Лучшие произведения 2019 года в литературно-художественных журналах
Тематический список литературы. Курган. 2020
В 2019 году в «толстых» литературных журналах появилось немало новой прозы современных российских писателей. В силу того, что нынешняя издательская ситуация почти также далека от писателей, как декабристы от народа, именно в литературных изданиях бьется живой и достоверный пульс нашей словесности. Мы предлагаем нашим читателям анализ некоторых произведений, опубликованных в отечественных литературных журналах в 2019 году.
Великая Отечественная война
Память
У каждого была своя война
И смерть своя – одна на всю Европу,
А общими – убитых имена,
И мёртвые шаги в пустом окопе.
Отец, ты вынес на себе весь ад,
Ты нёс судьбу, как раненую руку.
Ты вызубрил прогорклую науку:
Шар крутится вперёд, а не назад.
...Я орден Славы внуку передам,
Пускай и он твоей судьбой гордится.
Так сызмальства живой воды напиться
Велела Русь своим богатырям.
В. Портнов
Бояшов, Илья. Бансу : быль / Илья Бояшов // Дружба народов. – 2019. - № 7.
Бансу в переводе с алеутского – дух. Алеуты живут на Аляске. Бансу редко, но посещает эти места: беспощадный, жестокий, в образе громадного медведя с человеческой головой.
О реальной войне сейчас трудно написать – остались приключения, детективы. Вот и быль Ильи Бояшова имеет реальную основу.
«Жили-были в годы войны два летчика – штурман Алёшка Демьянов и пилот Вася Чиваркин. И служили парни не где-нибудь, а в 1-й перегоночной авиадивизии: оба в составе одного экипажа доставляли из Америки в СССР добротные американские «бостоны». Двадцативосьмилетний Чиваркин имел за спиной службу на Крайнем Севере. Демьянов, будучи на три года помладше пилота, считался способным штурманом и успел повоевать на «белофинской». Понятное дело, летуны рвались на фронт, но каждому неоднократно отказывали: для перемещения драгоценной техники требовались спецы, а с опытом и у того, и у другого все оказалось в порядке».
Они были настолько разные: пилот Вася – серьезный, сдержанный; штурман Алешка – раздолбай, болтун, одним словом «дурак дураком». Во время перелета штурман выпал. Только приземлившись, Вася понял, что потерял Алешку. От него остался только один расшнурованный «американский ботинок». Катастрофа.
«Дело, действительно, оказалось государственным и в высшей степени важным, но о сути того дела разволновавшийся Крушицкий рассказать подполковнику не имел никакого права. А суть заключалась вот в чем: помимо жизни явной – бесперебойной переправки самолетов и грузов – не менее интенсивно кипела по всему Алсибу еще одна, известная лишь немногим, жизнь. Разведка двух стран не сидела сложа руки: правдами и неправдами союзники пытались выудить друг у друга как можно больше секретов».
Такой секрет был и у штурмана в парашютной сумке. Начался поиск.
«– Да нет. Знаю, конечно, - пробормотал тот, - а они забавные.
– Кто?
– Они. Я имею в виду русских, - сказал доктор. – Я видел их в Анкоридже. Они немного ненормальные. Совсем немного. Видно, им хорошо промыли мозги... А вам они не кажутся забавными, лейтенант?
– Забавными? – переспросил доктора Смит – Нет, мне они не кажутся забавными. Совершенно не кажутся.
Бессел пожевал еще немного резинку, глядя в окно на растворяемые липким мелким дождем жилища аборигенов.
– Они какие угодно, но только не забавные, док, - добавил он. – И, боюсь, мы с ними еще наплачемся...»
И они наплакались…
А при чем Бансу – узнаете, если прочитаете.
Пронина, Светлана. «Олiвець» : рассказ / Светлана Пронина // Наш современник. – 2019. - № 7.
Главный герой – молодой парень Семён, который в марте 1941 года идёт служить в армию. Но вскоре начинается Великая Отечественная война, и служба Семёна затягивается надолго. После контузии в бою он попадает в плен, где усердно учит украинский язык, так как среди военнопленных распространяется слух о том, что украинцы будут отпущены домой. Выучить украинский язык Семёну помогает военнопленный из-под Полтавы Остап. К сожалению, слух остаётся слухом: фашисты из концлагеря не отпустили никого. После войны Семён долго ещё будет удивлять земляков «незнакомыми словами».
Война в Донбассе
Прилепин, Захар. Некоторые не попадут в ад : роман-фантасмагория / Захар Прилепин // Наш современник. – 2019. - № 5, 6.
Автор написал о себе, о войне в Донбассе и о своих сослуживцах. Персонажи достаточно узнаваемы. Главный герой – знаменитый писатель Захар – четвертый год живет и воюет в Донбассе. На своем автомобиле он в сопровождении личной охраны катается из дорогого ресторана «Пушкин» на передовую, а с концерта рэпера Хаски – в баню к Бате, полковнику Александру Захарченко. Веселый, бесстрашный, бескорыстный и обаятельно ироничный Захар то отправляется в самое пекло «брать языка», чтобы обменять его на попавшего в плен важного «ополченца», то пьет водку под задушевные разговоры с простыми деревенскими ребятами из своего батальона, то уместно цитирует Цветаеву, то накрывает вражеские позиции местным супероружием.
Чем закончилось – мы знаем – после 4-х лет боевой деятельности он вернулся домой…
Политика
Фашизм
Нежный Александр. Бесславие : роман / Александр Нежный // Звезда. – 2019. - № 7, 8 ; 2017. - № 10, 11 ; 2016. - № 10, 11, 12.
Можно о жизни вообще и в частности отдельного человека написать просто и мудро. Как Евгений Водолазкин в романе «Брисбен». А можно очень сложно и мудрено. Как Александр Нежный в романе «Бесславие» (журнал «Звезда» № 7, 8 за 2019 год, № 10, 11 за 2017 год, № 10-12 за 2016 год)
Придется ли это повествование впору нынешнему времени – не знаю и знать не хочу.
Все романы Александра Нежного сложны. Это не просто рассказ о жизни в России 2006-2009 гг., а попытка философски оценить произошедшие события в провинциальном городе. В центре – журналист, писатель Лев Михайлович Трубицын – вдовец, имеет названного сына Льва Александровича Шумилина.
«В церковь не хожу по многим причинам, в том числе из-за глубокого отвращения к типу, правящему нашей епархией и везде и всюду насаждающему себе подобных, - Мартиниану Линовскому. Вообразите: он разъезжает по городу в «мерседесе», на номерных знаках которого вместо полагающихся букв и цифр начертано слово «архиерей». Глава нашего ГИБДД в бессилии сжимает кулаки. На весь наш полумиллионный город есть лишь один порядочный священник, бессребреник, чистая душа и мученик уже при жизни»
Обывательская жизнь: коррупция, безнравственные поступки, приспособленчество – ничего необычного. И вдруг
«Молодого человека убили. Тогда вот перед вами вся цепочка: взрыв на Мещерской, «кровавая электричка», которой вы свидетель, убийство Балашова, полученное Штейном омерзительное письмо, листовки, подписанные четырьмя буквами: СБОР. Он вопросительно поднял брови. Союз борьбы за освобождение России, так они назвали себя. Отец Павел горестно покачал головой. Чем больше борьбы за свободу, тем несчастней страна».
Лев Михайлович по косвенным признакам понимает, что главный «фашист» его «сын» Лева.
«Куда идем? Так мой папа в старости вопрошал. Куда заворачиваем? И пришли, и завернули, и нате вам вместо Ивана-Царевича Адольфа Гитлера, а еще лучше... дай Бог памяти... святого Атаульфа Хитлера Берлинского, вот как! У нас, в России, есть люди, не скажу, много, но есть, молятся они на его икону. Да чего только в России нет! Я другой такой страны не знаю... Богатая наша страна – безумия на весь мир хватит. И вы, Лев Михайлович, этого безумия жертва. И скажите вы мне, сделайте милость, - он приготовился писать, - кого вы там видели? На месте преступления? Сколько их было? И – главное – узнали кого-нибудь?»
Узнал и ужаснулся. Кто способствовал тому, что умный, хороший, образованный Лева стал способен на такое?
«Русский, украинский, польский, румынский, венгерский и т. д. равно угрюмые и свирепые национализмы проиграли немецкому лишь в том, что не смогли выдвинуть фигуры, сопоставимой с Гитлером; а в остальном они близнецы-братья, и вбитая в молодую пустую башку крохотная мыслишка, что Россия заживет богато и привольно, когда очистится от желтых, черных, узкоглазых, а особенно евреев, в конце концов, превращается либо во взрыв на Мещерской, либо в «кровавую электричку». Когда совесть – химера, тогда жизнь другого не стоит и ломаного гроша. Что там еще у вас, господа?»
Вопросов много. Ответы не могут быть простыми.
«И вы, - с презрением проговорил Лева, - и есть русский народ?» Круглов примиряюще улыбнулся. Мы русские, мы эллины, мы иудеи. «У меня в роду кого хочешь возьми, хоть деда, хоть прадеда, хоть кого – все русские», - едва ли не с обидой ответил Горшенин. «Я так ошибся», - и с этими словами Лева Шумилин полез на свой второй этаж. Свет погасили».
Слуцкий, Анатолий. Немой набат : роман / А. Слуцкий // Москва. – 2019. - № 7, 8, 9.
Первая книга романа была опубликована в журнале «Москва» и есть отдельное издание. Вторая книга готовится к публикации.
Анатолий Салуцкий написал политический роман, который стоит всех рассуждении, оценок, прогнозов многочисленных современных политологов, экспертов, аналитиков, вместе взятых. В высшей степени злободневное сочинение! Действие происходит в наши дни, политический пейзаж узнаваем, вплоть до реальных знаковых фигур и случившихся на наших глазах событий. Однако не всякому, даже пытливому уму дано проникнуть в их суть, здесь нужна эксклюзивная информированность. Анатолий Салуцкий приоткрывает потайные двери, ведущие в глубинные лабиринты власти, и расставляет опознавательные знаки современного политического ландшафта. Его действующие лица почти все сплошь из номенклатурной и деловой элиты, так или иначе причастные к кремлёвской политической кухне, - разные её полюса.
Главные герои: русский промышленник, в уста которого автор вложил немало любимых идей; его антипод - «игрок», «виртуоз сиюминутности», «решала», готовый на любую подлость; женщина, за которую они борются, олицетворяющая собой, как подчёркивается в романе, саму Россию. Отношения в этом любовном треугольнике составляют ядро повествования, определяют драматургию. Но не менее смыслово насыщенны и другие сюжетные линии, где переплетаются судьбы и характеры, где представлены уникальные типы современного российского политического пейзажа. Тут и пронырливый «офшорный аристократ», и говорливый «депутат-вольнодумец», и хорошо информированный чиновник из Минэкономразвития, и неприметный банковский служащий – тайный «информатор» власти, работающий «в тылу завтрашнего дня», и пронырливый писака, состоящий на довольствии у опального олигарха... Не обошлось и без актуального конспирологического сюжета, и здесь свои герои: «журналист-пятиколонник», прошедший идеологический тренинг в Штатах, его американский шеф и профессиональный вербовщик с дипломатическим статусом...
Однако все сюжетные линии, даже с некоторым детективным оттенком, любовные перипетии – непременные романные атрибуты, отнюдь не главное, что заставляет читать книгу с напряжённым вниманием. Гораздо ценнее – мысль, пронизывающая интереснейшие диалоги героев, - она и есть каркас романа, придающая ему уникальность. О чём размышляют герои, о чём спорят? Да о том, что больше всего волнует и самого автора, - о пути России, сегодняшнем её дне, её будущем. В романе вполне очевидно обозначены две точки притяжения. К одной стягивается всё здоровое, национально-ориентированное, взыскующее развития, ясной и большой перспективы, подлинной суверенности, к другой – холопски-прозападное, подчинённое исключительно эгоистичной сиюминутной выгоде, готовое ради неё чуть ли не на полную «утилизацию» собственной страны. Нарастающее напряжение между этими двумя разнонаправленными полюсами рискует разразиться мощным грозовым разрядом, способным пожаром полыхнуть по России. И в народе, сбитом с пути, лишённом ориентиров, мечущемся в поисках столбовой дороги, всё сильнее звучит набат. Пока – немой.
Роман Анатолия Салуцкого – предупреждение, адресованное в первую очередь тем, кто, будучи облечён властью, трусливо затыкает уши, не хочет или не способен расслышать его приближающихся грозных звуков.
Гаммер, Ефим. Голоса пустыни : роман ассоциаций / Ефим Гаммер // Нева. – 2019. - № 6.
Действие романа растянуто на 40 с лишним лет и вместило Великую Отечественную, где участвовали и отцы и дети и войну в Израиле 1982 года, где участвовали только дети.
«Хоронили Трайгера…
На Иерусалимском кладбище хоронили тихого человека Трайгера. Хоронили без шума и занудных речей. Опустили в холодную яму, засыпали каменистой землей и молча, думая о преждевременной смерти, окружили могильный холмик – в ожидании напутственной молитвы.
Тихий человек Трайгер, приштопанный к захудалой действительности и предынфарктной старости, жил в скверном одиночестве. А умер, как жил…»
А как жил?
Июнь 1941 года. За линией фронта.
Три друга из Белоруссии готовятся к всесоюзным соревнованиям. Они хорошие стрелки – Николай, Григорий, Славик.
Начало войны и друзья в гуще трагедии.
«- Служили два товарища, ага.
Николай похлопал его по спине.
- Служили два товарища, ага. Служили два товарища в одном полку.
- В одном и том же, партизанском, - добавил Гриша.
- Вот пуля прилетела, и товарищ мой…,
- Служили два товарища, ага.
- Служили два товарища, ага.
И вместе:
- Служили два товарища в одном партизанском полку».
А отцы воевали и погибали на фронте.
Июль 1982 года. От Сайды до Бейрута.
«Израэль ба дерех нахона» - «Израиль на верном пути»… Эта надпись памятна каждому, кто жарким летом 1982 года попадает в Бейрут. Она на зданиях, на машинах, на лавочках, на белых флагах, вывешиваемых повсеместно. Она на арабском, иврите и английском.
Везде… Повсюду… И казалось бы, навсегда…
Но мы ведь знаем, насколько все изменчиво в мире…».
Друзья – врачи, журналисты, банкиры – резервисты. Таков мир. Отцы точно погибали?
«Первая агентурная сеть – это воспетая в романах и фильмах «Красная капелла». В нее, само собой, Штирлиц с малоразговорчивой связисткой Катей не входил. В нее входили разведгруппы Харнака и Шульце-Бойзена, а в парижское ответвление – другие евреи, во главе с Анатолием Гуревичем. Перечислим, чтобы сохранить имена для истории. Яков Бронин, Семен Гиндин, Александр Гиршфельд, Борис Гордон, Гиери Робинсон, Герш и Мира Сокол, Софи Познанская, Давид Ками, Герман Избуцкий, Вера Аккерман, Сарра Гольдберг, Исидор и Флора Шпрингер, Жак и Рашель Гуниг, Франц Шнейдер, Абрам Рейкман, Лион Грософогель, Лиана Берковиц, Гилель Кац, Жанна Пезан, Рита Арнольд. Среди легендарных еврейских разведчиков были и такие, о чьих подвигах даже сегодня еще нельзя рассказывать. Это выходец из Швейцарии Мусберг Трайгер, кличка «Муся», и одессит Монус-Вилли Кайзер, по прозвищу «Моня с Молдаванки».
Николай Вербовский похоронил отца не зная, кто он.
Мусбер Трайгер («Муся») - Вербовский отец.
По русской пословице «И смех грех».
Смех нашей боли.
«Евреи – великие насмешники. Это укоренилось в нашем сознании. И мы смеемся взахлеб, до дребезжания голосовых связок. Смеемся удачной шутке, не задумываемся, над кем смеемся.
Над кем смеются евреи, когда не смеются над ними?
Евреи смеются сами над собой, над своей жизнью, над своими надеждами, над своей болью. Сами над собой, и их смех имеет привкус горечи».
Рекомендую.
Природа
Тарковский, Михаил. Поход : повесть / Михаил Тарковский // Наш современник. – 2019. - № 11.
Главный герой – охотник Иван Басаргин. Место действия – суровый таёжный край. После долгой болезни умирает его супруга Иулиания. Он до последнего вздоха заботился о жене и матери своих детей. Через семь лет вдовец обвенчался с Натальей. И в 65 лет стал отцом маленького Пети. Иван очень трогательно заботится о малыше. Остальные дети давно взрослые, у сыновей свои семьи, возникает необходимость расширяться. К востоку от их участка находится свободная территория. Не дожидаясь весны, Иван решил предпринять поход к этой новой земле. Путь предстоит непростой, через тайгу и болота, рассчитывать приходится только на себя…
Жизнь. Семья. Любовь
Крюкова, Елена. Хоспис : роман / Е. Крюкова // Нева. – 2019. - № 3.
Столько вопросов вызывает роман: возвращение «блудного сына», «блудной матери» - зачем и почему? Покаяться, чтобы их простили? А отец и дочь смогут примириться?
Хоспис – последнее убежище больного человека. Но «хоспис» это не только медицинское учреждение, это место успокоения и примирения с судьбой и смертью, это место, где ничего нельзя изменить.
Старый хирург Матвей Филиппович – одинокий, жена и дети умерли. Но еще есть силы работать и вспоминать. И вдруг…
«Возник звук. Дверь открывалась. Входная? В комнату? Затаил дыхание. Губы стали холодными, а лоб мокрым. Вошли? Открыли замок отмычками? Шаги. Медленные, осторожные. Они раздавались еще далеко. Может, в прошлой жизни.
Ах ты, хирург, сам-то режешь налево-направо. Сам... кромсаешь...
Шаги ближе. Ближе. Он зажмурился. Жмурься сильнее! Еще сильней! Сейчас из-под прижмуренных век полетят искры боли, и ты займешься пламенем и проснешься!
Шаги стихли.
Тот, кто стоял за его спиной, рядом с его мертвецами, молчал. Было слышно только его дыхание: хриплое, медленное, редкое. Хрипы звучали громче, когда он вдыхал, у него булькало в груди. Выдыхал человек через заложенный нос, носом свистел, как чайник. Смешно и страшно.
Напротив него стоял лысый старый человек.
А может, долыса бритый. А может, молодой, он еще не понял.
Иглы, колючки вместо волос. Колючее лицо. Грязь на щеках. Будто плакал грязью.
Лицо человека было ему тесно. В нем он задыхался. Он глазами лез, вылезал из лица, глаза умирали на лице, проклинали все, что видели, и тут же воскресали».
Сын, сбежавший от нормальной жизни, мечтавший стать вором и вкусить воровскую свободу.
«Я не оправдываюсь. Это я сам себя так уговариваю. Сам себе песню пою, колыбельную. На самом деле, бать, я родился вором и вырос в вора, и никуда мне было не удрать от воровской своей судьбы».
Путь в никуда.
«Мертвый сын лежал в крови, погасший. Закончилась брань. Старый отец в сумерках тихо светил дряхлым телом и алым плащом, старый нечищеный тусклый светильник. Сам себе удивлялся, стоял, смущенный незримой, неслышимой общей любовью. Зачем ему эта награда? Он сам скоро вслед за сыном пойдет. Нищенка сидела в ногах у покойника и ела хлеб и колбасу. Ее не смущало присутствие смерти».
Тишков, Леонид. Взгляни на дом свой : роман-фантазия с рисунками автора / Леонид Тишков // Знамя. – 2019. - № 2.
Автор – известный художник. Произведение состоит из двух частей – документальный рассказ о малой родине и художественный об этом же.
«ДОРОГА ДОМОЙ
Что так тянет меня сюда, в мой, собственно, дикий малолюдный край, где зима длинная, как Казанская железная дорога, а лето коротко, как жизнь воробья. Сирое место, убогое, втиснутое в узкую долину извилистой реки, перегороженную плотиной, возведённой для нужд чугунолитейного производства. Сам посёлок вырос вокруг завода, как полип вокруг камня, отовсюду видна высокая кирпичная труба, иногда изрыгающая «лисий хвост», иногда чёрный дым. На эту трубу, как на штырь, насажен посёлок, мой родной городок, где я родился и вырос.
Зачем я еду в этом холодном скрипучем поезде? Увидеть родной дом? Но один, первый, уже сгнил и сломан, второй еле виден из-за сугробов, синея краешком наличника, третий ещё стоит, крепкий, как гриб-боровик, обляпанный тёмно-серым цементом, куски которого отваливаются, как старая короста с кожи больного, оголяя кирпичи. В нём давно живут незнакомые мне люди, даже деревья, растущие рядом с ним, не узнают меня».
Это Урал – Свердловская область, городок Гагарина.
Папа, мама, дети. Леонид (Леонтий) – младший. А так же дедушки, бабушки, тети, дяди. Все жили здесь: работали, воевали, восстанавливали, обустраивали жизнь.
«В зелёном семейном альбоме лежат фотографии моей мамы, сидящей в окружении учеников, позади цветущая сирень, золотые шары, берёзы, стена школы с высокими светлыми окнами, над школой – горы, поросшие лесом, над лесом – ясное уральское небо, отороченное облаками. Эти фотографии безмолвно повествуют о том времени, когда стены школы были крепки и, казалось, незыблемы, когда мои родители были учителями, а вокруг них сидели-стояли их ученики, много учеников, или сидели-стояли только учителя, - коллектив школы был дружный, вместе ходили по малину и на майские демонстрации, а потом лепили пельмени. Школа исчезла, как исчезла когда-то Атлантида, и с ней все учителя, а, может, ещё раньше исчезли учителя, а потом за ними сама школа канула в вечность».
Когда все умерли, автор начал восстанавливать неизвестные страницы своей родословной.
«Что осталось от отца? Коричневое большое пальто, чехословацкий тёмно-синий плащ, полосатый галстук, шляпа из синтетической сеточки, пустой картонный чемодан, обтянутый чёрным ледерином, в углу которого я нашёл маленькую металлическую пуговицу от гимнастёрки. Эта почерневшая от времени, пришедшая с войны пуговица со звездой и серпом и молотом единственная «награда», которую оставил мне вместо боевых наград, которых не получил, мой отец. И начинает расти эта пуговица, становится огромной, заполняя комнату, оставаясь со мной надолго. Кто может изменить что уже совершилось, как изменить совершённое время, да и нужно ли? Для меня самого и для настоящего я копаюсь в прошлом, вытягивая новые и новые факты, которые превращают маленькую пуговицу с гимнастёрки отца в огромную сферу, в ней отражается моя судьба, на которую натягивается моё существование, как худой носок, и я сажусь с тонкой иглой, чтобы штопать множественные дырки прошлого.
Совсем недавно я нашёл в Интернете справку НКВД, касающуюся военной судьбы моего отца, которого нет на свете уже более тридцати лет. В ней было указано, что командир взвода политрук Александр Иванович Тишков, 1912 г. р., попал в немецкий плен 10 августа 1941 года у села Подвысокое. И тогда я узнал, что это место в Кировоградской области вошло в историю как Уманский котёл, в котором были окружены 6-я, 12-я и 26-я армии Южного и Юго-Западного фронтов».
Узнаваемый мир 1960-1980-хгодов.
Бочков, Валерий. Латгальский крест : роман / Валерий Бочков // Дружба народов. – 2019. - № 1.
«Жизнь не череда случайных и закономерных событйй, нанизанных на нитку времени, а некий замысловатый узор, вроде тех, которые видны лишь птицам и пришельцам из космоса…» Чтобы разобрать этот узор, юному герою романа Валерия Бочков «Латгальский крест» нужно будет познать нелюбовь матери, потерять любимую, пережить предательство брата, почувствовать за спиной адское дыхание войны, догоняющего прошлого, сбежать из советской Латвии в Голландию, одолеть половину жизненного пути и вернуться уже в новую, независимую, чужую и родную страну, чтобы похоронить отца и узнать, что, возможно, у него есть взрослая дочь...
Прекрасный роман, динамично написанный, но грустный-грустный…
«Латгалия сверху похожа на лоскутный ковер. Такой ее видят ласточки и стрижи в звонкие летние дни: в клеверные луга и поля люцерны вшиты строгие квадраты хуторских наделов, в зелени сосновых лесов сияют цыганской парчой заплатки озер, ясной лентой петляет с востока на запад Даугава.
Если мне когда-нибудь удастся стать старым, то я вернусь сюда. Вернусь без карты, без компаса – буду спать на берегу озера или ручья, а утром, взобравшись на ближайший холм и оглядев округу, буду решать, какая из далей манит меня сегодня.
От солнца моя кожа станет медной, а волосы выгорят в белое. Небо будет синим, луга бескрайними, леса дремучими. В полях, где сейчас спеет рожь, я буду собирать ржавые гильзы и белые кости. Свои находки буду бережно складывать в старое солдатское одеяло, серое, из грубой шерсти. То самое, с трафаретной надписью «Из санчасти не выносить».
Жаль всех героев Красовских: отца – веселого летчика, мать-инвалида, брата «Валета» - соперника и главного героя – Чижа. Первая сумасшедшая любовь к Инге, но она дочь фашистского командира, «Лесного брата».
Место действия – Латвия, 60-70-е годы ХХ века. Военный городок.
«– Я знаю, тебе плевать, звоню для очистки совести. Отец умер. Похороны в субботу.
Я не произнес ни слова, в динамике пиликали короткие гулки. Бережно, как раненую птицу, я опустил телефон на стол. На экране светились три тройки.
За одну минуту время спрессовалось и обратилось в ничто. Двадцать семь лет, разделявшие нас, оказались ложью, вымыслом, фантазией: Я не то что сразу узнал его; этот голос выдернул меня и швырнул обратно в прошлое. Дюжина слов, всего дюжина слов – и мне снова пятнадцать – чистая магия! Оказывается, я не переставал бояться его, я не переставал его ненавидеть. Нас разделяли четверть века и несколько государственных границ, но меня трясло, точно Валет стоял тут, прямо передо мной. С ухмылкой, щуря глаза и лениво потирая ладони, как он делал всегда прежде чем ударить».
Абсолютное непонимание друг друга и абсолютная нелюбовь.
«Мы все рождаемся с чувством вины. Вина – основа морали. Она заложена в нас, как набухшее зерно, как бомба с часовым механизмом. В щенячьи годы мы все невинны, вроде зверья на площадке молодняка в зоосаде. Мы и вообразить не можем того груза, того креста, что опустится нам на плечи в самом ближайшем будущем. Та наивная поря быстротечна, как каникулы наших прародителей в Эдеме – еще серебрится роса на лопухах, еще бескорыстно чирикают жаворонки, но откуда-то вовсю тянет яблоками. Румяные, наливные – яблоки созрели и сами просятся в руки. Древо познания, оно же древо греха. Именно знание умножает наши печали: единожды познав, ты обречен на муку до гробовой доски».
Замшев, Максим. Концертмейстер : роман / М. Замшев // Москва. – 2019. - № 7-9.
Роман о музыке, музыкантах, истории, жизни.
Две основные даты проходят через весь роман – 1948 год и 1985 год, хотя знакомство с главными героями – семьей Норштейн-Храповицких – происходит в 1953 году.
Глава семьи 80-летний композитор Лев Семенович Норштейн, его внук музыкант-виртуоз, концертмейстер Арсений Храповицкий.
Семейные трагедии – смерть жены у Льва Семеновича, измена жены Светланы у Храповицких.
«С ума она сошла из-за любви. Любви, которая настигла ее в сорок лет, преобразила и изменила все не только внутри нее, но и вокруг, будто кто-то наконец настроил до этого сбитый фокус ее взгляда на себя, на людей, на события, на прошлое и настоящее».
«Тогда уже все рухнуло окончательно...
Лев Семенович часто задавал себе вопрос: как так получилось, что его Света, его замечательная, умная девочка, проявила столько безжалостности к мужу и поддержавшему его старшему сыну? Дочерин характер повернулся неожиданной стороной. И эта сторона, увы, со временем все больше доминировала над всеми остальными ее качествами. И это рождало в Льве Семеновиче безотчетный страх, который он давил в себе, но далеко не всегда успешно. Никогда прежде она не была брюзгой, никогда не была помешана на политике в самых вульгарных ее проявлениях, никогда не демонстрировала непримиримость к тем, кто придерживался иной точки зрения. Он предусмотрительно держал в тайне от дочери то, что не прекратил общения с внуком и зятем и что далеко не все его походы к врачу заканчивались действительно в кабинете врача».
Семилетний разрыв с мужем и старшим сыном. Фатальный оговор – в случае с Александром Лапшиным. Смогут ли они все восстановить свою жизнь? Время и роман покажет.
Театр. Кино
Рецептер, Владимир. Смерть Сенеки, или Пушкинский центр : роман / Владимир Рецептер // Знамя. – 2019. - № 8, 9.
Известный актер театра и кино написал роман о театре и не просто о театре, а о Большом драматическом театре им. Товстоногова. Калейдоскоп персонажей (все известные имена). Мучительный уход из театра. Писал стихи, прозу. Но театр не отпустил окончательно – создал «Пушкинский центр» - авторский проект. Обучал, ставил спектакли.
Кураев, Михаил. «Когда пускался на дебют…» : из записок беглого кинематографиста / Михаил Кураев // Знамя. – 2019. - № 6.
Мемуарный очерк о работе автора над первым собственным киносценарием для картины «Строгая мужская жизнь», поставленной на «Ленфильме».
Писательство
Попов, Валерий. Мы не рабы : повесть / Валерий Попов // Звезда. – 2019. - № 12.
Как автор пытался стать сценаристом. Увы! Стал прекрасным писателем.
Персоналии
Замлелова, Светлана. Александр Алехин: партия с судьбой : документальная повесть / Светлана Замлелова // Москва. – 2019. - № 10.
Повесть о яркой и неординарной судьбе русского шахматного гения Александра Алехина.
Хафизов, Олег. Дуэлист : предание / Олег Хафизов // Новый мир. – 2019. - № 12.
Исторический роман из жизни русского общества первой половины XIX века – повествование от первого лица, которое ведет сначала молодой, только вступающий в жизнь дворянин, служащий Коллегии иностранных дел, а затем – бывалый офицер, участник военных действий в войне 1812 года; в свою очередь героем уже его рассказов является Федор Иванович Толстой («Американец») – одна из самых неоднозначных фигур в русской истории позапрошлого века, авантюрист, картежник (шулер), бретёр; человек, который был способен как на поступки редкого благородства, бескорыстия, смелости, так и на подлость, коварство, жестокость.
Юмор
Поляков, Юрий. Веселая жизнь, или Секс в СССР : роман / Юрий Поляков // Москва. – 2019. - № 3-6.
1983 год. Поляков с ностальгией воссоздает хронику тех лет, а именно о попытке исключения из партии писателя Ковригина. Критики, поэты, писатели, лауреаты, неудачники – все собраны в романе. Если знакомы с литературной жизнью тех лет, будет интересно угадывать персонажей. Веселый, смешной, особенно по прошествии времени. Но именно так проживали эти времена.
Будущее
Попов, Михаил. Рометта и Джульео : драматическая повесть / Михаил Попов // Москва. – 2019. - № 5.
Название ни о чем не напоминает?
А так
Действующие лица
Нан, герцог Веронский, маленький невзрачный мужчина лет сорока семи.
Париса, двоюродная сестра герцога, крупная роскошная блондинка тридцати шести лет.
Меркуция, некрасивая племянница герцога девятнадцати лет.
Супруги Монтелли:
Бориссио, зрелый уже мужчина за пятьдесят.
Ильдарио, молодой еще мужчина под сорок.
Супруги Капутекки:
Франциска, рыжая дама чуть старше сорока.
Франческа, брюнетка слегка за сорок.
Джульео Капутекки, юноша семнадцати лет.
Рометта Монтелли, девушка пятнадцати лет.
Тибальта, племянница синьоров Монтелли.
Бенволия, племянница синьоров Капутекки.
Нектор, возлюбленный Джульео семнадцати лет.
Кормилио, денщик Рометты, пожилой, корявый дядька.
Дон Альберто, настоятель храма Святого Купидона.
Шекспир на совершенно современный лад. Сумасшедший мир с его безбожием, трансгуманизмом, феминизмом и абсолютной свободой, одновременно жестким диктатом Брюсселя.
Свободный вольный город Верона живет по законам «однополых браков». И кажется «счастлив», если бы…
«– Ты не отдаешь себе отчета в этом, а это очень важно – верный! Этим мы и отличаемся от натуралов – постоянством. Наши союзы прочны, посмотри на нас с твоей матерью, посмотри, если уж на то пошло, на Ильдарио и Бориссио. Это натуралы заражены паршой полигамии».
Но главные герои испытывают друг к другу «противоестественное» влечение и влюбленность. Выходы из этой ситуации есть, но…
«Помощники Патогено вынесли поднос с ритуальными флаконами. Собственно, посвящение и состояло в получении каждой посвящаемой особи флакона, содержащего самый настоящий яд. Ритуальный смысл заключался в том, что девушки вместе с объявлением об их совершеннолетии получали право на самоубийство, которое в экстренном случае можно было совершить, глотнув того самого яду. Брюссельская конституция, помимо права на перемену пола, включала в себя еще и право на добровольный уход из жизни, когда пребывание в этой жизни становится невыносимым в случае тяжелого заболевания или слишком уж престарелого возраста. Столичные чиновники настаивали, чтобы яд во флаконе был настоящий, дабы не оскорблять конституционный акт бутафорским реквизитом».
Жаль, есть будущий мир будет таким.
Эпилог
Хор
В Вероне две прекрасные семьи
Столкнулись вдруг с проблемою кровавой,
Святые репутации свои
Могли покрыть они недоброй славой.
Упорство удивительных детей
Семейства ввергло в муки и волненья,
И можно было ждать нам двух смертей,
Но отыскался способ избавленья.
Джульео исстрадавшийся юнец,
Но главный приз мы отдадим Рометте.
И главное, что не пришел конец
Любви, все здоровы и солнце светит.
Они живут и счастливы вполне,
Обманным сочетавшиеся браком.
Других таких не отыскать в стране,
Но эту тайну мы покроем мраком.
Составитель: главный библиограф Пахорукова В. А.
