; худож. М. И. Худатов. - Москва : Советская Россия, 1983. - 350, [2] с.

13. Гамзатов, Расул Гамзатович. Стихотворения Расула Гамзатова / Р. Г. Гамзатов ; худож. М. И. Худатов ; пер. с авар. ; худож. М. И. Худатов. - Москва : Советская Россия, 1979. - 455, [1] с.

14. Гамзатов, Расул Гамзатович. Суди меня по кодексу любви / Расул Гамзатов ; пер. с авар. - Москва : Молодая гвардия, 1979. - 271, [1] с.

15. Гамзатов, Расул Гамзатович. Четки лет ; Лирика / Расул Гамзатов ; пер. с авар. - Москва : Художественная литература, 1986. - 399, [1] c. : ил. - (Классики и современники) (Поэтическая библиотека).

Литература о Расуле Гамзатове:

1. Дементьев, Вадим Валерьевич. Расул Гамзатов : жизнь и творчество / Вадим Дементьев ; худож. Д. А. Аникеев. - Москва : Советская Россия, 1984. - 160 с. - (Писатели советской России).

2. Казиев, Шапи Магомедович. Расул Гамзатов / Шапи Казиев. - Москва : Молодая гвардия, 2018. - 447, [1] с., [16] вкл. л. ил. - (Жизнь замечательных людей ; вып. 1907 (1707).

3. Козловский, Яков. Вершина, на которой не тает снег! / Яков Козловский // Дружба народов. - 1998. - № 9. - С. 210-217.

4. Орлова, Майя. Поэт, сын поэта… / Майя Орлова // Смена. - 2013. - № 5. - С. 76-86.

5. Осипов, Валентин. Расул Гамзатов: наброски к портрету : из воспоминаний издателя / Валентин Осипов // Дружба народов. - 2009. - № 1. - С. 211-219.

6. Ревякина, Анна. Дагестан Расула Гамзатова / Анна Ревякина // Молодая гвардия. - 2019. - № 1/2. - С. 12-128.

7. Слово о Расуле Гамзатове / сост. С. Хайбуллаев. - Махачкала : Дагестанское книжное издательство, 1973. - 227, [1] с.

Литература о творчестве Расула Гамзатова:

1. Антопольский, Лев Борисович. У очага поэзии : очерк творчества Расула Гамзатова / Л. Антопольский. - Москва : Советский писатель, 1972. - 311, [1] с.

2. Позерт, Ирина Николаевна. Расул означает «представитель» : «Родной язык» Расула Гамзатова / И. Н. Позерт // Русский язык в школе. - 2012. - № 5. - С. 69-72.

3. Соловей, Татьяна Григорьевна. Песня-реквием : анализ стихотворения Расула Гамзатова «Журавли» / Соловей Татьяна Григорьевна // Уроки литературы. - 2015. - № 10. - С. 3-6.

Составитель: главный библиограф Пахорукова В. А.