Версия для печати

Михаил Козаков

Библиографический указатель. Курган. 2019

Удивительная у меня профессия. Актер. Актер не может играть «в стол», ждать оценок потомков, его труд умирает вместе с ним. Роли сыгранные и несырганные – краткие летописи – рисунки на песке…

Михаил Козаков

Михаил Козаков родился в 1934 году в Ленинграде. Его дебют в кино («Убийство на улице Данте»), а через год – Гамлет у Охлопкова принесли ему не популярность – славу. Его роли в кино и театре, поэтические композиции и режиссерские работы – на всем печать незаурядного дарования. Талант? Да. Баловень судьбы? Нет.

С. Рассадин написал о нем так: «Козаков занял совершенно особое, решительно свое место – в кино, в театре, на телевидении, в чтецком деле, или лучше сказать: в нашем искусстве в целом и вкупе... Место, которое у художника всегда означает победу над судьбой, одоление ее многообразных капризов или – что тут поделаешь – поражение, неодоление. Как бы то ни было, он интересен и этим – срывами, драмами; мало того, в драмах иногда даже ярче, острее выявляются непростые взаимоотношения со временем».

Михаил Михайлович Козаков родился 14 октября 1934 года в Ленинграде. Детство его прошло в писательском доме на канале Грибоедова в Ленинграде. Его отец, Михаил Эммануилович Козаков, в свое время известный писатель, получил там квартиру еще в 30-е годы. Отец участвовал в самом первом съезде Союза писателей, где членский билет ему вручил Горький. Все шло хорошо до тех пор, пока Сталин не поставил на пьесе Козакова «рецензию»: «Пьеса вредная». Михаила Эммануиловича не посадили, но он впал в немилость. Впрочем, как и многие из их соседей по дому, а среди них были Зощенко, Шварц, Эйхенбаум, Каверин, Шишков...

Отец Михаил Эммануилович

Мама Зоя Александровна – из дворянской семьи. Есть семейное предание, что Зою Александровну сватали за сына великого художника Бенуа, но свадьба не состоялась. Пришла революция, многие эмигрировали, Зоя Александровна по собственной воле осталась в СССР. У нее было трое детей, и все от разных отцов, людей в свое время заметных. Один из мужей был директором типографии. Он неожиданно покончил с собой, а Зою Александровну и ее старенькую мать посадили, обвинив в шпионаже, несмотря на то что она на тот момент была уже замужем за Козаковым. Мише тогда было всего три года. Его мать выжила, потому что к ней проявил сочувствие следователь, на ночных допросах он позволял Зое спать. Выпустили ее перед войной. Правда, через восемь лет Зою Александровну ждал повторный арест – и снова полтора года в тюрьме, в одиночке. Все это время, чтобы не сойти с ума, она вышивала платок с помощью иглы, которую соорудила из спички. Этот платок Михаил Михайлович потом как святыню хранил всю жизнь.

Мать Зоя Александровна

Пройдя множество испытаний, Зоя Александровна сохранила женскую привлекательность и получала предложения руки и сердца. После смерти мужа к ней посватался всесильный Константин Федин, секретарь Союза писателей. Но она ему отказала, предварительно посоветовавшись с любимым сыном. Мишенька уже к тому времени был у нее один. Старшего сына, Владимира, убили на фронте, а младший, Борис, нелепо погиб. Мальчики играли с оружием, и в него случайно выстрелил одноклассник.

Во время Великой Отечественной войны Мишу с другими ленинградскими детьми эвакуировали в Молотовскую область в деревню Черная (сейчас – Пермский край). С 1941 по 1944 год он пробыл в эвакуации.

В 1945 году Михаил Козаков поступил в Ленинградское хореографическое училище. Влюбился Михаил Михайлович в балет еще в детстве. К ним в гости пришли Галина Уланова и Юрий Завадский, и его потрясли элегантность и изящество Улановой. Ну а потом к решительным действиям его подтолкнула страстная (впрочем, у Козакова иначе и не бывало) влюбленность в одну из балерин. Жить ее миром, быть рядом с ней... И совсем юный Миша встал к балетному станку. Но девушка его отвергла, страсти утихли, из балета он ушел. Впрочем, год занятий не прошел для артиста даром, движениям Козакова всегда были присущи изящество и аристократизм, кошачья пластика...

Это помогло ему поступить в 1952 году в Школу-студию МХАТ, ведь в тот год был конкурс 75 человек на место. До поступления Козаков не особенно увлекался театром, но за четыре года учебы стал настоящим театралом, видел «в деле» всех великих стариков, жадно искал общения с ними. Дружил с Евдокией Турчаниновой, знал Книппер-Чехову. Кроме того, общался с Ахматовой. Тогда же познакомился с 26-летним Олегом Ефремовым, преподавателем Школы-студии МХАТ, которому поручили заниматься с «отстающим студентом». Олег быстро заразил его идеей нового театра, и Козаков теперь не сомневался, за кем ему идти. «Вообще, я баловень судьбы, - признавался Михаил Михайлович. – Я ни фига не добивался «тяжелым упорным трудом». Мне многое доставалось легко!» Еще учась на третьем курсе института, он снялся в главной роли в картине «Убийство на улице Данте» у Ромма. Его фотографию – красавец с порочной улыбкой, с сигарой в зубах – подсунула Ромму Галина Волчек, отец которой был оператором на этой картине. Козаков радовался, что утвердили, еще не зная, что будет играть злодея, убивающего свою маму. Сначала «мамой» была Элина Быстрицкая, но потом ее заменили Евгенией Козыревой, более подходящей по возрасту...

А по окончании института случилось и вовсе невиданное. «Мне, 21-летнему пацану, Охлопков предлагает прийти в его театр, играть Гамлета! Его тогда достал сильно пьющий и непредсказуемый Самойлов, и он решил взять на его место меня, молодого, - рассказывал Козаков. – И я ухожу ради этого из МХАТа, в который меня только что приняли».

Козаков сыграл Гамлета в Театре имени Маяковского и даже поехал в Канаду на Шекспировский фестиваль.

Михаил Козаков в роли Гамлета

Потом был огромный успех в фильме «Человек-амфибия», где он опять сыграл злодея, но обаятельного – девочки за ним бегали не меньше, чем за исполнителем главной роли Кореневым. «Как-то поехал по деревням с творческими вечерами, - со смехом вспоминал Козаков. – Уже тогда страстно читал стихи, составил серьезную программу. Но сборы были плохие, людей мало... И тут вдруг в каком-то райцентре – страшный аншлаг, зал битком! Что такое? Оказалось, организаторы закрасили наконец на афише слова «Будет читать стихи...» - и написали: «Педро Зурита из «Человека амфибии» расскажет о съемках в фильме».

Кадр из фильма «Человек-амфибия»

И снова Козаков, вместо того чтобы почивать на лаврах, уходит и начинает все сначала. Он стремится в недавно образовавшийся «Современник» и ради этого покидает Театр Маяковского, где ему, молодому мальчику, платят огромную зарплату, обещают звание. Уходит мучительно: Охлопков строит козни, заставляет его задержаться на три сезона, но Ефремов отбивает Козакова через Министерство культуры. С Ефремовым у них всю жизнь были неоднозначные отношения. Михаил Михайлович, безусловно, уважал и даже обожествлял Олега Николаевича. А тот, по общему мнению, недолюбливал Козакова, обзывал его пижоном, ругал за щегольство и любовь к красивой жизни. Когда Козаков купил кооперативную квартиру, Ефремов, явившись к нему на новоселье, ругал товарища и обвинял в буржуазности. Хотя у самого тогда были уже и квартира, и машина... Между Ефремовым и Козаковым всегда ощущалось что-то вроде соперничества.

Многие роли они играли по очереди. То есть Ефремов отыгрывал премьерные спектакли, а потом «воз тянул» Козаков, однако, когда в театр приходили члены правительства или заграничные гости, снова вводился Ефремов, хотя порой ему приходилось заново учить текст, потому что роль он успевал забыть. Но что поделаешь, ведь главным человеком в театре был именно Олег Николаевич (актеры любя называли его Фюрер), и Козаков был вынужден выполнять его распоряжения.

Со временем труппа «Современника» становилась все более и более признанной, обретала статус. Артистов начали награждать, звали на правительственные приемы. «Да, театр становился другим, - вспоминал Козаков. – Появились квартиры, звания, достаток, ушла «студийность», ушел молодой задор... Ефремов был народным и уже сидел на пленумах ЦК КПСС. Я спрашивал его: «Когда тебе надо было верить: пятнадцать лет назад, когда ты ругал «буржуазность» и призывал нас бороться за правду, или сейчас?» - «Думай сам», - отмахивался Ефремов». Видимо, поэтому, потеряв святую веру в Ефремова, Козаков так легко ушел из «Современника» в 1969 году. Официальной причиной стало то, что ему нужно было надолго уехать из Москвы на съемки, и Ефремов сказал: «Ну, тогда увольняйся...» И Козаков написал заявление.

Перейдя во МХАТ, Ефремов вспомнил именно о Козакове, пригласил его в труппу. Тот загорелся и даже что-то успел сыграть, а также в качестве режиссера – приложить руку к спектаклю о Пушкине «Медная бабушка», но постановка была не понята Министерством культуры. Фурцева устроила на художественном совете разнос. А Козаков на том собрании окончательно осознал, что со МХАТом ему не по пути. Олег Николаевич на этот раз совершенно равнодушно отнесся к его уходу. Даже сам посоветовал перейти к Эфросу, на Малую Бронную. Так Козаков расстался с Ефремовым уже насовсем, трезво понимая, что это не тот Олег, за которым он шел столько лет. Однако и с Эфросом не получилось гармоничного союза. Тут был виной, как Козаков сам признавался, его собственный необузданный нрав. У него случались такие приступы ярости, что он потом не помнил, что делал. Вот и на Эфроса бросился на репетиции, высказал ему все, что накопилось на душе, и в итоге случилась потасовка. Потом его мучило чувство стыда... На этой почве Михаил Михайлович даже попал в психушку, лечил нервы.

Попадания в больницу «от нервов» и переутомления не единожды случались в жизни Козакова. Когда он понял, что попытка экранизировать «Пиковую даму» Пушкина потерпела неудачу, снова лег в клинику. Лежал на больничной койке, отвернувшись к стене, и молчал, долго ни с кем не разговаривал. К жизни его вернули... стихи. В какой-то момент он стал наговаривать их себе под нос, потом все громче, громче... Стали собираться слушатели. Закончилось тем, что в психушке врачи разрешили проводить поэтические вечера – как выяснилось, на больных чтение Козакова действовало успокаивающе. А его самого не столько даже лечение, а именно стихи поставили на ноги.

Каких только талантов не было в этом человеке! Добился всех высот в актерской профессии – пошел в режиссуру. И снял ни много ни мало «Покровские ворота». Фильм на все времена! А ведь он мог не выйти на экраны. Всесильный председатель Гостелерадио Лапин картину не понял. В разговоре с Козаковым по телефону еще и издевался: «Может, ваш фильм еще на международный кинофестиваль отправить?» Так «Покровские ворота» угодили на полку. Но вскоре умер Брежнев, и пришедший к власти Андропов решил: «Народу нужны хорошие комедии». И тут вспомнили о «Покровских воротах»...

Съемки фильма «Покровские ворота»

Вероятно, Михаил Михайлович создал бы еще немало замечательных картин, но наступили перестроечные времена, а с ними кризис в кино, нищета, безработица... И в августе 1991 года Козаков решил эмигрировать в Израиль. У него к этому моменту уже была четвертая жена, маленький ребенок. Пятьдесят шесть лет, лысина, нервы... «Миша, в Израиле создается театр на русском языке, приезжай!» - звали друзья. И он поехал. Потом были годы и годы упорного труда, неудачи, безденежье, потом удача. Работал успешно и актером, и продюсером, возил наших актеров в Израиль...

В 1996 году вернулся в Россию, оставив в Израиле жену Аню, сына и дочку (Козаков в последний раз стал отцом в 60 лет). Козаков организовал собственную труппу «Русская антреприза Михаила Козакова» и ездил по городам с поэтическими вечерами. Поэзия заменила ему все – и актерство, и режиссуру. Все заполонили стихи, которые Козаков читал всегда, везде, страстно, неистово. Это он открыл для широкого массового слушателя Бродского. Читал его замечательно и, конечно, намного лучше самого автора, который, как известно, «выл» свои стихи. Может, поэтому первое чтение в присутствии самого Бродского еще в 60-е годы закончилось скандальцем. «А какого черта вы вообще читаете чужие стихи?» - спросил у Козакова Бродский. И начал «выть»... А вот родителям Иосифа Александровича нравилось, как читает Козаков. Они много лет не видели эмигрировавшего сына, не могли к нему приехать. Звали к себе Козакова и просили: «Почитай Йосю!» Много лет спустя, уже в эмиграции, и сам поэт оценил усилия Козакова и через Владимира Высоцкого передал ему книжку с посвящением в стихах. Книжку Высоцкий, кстати, потерял, и много лет Козаков убивался по этому поводу. Пока уже в 80-е годы, после смерти Володи, его родители случайно не обнаружили реликвию среди каких-то бумаг и не передали ее Козакову.

Михаил Козаков всегда был дамским любимцем. О его романах ходили легенды. Актер был женат пять раз.

Первую свою жену, художницу Грету Таар, Козаков встретил еще в школе, они поженились студентами. Прожили вместе 10 лет. В этом браке родились дочь Катерина и сын Кирилл.

О втором браке – с грузинской художницей Медеей Берелашвили – Козаков всегда вспоминал с сожалением, даже раскаянием. Признавался, что в порыве ярости, которым он был всю жизнь подвержен, чуть не задушил жену. Дочь Манана выросла без участия отца, но потом они тепло общались.

Длительным был у актёра третий брак – с переводчицей Региной Быковой. Они прожили вместе почти 18 лет.

С Региной Быковой

Четвертой женой Михаила Козакова стала выпускница ГИТИСа Анна Ямпольская. Она была на 25 лет моложе его. Анна была не только женой, но и соратницей – стала продюсером «Русской антрепризы Михаила Козакова», вела все хозяйственные и финансовые дела. В 1989 г. у них родился сын Михаил, в 1996 г. – дочь Зоя. Детей Козаков назвал в честь своих родителей. Анна осталась для него самым близким, самым родным человеком.

В 2006 году актер женился в пятый раз на культурологе из Нижнего Новгорода Надежде Седовой. Ей было 27 лет, ему 73. Семейная жизнь закончилась скандальным разводом...

Михаил Козаков с детьми и внуками

Из интервью 2008 года

О. Науменко. Почему вы выбрали актерскую профессию?

М. Козаков. У меня это началось с того, что я принимал участие в самодеятельности, читал стихи, видел успех, мне это доставляло удовольствие, и в 1952 году я поступил в театральный институт – в Школу-студию МХАТ с надеждой играть в театре и, если получится, в кино. Так оно и произошло. А потом я пришел в режиссуру.

О. Науменко. Успех был определяющим в выборе профессии?

М. Козаков. Нет. Определяющими были желание и некоторое дарование, которое подтверждается тем или иным успехом, тем, как тебя воспринимают зритель или слушатель.

О. Науменко. Доводилось видеть скучающего зрителя в зале?

М. Козаков. Служил в разных театрах: имени Маяковского, где играл Гамлета, долгие годы провел в «Современнике», какое-то время – во МХАТе, потом на Малой Бронной, в «Ленкоме»... Конечно, доводилось играть в спектаклях, которые не имели успеха. По счастью, таких за мою жизнь было немного.

О. Науменко. «Гамлет» в свое время снился вам долгие годы. Теперь не снится?

М. Козаков. Кстати, «Гамлетом» я продолжал заниматься даже после того, как бросил его играть: записывал пластинки, создавал композиции, сделал телефильм «Играем Шекспира». А теперь... Знаете, я не придаю особого значения снам. Это настолько загадочная вещь!..

О. Науменко. Знаю, что вы гордитесь ролями идиотов в «Соломенной шляпке» и «Здравствуйте, я ваша тетя!»...

Кадр из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»

М. Козаков. Вообще-то я ничем не горжусь. В недавно вышедшем двухтомнике я написал, что можешь испытывать радость от того, что тебе что-либо удалось. Но всегда надо помнить, что ты есть некий сосуд, который кто-то – кто больше, кто меньше, кто немерено – наполнил способностями, дарованием. А дальше ты пытаешься реализовать отпущенное тебе судьбой, Богом, генетикой.

Если честно относишься к своему ремеслу, любишь его – не важно, чем бы ты ни занимался: кинорежиссурой, чтением стихов или чем другим, - то можешь порадоваться, но гордиться тебе абсолютно нечем. Потому что гордиться можно, наверное, совершенным подвигом – полетом в космос, например. Да и то, я думаю, если бы спросили великого физика Исаака Ньютона, гордится ли он открытыми законами, он бы ответил, что все это от Господа Бога.

О. Науменко. Хорошо, слово «гордитесь» заменим на...

М. Козаков. Кажется, я понимаю, к чему вы ведете. Как профессионал я всегда пытался расширить свой диапазон. Мне всегда скучно повторяться. Пожалуй, как любому нормальному человеку. Например, моя жена Надежда упрекает меня в том, что если почитать мои интервью, то все они чрезвычайно похожи. Я говорю: «Надя, а что, я должен говорить что-то такое, чего не существовало, чтобы это было непохоже?» Интервью могли бы отличаться, если б я кардинально менял свое мировоззрение или характер и в один прекрасный день, сойдя с ума, стал бы рассказывать, например, о своей сексуальной жизни.

Что касается ремесла и диапазона... В молодости я был худой, симпатичный малый, но при этом также был характерным актером, всегда любил юмор и люблю его по сей день, поэтому и ставлю как режиссер то водевиль «Покровские ворота», то психологическую абсурдистскую драму «Визит дамы». То же самое и в актерской профессии: сегодня мне интересно играть драматическую роль Джека Бёрдона в фильме «Вся королевская рать», а завтра сыграть этих кретинов в фильмах «Соломенная шляпка» и «Здравствуйте, я ваша тетя!». Так я служу чистой профессии – как пианист, который всю жизнь гениально играет Баха, но если при этом он может играть еще и джаз, то это совсем неплохо. Так веселее, интереснее.

О. Науменко. Когда вы уходили из «Современника», то сказали, что «чины приелись». Разве чины – это плохо?

М. Козаков. «Чины людьми даются, а люди могут обмануться», - писал Грибоедов. Думаю, что у Бродского главное не то, что он лауреат Нобелевской премии, а то, что он великий поэт. Могу привести другой пример: никогда не пойму, почему орден «За заслуги перед Отечеством» Пугачева получает второй степени, а Рихтер – третьей. Тут вся абсурдность налицо.

О. Науменко. И все же чины – это не повод уходить из театра.

М. Козаков. Причины как раз были другие. Может, из «Современника» я и не ушел бы, но в то время мне предложили сниматься в фильме «Вся королевская рать», где нужно было не только играть, но и режиссировать, и отказаться от такой работы я не мог. Попросил академический отпуск, мне его не дали, тогда я ушел... Позднее из «Современника» ушел и Ефремов – во МХАТ, куда пригласил и меня в качестве режиссера-стажера. Что касается наград, чинов и званий, то Раневская называла их «похоронными принадлежностями». И была права.

О. Науменко. В 1960-х вместе с популярностью вы приобрели автомобиль и стали одеваться «а-ля америкэн». Пижоном себя не считали?

М. Козаков. В молодости мне очень хотелось иметь автомобиль. Я с трудом купил «Москвич». При этом залез в жуткие долги. Потому вскоре и продал. Что касается одежды, то моя жена недавно нашла в Интернете информацию, что меня видели в метро и я был похож на бомжа. А я не считаю, что похож на бомжа. Конечно, надо одеваться чисто, но все же одежда должна быть удобной.

О. Науменко. А как же «а-ля америкэн»?

М. Козаков. Моя мама любила цитировать: «Мы умрем, и никто никогда не узнает наш вкус». Когда в России женщины носили, пардон, зеленые штаны с резинкой в качестве нижнего белья, а шелковые чулки считались признаком роскоши, то мне, двадцатилетнему, хотелось иметь собственный стиль. Мне нравилось, да и сейчас нравится, как был одет замечательный драматург Артур Миллер: пиджак из букле, серые брюки, черные ботинки, элегантная рубашка с галстуком. И мне тоже захотелось когда-нибудь приобрести такую одежду. Так у меня появились пиджак букле и штаны, но ничего во мне от этого не изменилось. Меня многие считали пижоном, надменным человеком – да мало ли что обо мне говорили в этой жизни, - но сам себя я таковым не считал.

О. Науменко. Где вы приобрели эти вещи?

М. Козаков. Я достал отрез букле, и в какой-то советской мастерской мне сшили из него пиджак и брюки. Конечно, это было не так, как у Миллера...

О. Науменко. Но вы были довольны?

М. Козаков. Два дня! Я очень быстро привыкаю к таким вещам. Меня не это интересовало в жизни, а гораздо более серьезные проблемы, которые даже теперь продолжают волновать меня.

О. Науменко. Какие именно?

М. Козаков. Главные. Существование в ремесле, которым я занимаюсь, совершенствование этого существования, его смысл. К сожалению, с годами в голову приходят разные мысли, о чем поэт Давид Самойлов писал так: «Я в даль ушел, мне было грустно, ушла любовь, прошло вино. И я подумал про искусство: а вправду – нужно ли оно?» Поэтому такие вопросы, как купить хорошую тряпочку, для мужчины заканчиваются через два дня.

Конечно, когда я выхожу на эстраду, то надеваю черный или серый костюм. Но в жизни люблю спортивный стиль: свитер, джинсы... Например, галстуки не любил никогда – они меня душили. Вообще, думаю, что одеваться нужно так, чтобы комфортно себя чувствовать.

О. Науменко. Ваши поиски смысла существования дали какой-то результат по сравнению с молодыми годами?

М. Козаков. Гёте считал старость лучшим временем жизни. Я так не полагаю, потому что у старости есть масса минусов: не только мысли о смерти, но и мысли о существующих или предстоящих болезнях, уход близких людей и, как писал Пушкин: «Томит меня тоскою однозвучный жизни шум». Очень серьезная строчка.

В молодости об этом не думаешь. Молодость обладает тем замечательным свойством, что мрачные мысли легко отогнать. Молодость более открыта к восприятию радостей жизни: биологических, психологических. Радостей от того, что увидел новую страну. Разве я могу сравнить впечатление, которое Италия произвела на меня в 1968 году, с тем, какое бы сегодня произвела на меня, скажем, Япония, где я никогда не был?

О. Науменко. И все же вы каким-то образом определили для себя смысл существования?

М. Козаков. В метафизическом смысле это сложнейший вопрос. А в бытовом смысле слова – стараться жить согласно своим убеждениям, так, чтобы совесть не особенно мучила, когда засыпаешь и просыпаешься, выполнять свой долг перед близкими, в том числе материальный, быть честным в своем ремесле, стараться не играть и не ставить то, что тебе не нравится.

Был такой период, когда меня сильно поджимала нужда. Но когда участвуешь в фильме, который тебя настолько раздражает, что ты выбрасываешь диск в мусоропровод, и когда кто-то естественно замечает, что ты опустился до того, что участвовал в таком дерьме, - вот это расстраивает очень.

О. Науменко. Только ли нужда является причиной?

М. Козаков. Нет. Иногда не получается. Например, я репетировал роль у Эфроса в «Мертвых душах». Спектакль назывался «Дорога». С какого-то момента мне стало ясно, что ничего не получится. Эфрос был не согласен и считал проявлением моего дурного характера споры с ним. Но, к сожалению, я оказался прав. А причинами были плохая инсценировка этого великого романа, дальше – неудачная режиссура и как следствие – неудачное исполнение...

О. Науменко. Понимание ничтожности приходит сразу?

М. Козаков. Да, сразу. Я всегда старался трезво смотреть на произведенное мною.

О. Науменко. Одно время, в первой половине 90-х, вы метались между Россией и Израилем. Почему для человека русской культуры вообще встал такой выбор?

М. Козаков. Среди прочего тут есть и простые объяснения, но они от этого не менее важные... Это были 90-е годы, у меня родился сын, была жена Аня, не имевшая работы, были ее родители с нищенскими пенсиями и было очень трудно материально. А я не тот человек, который мог бы, как некоторые другие, воспользовавшись переменой политической ситуации, пробраться к «пирогу» в своем деле. И не я один: некоторые в итоге очень дурно кончили, в том числе и самоубийством.

В конце 80-х уже появились люди, которые, используя свои связи, стали выезжать за границу и зарабатывать гастрольной деятельностью. И когда мой фильм «Тень, или Может быть, все обойдется» был завершен, директриса сказала: «Миша, когда вы начинали снимать, фильм стоил два миллиона рублей, а теперь стоит четыре миллиона...» И я испугался. Потому что единственное, чем я умел зарабатывать деньги, было либо снимать телевизионное кино, либо сниматься в нем. А такого не предвиделось. И концертная деятельность никого не интересовала. Это, так сказать, материальное объяснение.

Второе: мы с женой – евреи. А в то время были вспышки реального фашизма – появились чернорубашечники, и я подумал, почему бы нам, как и другим, не уехать на какое-то время или даже навсегда из России? У меня было депрессивное состояние, но я нашел в себе силы, как мог, изучить иврит, чтобы играть на нем, собрал семью и уехал в Израиль, где прожил четыре с половиной года.

Времена стали меняться. Я довольно много успел в Израиле, создал там русскую антрепризу и, когда приехал с гастролями в Россию и увидел, что мы имеем успех, твердо решил вернуться на родину.

О. Науменко. Почему вы выбрали Израиль, а не Германию или Америку, где более респектабельное общество?

М. Козаков. Дело в том, что в Израиль я ехал играть по-русски. Там был театр «Гешер», которым руководил Евгений Арье. Вскоре театр перешел на иврит. Конечно, можно было продолжать играть по-русски, но русскоязычная аудитория была довольно бедна и немногочисленна. Тогда я принял решение перейти в более солидный Камерный театр, куда меня пригласили играть роль Тригорина на иврите.

О. Науменко. Насколько интерес к исторической родине был мотивом для эмиграции в Израиль?

М. Козаков. Мотивом это не было. Я православный, крестился в шестнадцать лет... Но это вопрос сложный: если б я родился в Италии или Польше, то, может быть, стал бы католиком. Или протестантом. Знаете, в большей степени Израиль заинтересовал меня, когда я туда приехал.

О. Науменко. Авантюристом себя не считаете?

М. Козаков. Нет. Я человек, принимающий решения, но многое, что со стороны может показаться авантюрой, для меня вполне логично. Это вытекает из моего характера, а характер – это судьба. Я принимал радикальные решения – переходил из театра в театр, переезжал из страны в страну, менял профессии – и для меня это было абсолютно органично.

О. Науменко. Почему вы решили вернуться в Россию, ведь 1996 год в материальном плане был еще более сложный, чем 1992-й?

М. Козаков. Я заскучал по русской публике, по русскому языку, по среде общения, по кругу друзей, мыслящих так же, как я, по их политическим, эстетическим и прочим воззрениям.

В 1996-м мне было легче, потому что я приехал уже с антрепризой, которая пользовалась успехом и ездила от Сибири до Нью-Йорка. То есть я открыл для себя новые возможности.

О. Науменко. И приобрели профессиональную независимость?

М. Козаков. Я всегда стремился к независимости. Пушкин говорил: «Независимость – словечко-то ерундовое, но уж больно сама вещь хороша!»

Конечно, я человек русской культуры. Но это не означает, что не люблю другие культуры. И смею думать, что кое-что неплохо знаю – ставил и «Фауста» Гёте, и пьесы Артура Миллера, люблю джаз и американское кино...

О. Науменко. Современное в том числе?

М. Козаков. Да, я вижу замечательные американские фильмы. Только их надо отбирать. Мне нравится картина «Все о Шмидте» с Джеком Николсоном, нравится «Терминал» Стивена Спилберга... В Америке не бывает года, чтобы не вышло пяти замечательных фильмов.

О. Науменко. То есть любите кинематограф, так сказать, актерский, а не авторский?

М. Козаков. Всегда должно быть сочетание того и другого. Да и вообще я считаю, что в начале было слово, и пока не написан хороший сценарий – в начале было слово! – ничего толкового быть не может.

О. Науменко. Однажды вы попытались поставить «Пиковую даму». И даже признались, что в главном герое Германе есть что-то близкое вам самому. Что именно?

М. Козаков. Некий фатализм. У Пушкина есть такое выражение – «странные сближения». Например, ваш приход ко мне – вроде бы обычное интервью, и оно может закончиться простым разговором, а может навести меня на размышления о чем-то очень важном. И тогда я скажу: «Был у меня случайно Алексей из Киева, и после этого произошло то-то и то-то».

О. Науменко. То есть вы считаете, что между внешне не связанными событиями все-таки существует какая-то связь?

М. Козаков. Иногда да. Но не всегда.

О. Науменко. Ваша постановка «Пиковой дамы» не удалась, хотя литература была на высоте...

М. Козаков. Я пытался дважды. В первый раз отказался, потому что понял, что великая проза не может перейти – по крайней мере, у меня – в адекватный кинематограф, даже телевизионный. Позднее я читал «Пиковую даму», и это было хорошо. Даже записал ее на пластинку. И если бы мне предложили экранизировать оперу, это бы удалось, потому что там экранизируется музыка и сюжет братьев Чайковских. Они очень хорошо знали театр и создали довольно крепкую драматургию, хоть и сильно изменили Пушкина. И все же «Пиковая дама» - пример величайшей прозы, не заменимой зрительными образами.

О. Науменко. Как и романы Достоевского?

М. Козаков. Думаю, да. Поэтому мне так скучно смотреть «Преступление и наказание» и другие экранизации Достоевского.

А второй раз, уже поставив «Маскарад» Лермонтова и «Фауст» Гёте, я возомнил, что мне удастся найти киноязык для постановки «Пиковой дамы». Приложил массу усилий, фантазии, потратил столько времени, сколько ни на что другое в жизни не тратил, снял тысячу полезных метров, где каждый эпизод был по-своему неплох, но когда стал склеивать, то понял, что конгениальности добиться не удастся.

О. Науменко. Компромиссный вариант вас не устраивал?

М. Козаков. С Пушкиным – нет! Я даже заболел и угодил в неврологическое отделение – почти как Герман.

О. Науменко. В последнее время вы занимаетесь в основном театром. Что-то ищете или просто работаете?

М. Козаков. Ищу пьесы, которые мне нравятся. В этом сезоне я поставил любимую «Чайку» в Грузии на грузинском языке – в Театре имени Марджанишвили. Поставил концерт-спектакль по Иосифу Бродскому «Ниоткуда с любовью» с двумя актерами, где используются пение, хроника, стихи и фрагменты диалогов Бродского с Соломоном Волковым, которые они вели в Нью-Йорке. Сейчас ставлю легкомысленную русскую комедию «Любовь по системе Станиславского» по пьесе молодой актрисы Роми Вальга. Абсолютно оригинальный сюжет. Играют Елена Шанина из «Ленкома», Оскар Кучера, Александр Песков, автор пьесы Инна Милорадова (она же Роми Вальга), мы с Валентином Смирнитским играем стариков.

О. Науменко. Российским кино интересуетесь?

М. Козаков. Иногда смотрю, когда узнаю о каком-то фильме, который вызвал резонанс у публики, независимо от моего отношения к теме или жанру. Мне понравилась картина «Свои» Месхиева, сериал Прошкина «Доктор Живаго»...

О. Науменко. Какие у вас, актера, были мотивы взяться однажды за режиссуру?

М. Козаков. Я постепенно шел к этому, хотя Олег Ефремов в «Современнике» очень рано стал тянуть меня в это дело. Но поначалу я отказывался. И начал в 1960-х годах с очень маленьких, скромных телеспектаклей – мне нравились съемки в интерьерах, в декорациях. Я довольно много поставил. Затем постепенно перешел к телефильмам, первым из которых стала «Безымянная звезда». Мне нравится именно телевизионное кино. И когда «Покровские ворота» мне предложили ставить как кинофильм, я отказался и поставил фильм для телевидения.

О. Науменко. Когда вы как режиссер выбираете актерский состав, то чем при этом руководствуетесь?

М. Козаков. Для меня очень важно совпадение психофизических данных актера с той ролью, которую я ему предлагаю. Плюс актерское дарование.

О. Науменко. А комфортность в общении учитываете?

М. Козаков. Нет. У меня редко бывали конфликты с актерами. Сначала я рассказываю, что это будет за фильм, как я буду строить роль, и говорю: «Если тебе это подходит, соглашайся. Если нет, тогда не соглашайся».

Некоторые считают меня диктатором, потому что я способен показать, как надо играть тот или иной кусок, добиться интонации и нужного темпоритма. Но если я сталкиваюсь с таким талантом, как, например, у Олега Даля, который играл в моем телеспектакле «Удар рога», то всегда прислушиваюсь к тому, что он от себя привносит. Это феномен актерской личности. Но и в данном случае мы шли синхронно, внимательно слушая друг друга.

За все отвечает режиссер: за сценарий, за кастинг... Потому что если актер плохо играет, то либо ты не сумел ему объяснить, что тебе надо, либо ты его неверно выбрал.

О. Науменко. У вас есть друзья среди коллег-актеров?

М. Козаков. Лучшие друзья ушли...

О. Науменко. Они не обижались, если вы не приглашали их в свои фильмы?

М. Козаков. Не знаю... Правда, однажды Андрюша Миронов, с которым мы дружили, сказал мне: «Что ж ты взял в «Покровские ворота» Равиковича, а не меня?» Это на роль Хоботова. Я ответил: «Андрюша, ты слишком знаменит, чтобы играть жителя коммунальной квартиры». Правда, на пробах он был хорош – смешно играл. Но он был Мироновым, а мне нужен был типичный еврей с такой себе «виннипушестостью». У меня был выбор: звездный состав или незвездный. Я выбрал незвездный. Там одна звезда по те временам – Леонид Броневой, но он играет артиста, который даже в коммунальной квартире может быть известным персонажем.

Конечно, лучше выбирать актеров среди друзей, но – если дружишь с ними не только по принципу рюмки водки, а еще и по сходству мировоззренческих и эстетических взглядов.

В 2010 году у Михаила Козакова был диагностирован рак легких в неоперабельной форме. Актер уехал на лечение в Израиль. 22 апреля 2011 года Михаила Козакова не стало.

Список литературы:

Книги

1. Козаков, Михаил Михайлович. Актерская книга / Михаил Козаков. - М. : ВАГРИУС, 1996. - 430, [2] с., [16] л. вкл. ил. - (Мой 20 век).

2. Козаков, Михаил Михайлович. Фрагменты / Михаил Козаков. - М. : Искусство, 1989. - 351, [1] с. : ил.

Статьи

3. Ниоткуда с любовью // STORY. – 2018. – № 10. – С. 89-100.

4. Пахомова, Анжелика. Михаил Козаков вылетел из рядов КГБ, не сумев соблазнить американскую журналистку / А. Пахомова // Семь дней. – 2018. – № 41. – С. 52-57.

5. Михаил Козаков: «Я, может быть, и в меньшинстве» / интервью ведет Олексий_нестор Науменко // Искусство кино. – 2008. - № 2. – С. 90-103.

6. Козаков, Михаил. Третий звонок : израильские записки / М. Козаков // Знамя. – 1996. - № 6. – С. 84-143.

7. Михаил Козаков: «Мы неинтересны» / беседу вела О. Шумяцкая // Театр. – 1993. - № 10. – С. 68-71.

8. Старосельская, Наталья. «И очертанья Фауста вдали…» / Н. Старосельская // Литературное обозрение. – 1986. - № 9. – С. 81-85.

Составитель: ведущий библиограф М. Г. Артемьева