Версия для печати

Лауреаты национальной литературной премии «Большая книга» 2006-2013

Дайджест. Курган. 2013

Содержание

• О премии
• Евгений Водолазкин
• Даниил Гранин
• Михаил Шишкин
• Павел Басинский
• Леонид Юзефович
• Владимир Маканин
• Людмила Улицкая
• Дмитрий Быков

О премии

«Большая книга» — российская национальная литературная премия, учрежденная в 2005 году, с самого начала заявила о себе как о самой-самой. Является крупнейшей в России и СНГ литературной наградой и второй по величине литературной наградой в мире по размеру призового фонда после Нобелевской премии по литературе. Первая премия составляет три миллиона рублей, вторая — полтора миллиона, третья — миллион. Она и самая демократичная: в жюри премии входит более 100 человек — профессиональные литераторы, деятели культуры, научные работники, общественные, государственные деятели, журналисты, предприниматели. Кроме профессионального жюри, к выбору лучших произведений из короткого списка привлекаются самые широкие слои населения, которые могут принять участие в интернет-голосовании.

К конкурсу допускаются произведения очень разных жанров: романы, сборники рассказов и повестей, документалистика, мемуары — одним словом, современная проза во всем ее разнообразии. Задача «Большой книги» — как раз дать внятные рекомендации читателю, доказать, что чтение по-прежнему приятно, если угодно — престижно, несмотря на новомодные визуальные искусства...

Лауреаты премии 2006-2013 гг.

2006 г. — Дмитрий Быков (биография «Борис Пастернак»)

2007 г. — Людмила Улицкая (роман «Даниэль Штайн, переводчик»)

2008 г. — Владимир Маканин (роман «Асан»)

2009 г. — Леонид Юзефович (роман «Журавли и карлики»)

2010 г. — Павел Басинский (исследование «Лев Толстой. Бегство из рая»)

2011 г. — Михаил Шишкин (роман «Письмовник»)

2012 г. — Даниил Гранин (роман «Мой лейтенант»)

2013 г. — Евгений Водолазкин (роман «Лавр»)

26 ноября 2013 года в Доме Пашкова объявили имена лауреатов крупнейшей литературной премии России «Большая книга».

Победителями премии «Большая книга — 2013» стали:

1 место — Евгений Водолазкин «Лавр»

2 место — Сергей Беляков «Гумилев сын Гумилева»

3 место — Юрий Буйда «Вор, шпион и убийца».

Лауреатом премии «За честь и достоинство» стал Евгений Евтушенко.

По результатам читательского голосования:

1 место — Майя Кучерская с романом «Тетя Мотя»

2 место — Сергей Беляков с биографией «Гумилев сын Гумилева»

3 место — Евгений Водолазкин с романом «Лавр».

Евгений Водолазкин. Лауреат премии «Большая книга» за 2013 год

Об авторе

Евгений Германович Водолазкин (р. 1964) — сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, доктор филологических наук, автор многочисленных работ в области древней и новой русской литературы. Работая под руководством Д.С. Лихачева, публиковался в «Трудах Отдела древнерусской литературы», принимал участие в подготовке Энциклопедии «Слова о полку Игореве» и «Библиотеки литературы Древней Руси». Совместно с Г.М. Прохоровым и Е.Э. Шевченко издал книгу «Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские» (1993). Автор монографии «Всемирная история в литературе Древней Руси» (2000), в которой разработана и обоснована новая концепция древнерусского исторического повествования.

С начала 2000-х годов наряду с научными исследованиями публикует публицистические и научно-популярные работы. Автор книг «Дмитрий Лихачев и его эпоха» (2002, 2006), «Часть суши, окруженная небом. Соловецкие тексты и образы» (2011), «Инструмент языка» (2011). В это же время, начинает заниматься литературным творчеством. Изданный в 2009 году роман «Соловьев и Ларионов» стал финалистом премии Андрея Белого (2009) и «Большой книги» (2010). В 2012 г. вышел роман «Лавр». С 2012 года возглавляет пушкинодомский исследовательский центр «Современная словесность в литературной традиции» и является главным редактором альманаха «Текст и традиция». Живет в Санкт-Петербурге.

Лауреат премии «Большая книга» за роман «Лавр».

Из интервью

— Евгений Германович, в вашем вхождении в литературу есть что-то неожиданное, таинственное, я бы даже сказал, чудесное. Никто не знал о существовании писателя Водолазкина ещё несколько лет назад — знали учёного, филолога, специалиста по древнерусской литературе, и вдруг стали выходить одна за другой художественные книги, и Вам довольно быстро и на первый взгляд очень легко удалось сделать себе имя в литературе.

— Мне кажется, и в моём случае имя делалось не без сложностей. После вручения одной из литературных премий ко мне подошёл почитаемый мной Владимир Семёнович Маканин. Он сказал, что рассчитывал на победу моего романа «Соловьёв и Ларионов» и сожалеет, что этого не случилось. И прибавил: «Всё у вас для этого было — кроме имени. Вам не хватило имени». Что касается лёгкости, о которой Вы говорите, то она выразилась в несколько другом смысле. Я не испытывал напряжения, свойственного начинающим авторам. Ко времени публикации моих первых вещей вопрос самореализации (он важен для всякого человека) в моей жизни уже не был основным. «Опорной» ногой я стоял в науке, и страха «не состояться» у меня не было. В случае литературной неудачи я бы продолжал заниматься Древней Русью (как, впрочем, занимаюсь ею и сейчас), эта работа доставляет мне радость.

— Вы долго к этому шли, таились, писали в стол и не решались публиковать или же стали писать относительно недавно? Как это случилось?

— У меня была читающая семья. Воспитывался я бабушкой, а бабушка много читала — вот и я стал читать. Мы вместе с ней ходили в районную библиотеку. До сих пор помню эти библиотечные прогулки. В раннем детстве человек читает просто потому, что интересно. В юности, когда человек открывает для себя смерть (вновь возвращаюсь к главному вопросу), он начинает читать, чтобы понять, как с этой проблемой справлялись до него. Сначала для меня это был важный толчок к чтению, потом, как уже сказал, к писательству.

До сорока лет я написал лишь несколько небольших вещей. Они не показались мне достойными публикации и в конце концов, слава Богу, где-то затерялись. Так что речь о систематическом писании в стол не идёт. Было, скорее, другое. Предчувствие, что литература — та сфера, которая когда-нибудь может стать моей. С этим предчувствием я, видимо, и пошёл когда-то на филфак, как идут туда многие — не имея ещё конкретных жизненных планов, из влечения к слову как таковому. Другое дело, что филологическое образование — это я понял уже потом — к писательству особо не приближает. Иногда даже отдаляет, поскольку своё умение писать литературно филолог способен ошибочно принять за что-то большее. Гладко написанный текст — ещё не литература. Литература — то, что возникает над текстом, как электрическое поле над проводами. И для того, чтобы создать это поле, автору нужна особая энергетика, особое умонастроение, видение (ведение?), которые появляются с опытом. Под опытом я понимаю не механическую сумму пережитого, а результат внутренней работы, который включает и пережитое, и выводы из него, и что-то такое, что приходит без всякой видимой причины. Это возникает чаще всего в зрелом возрасте, и здесь лежит ответ на Ваш вопрос, жалею ли я, что время упущено. Нет, не жалею, потому что время не было упущено — внутренняя работа шла. Начни я писать раньше — мог бы, наверное, публиковать тексты, создающиеся на чистой технике, — детективы, фантастику, ещё что-нибудь. Но жанр, стиль (а с ними глубина погружения) обладают удивительной цепкостью, и не всегда у начавшего «в лёгком жанре» впоследствии получается сменить регистр. Я знаю талантливых людей, которым, несмотря на все усилия, это так и не удалось. Что до возможности выглядеть смешным, то, я знаю, некоторые мои коллеги из этих соображений пишут под псевдонимом. Но правда, как известно, рано или поздно выходит наружу, и тут уж становится смешно вдвойне: ещё и под псевдонимом. Я, подобно Карлсону, в этом отношении сохранял спокойствие. С годами вообще меньше смотришь по сторонам, просто делаешь то, что считаешь нужным.

— И каковы Ваши темы?

— Их много. Одна из важных тем, пусть это прозвучит несколько пафосно (иногда не нужно бояться пафоса), — жизнь и смерть. В ответе на вопрос о смерти мы отвечаем на вопрос о жизни — для чего мы живём. Без этого ответа очень трудно жить. Это сфера, в которой наука ничего не может решить, потому что имеет свои границы. Она не способна объяснить, как всё возникло, для чего, зачем мы существуем. На эти вопросы отвечает религия и, наверное, литература. Литература для меня — это попытка справиться с этими вопросами.

— Изменилась ли как-то Ваша повседневная жизнь после того, как Вас стали печатать и из учёного Вы... как бы это лучше сказать, превратились в писателя, обогатились им, усложнились, раздвоились?

— Наука и литература — разные способы познания мира. В одной голове они могут чувствовать себя хорошо, лишь находясь в разных помещениях. Совместное их проживание пагубно: хуже пестрящего научными данными романа может быть только художественно написанное исследование. В науке я текстолог, занимаюсь преимущественно генеалогией древнерусских текстов, и работы мои по-хорошему скучны. Настоящая наука должна быть рациональной, сводить эмоции к минимуму, и полученное научное воспитание не позволяет мне изменять этому принципу. Те эмоции, которые не помещаются в генеалогические стеммы, я отдаю литературе. Необходимое разделение науки и литературы не исключает в то же время их взаимодействия. Наука даёт литературному творчеству материи и внимательное отношение к источникам, литература же со своей стороны — тот гармонический взгляд, которым поверяется алгебра науки.

— Чем занимается Пушкинский Дом, кроме, так сказать, плановых академических исследований?

— Пушкинский Дом — пожалуй, самый крупный и авторитетный центр по изучению русской литературы — от её истоков в одиннадцатом веке до современности в веке двадцать первом. Работает в институте более двухсот человек. Учреждение довольно консервативное в том смысле, что сотрудники его представляют по большей части традиционную науку, базирующуюся на текстологических исследованиях. Эссеистика считается грехом, и в работы сотрудников Пушкинского Дома её стараются не допускать. Вместе с тем, Пушкинский Дом всегда принимал в расчёт и литературоведческие моды, появлявшиеся и исчезавшие волнообразно. Имея эти течения в виду, Пушкинский Дом, тем не менее, сохранял своё — традиционное и несколько даже строгое — лицо.

— Как же Вы живёте в такой строгости?

— Как известно, строгость рождает искушение смеяться. Это естественное движение души. Как говорил Бахтин, смех — это вненаходимость, попытка взглянуть на свою серьёзность со стороны. Она очень важна для соблюдения равновесия. Каждый из нас осуществляет такие попытки по-своему.

— И как осуществляете их Вы?

— В 2012 году я издал книгу «Инструмент языка». Впервой её части идут своего рода научные анекдоты, вторая часть — рассказ о близких и дорогих людях, моих друзьях, многих из которых уже нет на свете... И третья часть — заметки о современном русском языке в разных его измерениях.

— Как Пушкинский Дом сближается сегодня с литературной современностью?

— На современность мы смотрим всё внимательнее. В Пушкинском Доме недавно был создан исследовательский центр «Современная словесность в литературной традиции». Возглавить его поручено мне — потому, наверное, что я ихтиолог и рыба в одном лице. Мы будем издавать ежегодный альманах «Текст и традиция». Мы искали свою нишу, и поскольку наша (можно похулиганить?) фишка — классика, мы решили не отбивать у критиков их литературно-критический хлеб. Мы будем исследовать современные тексты в их литературной традиции.

Библиография Евгения Водолазкина

Лавр : неисторический роман

Похищение Европы : роман

Соловьев и Ларионов : роман

Водолазкин, Евгений Германович. Лавр : неисторический роман / Е. Водолазкин. — М. : Астрель, 2013. — 442 с.

«Мне кажется, что это книга о милосердии, о любви, преданности и это то, что требуется сейчас в большой степени», — признался сам автор.

Приступая к роману, я хотел рассказать о человеке, способном на жертву. Не какую-то великую однократную жертву, доля которой достаточно минуты экстаза, а ежедневную, ежечасную жизнь-жертву. Культу успеха, господствующему в современном обществе, мне хотелось противопоставить нечто иное. Несмотря на «нравственную» проблематику, менее всего меня привлекала возможность учить: это не дело литературы, да и права такого мне никто не давал. Пока писал книгу — сам учился, мы с ней делали друг друга. Литература призвана изображать, а уж читатель решит, нравится ему изображение или не нравится и что он вообще будет с ним делать. Предприятие было рискованным. Проблема описания «положительно прекрасного человека» чрезвычайно сложна (положительные типы — вообще слабое место литературы). На современном материале автору решать её почти невозможно, а если и возможно, то для этого нужно быть автором князя Мышкина. Я понимал, что взятый с нынешней улицы такой герой будет неубедителен, а то и попросту фальшив. И я обратился к древней форме к житию, предназначенному для такого рода повествования, только писал это житие современными литературными средствами. Как получилось — судить читателю. Говорю без всякого кокетства, потому что ещё до конца не представляю, кто мой читатель, а уж тем более — что он скажет. За «образцового читателя», который по большому счёту авторский клон, я был в целом спокоен, от него подвоха не ждёшь. Мне была важна реакция людей иного опыта, темперамента, вкуса — текст-то, мягко говоря, своеобразный, а своеобразие идёт как в плюс, так и в минус. Первые отзывы, которые до меня дошли, радуют. Не в том смысле радуют, что я непременно хочу понравиться всем (такого не бывает), а в том, что не нужно, оказывается, заранее отказываться ни от кого, выводя его из числа возможных читателей. Ты говоришь с освещенной сцены, и в тёмном зале видишь первых три ряда, и подстраиваешься под них, а всё остальное воспринимаешь как чистое пространство. Когда же включают в зале свет, обнаруживаешь вдруг, что он полон. Я это о том, что всегда нужно говорить для полного зала и не считать, что где-то на галёрке пустые кресла.

Роман «Лавр» основан на древнерусском материале, мне близком. Но я избрал этот материал не потому, что занимаюсь Древней Русью, а оттого, что речь в нём идёт о вещах, о которых удобнее говорить именно с опорой на древность. Я постоянно призываю внимательнее смотреть на Древнюю Русь, да и сам это делаю.

— Можно ли назвать «Лавр» историческим романом?

— Ни в коем случае. Большая часть действия романа отнесена к Руси пятнадцатого века, но в центре повествования стоят не исторические события, а судьба частного человека, средневекового врача Арсения. Его возлюбленная Устина, по его вине лишённая помощи при родах, гибнет. Устина бесконечно дорога Арсению, и это определяет решение героя прожить жизнь как бы вместо неё. С тех пор жизнь его, как жизнь всякого имеющего сверхзадачу, превращается в житие и строится по житийным канонам. Сюжет немного напоминает Житие Ксении Блаженной, только там наоборот — Ксения живёт вместо умершего мужа.

— То есть филологическая искушённость Вам здесь помогала...

— Конечно. Работая, я использовал десятки житий и житийных сказаний. Я также исходил из того, что в Средневековье успех врача определялся не столько уровнем медицины, сколько его даром. Чем больше Арсений жертвует собой, тем очевиднее крепнет его дар. Хорошее владение ремеслом сменяется чем-то большим — умением исцелять. О том, как протекает его жизнь, Арсений рассказывает умершей Устине. И хотя она не отвечает, происходящее между ними Арсений воспринимает как беседу, будучи убеждён, что молчание не означает отсутствия... Для меня «Лавр» — роман о любви в самом глубоком её понимании, но и роман о времени, точнее, роман об отсутствии времени, о его преодолимости через приобщение к вечному.

Роман состоит из четырех книг: «Книга познания», «Книга отречения», «Книга пути» и «Книга покоя», главы обозначены по-древнерусски, буквами, имеющими числовое значение. Соединение слова и числа, рассуждения о власти числа над человеком, в иные эпохи доходящей до убеждения в том, что мир может и должен быть исчислен, и тогда настанет конец света; преодоление заданных законов жизни, и пространства как одного из них, Божья воля и свобода — все это занимает и героя романа, и автора.

— Вы назвали свой роман неисторическим. Значит ли это, что в нём есть исторические неточности, вольности, допущения и тем самым Вы страхуетесь от обвинений в свой адрес или здесь какой-то другой посыл?

— История этой «неисторичности» такова. В традициях издательства — помещать на обложке «слоган», короткое определение особенностей книги, что имеет свой смысл. Меня попросили такое словосочетание придумать. При оформлении обложки (очень, на мой взгляд, удачном) «слоган» оказался под названием и неожиданно для меня стал восприниматься как подзаголовок. Теперь я вижу, что по своему типу он действительно очень напоминает подзаголовок, хотя ни в коем случае таковым не является. В качестве части названия его теперь нередко фиксируют и в библиографических описаниях, что — ошибка, потому что по правилам библиографии книжные данные следует списывать не с обложки, а с титульного листа. Если же говорить не о жанре определения, а о его сути, то мне хотелось дистанцироваться от исторического романа, решающего, как правило, другие проблемы. «Лавр» вопросов истории вообще не касается, это — «история души». При таком взгляде на вещи точность исторических деталей — дело второстепенное, хотя и в этом крупных ошибок я старался не допускать.

Рецензии на роман «Лавр»

1. Татаринов, А. Судьба вместо жизни / А. Татаринов // Литературная Россия. — 2013. — № 25. — С. 4-5.
2. Морозова, Т. Стань Лавром / Т. Морозова // Знамя. — 2013. — № 4. — С. 210-213.

Произведения Евгения Волдолазкина в библиотеке

1. Водолазкин, Еегений Германович. Лавр : неисторический роман / Е. Водолазкин. — М. : Астрель, 2013. — 442 с.
2. Водолазкин, Евгений. Близкие друзья : повесть / Е. Водолазкин // Знамя. — 2013. — № 3. — С. 6.

Публикации о Евгении Водолазкине

1. Рахаева, Ю. Лавры Средневековья / Ю. Рахаева // Российская газ. — 2013. — 24 сент. — С. 13.
2. Время преодолимо // Литература. — 2013. — № 4. — С. 6-10.
3. Одиночество — явление персональное // Книжное обозрение. — 2013. — № 3. — С. 3.
4. Варламов, А. Лавр непросто открывался / А. Варламов // Российская газ. — 2013. — 11 янв. — С. 12.
5. Наступление на гуманитарную сферу — явление мировое // Литературная учеба. — 2013. — № 1. — С. 4-12.
6. Постмодернизм — это рама без портрета // Независимая газ. — 2010. — 2 сент. — С. 2 (Прилож.).

27 ноября 2012 года в Доме Пашкова были названы лауреаты национальной литературной премии «Большая книга».

Победителями премии «Большая книга — 2012» стали:

1 место — Даниил Гранин «Мой лейтенант»

2 место — Александр Кабаков и Евгений Попов, с рассуждениями-воспоминаниями о Василии Аксенове

3 место — Марина Степнова «Женщины Лазаря».

Даниил Гранин, которого назвали патриархом российской литературы, также получил премию за «Честь и достоинство» из рук Екатерины Гениевой и президента Ленинской библиотеки Владимира Федорова.

По результатам читательского голосования:

1 место — Архимандрит Тихон (Шевкунов) «Несвятые святые»

2 место — Марина Галина «Медведки»

3 место — Марина Степнова «Женщины Лазаря».

Даниил Гранин. Лауреат премии «Большая книга» за 2012 год

Лауреатом первой премии стал Даниил Гранин за роман «Мой лейтенант». Он же был удостоен специального приза «За честь и достоинство». Писатель назвал свой роман «долгом перед однополчанами».

— Я рад, что спустя столько лет после войны мне удалось выполнить этот долг, — сказал он в своей ответной речи.

Об авторе

Сначала все же о том общем, что выпало на долю гранинского поколения: война, блокада. Без них он был бы другим человеком и другим писателем. Но дальше это — его путь. Случай с Граниным-литератором (прозаиком, эссеистом, публицистом) особый: он сумел почти полвека не снижать градуса творчества, сохранить своего читателя. Мог со временем угаснуть интерес к поднятым проблемам, да и к тем или иным произведениям писателя, но не к его личности. Его сверстники, прошедшие войну, то заставляли о себе говорить, то умолкали, то вовсе сходили со сцены (иные ушли из жизни)... Гранин оставался всегда. Была эпоха «Искателей» — это пятидесятые, потом время «Иду на грозу», затем появилась «Картина». Критики спорили, читатели обсуждали, общественность волновалась. Но ни один из романов не был удостоен официального признания. Может быть, и потому, что одновременно рождались произведения иного плана, смущавшие компетентные организации. В декабре 1970-го писатель А. Гладков сообщал мне: «Из № 10 „Нов. мира“ цензура сняла эссе Гранина о Пушкине и Булгарине, говорят, очень тонкое». Снимали и раньше. Неприятности были и с «Нашим комбатом», напечатанным сначала лишь в Петрозаводске, другим фронтовиком, Д. Гусаровым в журнале «Север». Тем более в эссе Гранина, в его зарубежных очерках неизменно демонстрировался повышенный уровень свободы.

Вот это, пожалуй, и отличало Гранина от многих советских писателей. Он не был диссидентом, не был и безоглядным: он был просто очень умным человеком. Не писал «в стол», но и другой черты не переступил. Ни на высоких встречах, ни на официальных страницах не дал себя вовлечь в коллективные акции. Сегодняшние критики, не знавшие партдисциплины (вступил на войне, там карьерой не пахло), вряд ли поймут, сколько надо было сил, чтобы выдержать, сохранить себя ради дела. Ему помогали герои — профессор Любищев, который прожил «Эту странную жизнь», все в ней подчинив работе, Тимофеев-Ресовский («Зубр»), не отдавший себя на заклание и тем снискавший ненависть «патриотов» (что же это он не явился в лапы палачей?). А ведь как легко было сорваться: одно слово — и уже перечеркнуты и книги, и военная биография. В эссе «Страх» Гранин сделал попытку рассказать о пережитом. Но остановился. Трудно было поведать о том, что думал, когда, уступая тупой силе, отказался от собственного мнения о Солженицыне. Можно ли упрекать за это писателя?’

В 90-е, когда, казалось, были разорваны все прежние связи писателей с читателями, Гранин не ушел в тень. Он рассказал о «Бегстве в Россию», явлении далеко не ординарном. Герои романа во имя ложной идеи ломают свои судьбы и встречаются с отрезвляющей действительностью. Рассказ о тех, кто бежит из мира свободы в царство несвободы, позволяет дать картину перевернутого мира — с его идеологизированностью, советской бюрократией, государственным антисемитизмом. Это плод давних размышлений Гранина, он не мог не написать такую книгу.

Если графически изобразить творческий путь писателя, гранинская линия окажется высокой и ровной. В каждом десятилетии он продолжал свой разговор с читателем, приглашая нас в путешествие за мыслью, заявляя ее прямо или через героев. И «Блокадной книгой», созданной вместе с А. Адамовичем (как не любил ее глава ленинградских коммунистов Г. В. Романов!), и страницами русской истории (еще не читанный нами роман из петровской эпохи), и погружением в научные проблемы, а скорее — проблемы нравственные.

Гранинский опыт создания собственной биографии уникален. Не в той крайней мере, что, он все же подчинил себя труду (литературному) и сделал, может быть, больше, чем предназначено ему было природой.

Одних он раздражает своей удачливостью и устойчивостью во все периоды, других удивляет тем, что «уважать себя заставил». Но не признать существования такого явления, как Гранин, не смогли ни читатели, ни власти, ни астрономы, пожаловавшие ему малую планету, названную Данграния.

Этим все сказано.

— Даниил Александрович, вы избегаете журналистов и неохотно даете интервью, а ведь не раз повторено: «Скромность — прямой путь к забвению»...

— Я с этим выражением абсолютно согласен, но мне жалко тратить время на всякие светские и общественные обязанности. Когда меньше публичности, больше остается времени на работу, и я думаю, что это самое главное. Я бы сказал даже так: больше остается времени на одиночество. Мне не хватает одиночества, чтобы о чем-то подумать, что-то понять...

— Как вы считаете, нужна ли нам вся правда о Великой Отечественной войне?

— Мы не знаем, что такое правда о войне. Немцы пишут свою правду, мы — свою. Немцы много лет говорили о себе как о жертвах. А для нас это совершенно странно выглядит, потому что жертвами были мы — в Ленинградской блокаде погибло около миллиона человек! Тогда вопреки всем законам воинской чести вермахт старался удушить город голодом. Есть ли единая правда о войне? В чем-то она должна сходиться. Разгром фашизма. Гибель мирного населения... Да, были и остаются бесспорные истины.

— А какая она, ваша война?

— Участники войны вспоминают не только подвиги, мы чаще вспоминаем дружбу и тяжелый труд. Голодные, в мороз чистили занесенные снегом окопы, ходы сообщения. Когда наступали, копали и долбили мороженую землю, строили землянки. А еще хуже, когда весной затопило, и мы должны были жить в ледяной воде по пояс вот что такое война. Это адский труд, который не может или почти не может передать современный режиссер или сценарист — у них нет этого в памяти.

— Что в жизни вам не удалось изменить, а очень хотелось бы?

— Довольно сложно анализировать собственную жизнь, да еще публично. Жизнь нельзя радикально менять. Ее можно продолжать. У жизни есть какой-то свой узор, свой орнамент. И он лучше виден со стороны, Сам человек не всегда понимает и видит эту свою линию жизни. Я, конечно, во многом недоволен тем, как я жил И что делал. Какие-то поступки вспоминаю со стыдом, иногда с досадой. Я, например, хотел быть историком, но мать решила, что это не специальность. И она была абсолютно права. Нужно было зарабатывать на жизнь, потому что к этому времени отца моего выслали, и мать нас с сестрой обеспечивала одна. Я пошел в технический вуз, получил профессию, связанную с гидроэнергетикой. А попав на строительство электростанций, убедился, и это было для меня особенно тяжело, как это уродует природу. Что мы сделали с нашими великими реками с Волгой, с Днепром? Равнинные гидростанции — это просто ужасно! Было затоплено громадное количество земель, городов, деревень. Совершенно антиэкологичные проекты... В течение жизни набираются веши, о которых не хочется вспоминать. Я думаю, у каждого так. Но для писателя все эти разочарования хорошая подпитка.

— Какие ценности вы считаете, для себя главными?

— Для меня великая ценность — наша культура. Я имею в виду прекрасные творения человека — поэтические и музыкальные, архитектурные и живописные. Нам трудно понять гений математика, физика, и это, по большей части, не вечно. Но когда слушаешь музыку Моцарта или читаешь стихи Пушкина, понимаешь: это и есть абсолютные ценности, И какое счастье, что ты можешь все это читать, слышать и воспринимать... Мы часто обегаем музеи, торопимся, спешим, а ведь каждая картина — создание, с которым надо стремиться перейти «на ты».

Долгая литературная жизнь — явление не исключительное. И все же ее непрерывность и как бы независимость от возраста вызывают изумление. Как можно не «сбавлять обороты» на протяжении шести десятилетий, заставляя говорить о себе? Что поддерживает писателя, не дает, даже в часы сомнений, уйти в «творческий отпуск» от этого самого творчества? Легко сказать — «ни дня без строчки». А на самом деле? Конечно, бывает скрытая от читателя жизнь художника, когда он пишет дневник, не заботясь о позднейшей публикации или, наоборот, думая о ней. Но главным остается активное существование в литературе с надеждой на читательский отклик. Об этом думаешь, перечитывая романы, повести, рассказы, эссе, документальные произведения Даниила Гранина...

Своим дебютом он считает публикацию в журнале «Звезда» рассказа «Вариант второй» (1949), хотя на самом деле первые пробы пера относятся еще к студенческой поре (1937), когда напечатал в журнале «Резец» свои опыты на тему «Парижской коммуны». Однако новое имя в литературу пришло лишь 12 лет спустя. В редакции «Звезды» автора приветил известный писатель Юрий Павлович Герман. Он предложил своему однофамильцу взять псевдоним — двух Германов для одного в ту пору журнала в Ленинграде было многовато. Еще не один год он стоял перед выбором профессии. Выпускник Политеха, прошедший войну, работник Ленэнерго, аспирант уже занимавшийся научной работой, сделал свой выбор, завершая роман «Искатели» (1954). С ним пришла литературная известность.

Роман создавался на переломе советской истории (1951-1954). Взгляд со стороны совмещался со знанием проблем изнутри. Герой произведения, молодой кандидат наук, прошедший, как и автор, через войну, уходит из научного института в производственную лабораторию, чтобы создать на ее базе локатор — прибор, необходимый «для определения повреждений в электрических линиях». За всем этим стояли человеческие судьбы.

О романе спорили, его герои мечтали о счастье, боролись за него. В романе жил узнаваемый город, скромные развлечения, поездки «коллективом» на природу. Никакой заграницы не существовало. Жили страхи. Инженера Усольцева перед самостоятельными решениями. Крупного ученого Григорьева перед напором авантюриста от науки профессора Тонкова. И страх пострашнее: «маленького робкого» изобретателя Рейнгольда, жившего в годы войны на оккупированном врагом территории.

Гранин тогда еще не был готов сказать о других, не ушедших страхах, не называл конкретных исторических событий тех лет — ни марта 1953-го, ни уже обозначенной в литературе «оттепели», но веяния времени были услышаны. И уже потом каждое десятилетие писатель отмечал своим «знаковым» произведением. В шестидесятые — это лучший роман Гранина «Иду на грозу» (1962) и непохожие на прежние в тогдашней литературе заметки о зарубежье — эссе в «Примечаниях к путеводителю» и книге об Австралии («Месяц вверх ногами»).

Но... гладко было на бумаге. Происходили в обществе события, о которых автор напишет в другую эпоху, а пока они мешали идти дальше. В 1954-м и позже Гранин получит многие одобрительные рецензии на первый роман. И тут же напоминание: прошлое уходит с трудом. Летом 1954-го пригласили впервые на писательское собрание. Здесь ему довелось впервые увидеть своих коллег. И здесь же, в большом белом зале на улице Воинова, не столь давний боевой офицер-танкист стал свидетелем и пусть молчаливым, но участником вторичной (после 1946) расправы над Михаилом Зощенко, который посмел не согласиться с докладом сталинского сатрапа А. Жданова. Зощенко спрашивал ленинградских писателей, считают ли они, что он должен признать себя «мещанином», «пошляком» и т.п. Сначала его спрашивали о том же (об отношении к постановлению ЦК) приезжавшие английские студенты, теперь «собратья по перу». Через полвека в эссе «Страх» (1996) Гранин напишет: «Никто не шелохнулся, никто не встал, не крикнул: „Нет, мы не требуем этого!“ Жалкое это молчание сгущалось чувством позора. И общего позора и личного. Головы никто не смел опустить. Сидели замертво».

Поднимись он тогда, скажи слово против... И рухнет многое — отдельное издание романа, участие в писательском съезде, ближайшие публикации. Гранин этого своего стыда не забудет.

В 1956-м появились произведения, ранее невозможные в советской печати. На время ослабли «горлитовские» вожжи. Альманах «Литературная Москва» через тридцать лет справедливо назвали «попыткой консолидации сил, противостоящих авторитарно — бюрократической системе». Альманах вскоре прикрыли, организованной проработке подвергся напечатанный в нем рассказ А. Яшина «Рычаги», а также увидевшие свет в «Новом мире» роман В. Дудинцева «Не хлебом единым» и рассказ Д. Гранина «Собственное мнение». Коммунисты в яшинском рассказе на партсобрании говорят одно, а сразу после собрания о том же — совсем другое. Подобное же «раздвоение» происходит с героем Гранина. Он никак не может прямо высказать вслух свое собственное мнение, откладывая это на «потом». К. Симонов сразу одобрил рассказ и напечатал его, он гордился и публикацией романа Дудинцева. Но после партийной критики на встрече с Н. Хрущевым отрекся от своих авторов. Это «отречение» Гранин много лет спустя оценил самокритично: «Мне было стыдно за него (Симонова), но ведь и я не проявил себя геройски». К. Симонов, как и Д. Гранин, проявляли смелость на фронте и тушевались перед высокими партийными чиновниками.

Подобные эпизоды мешали творчеству, но все-таки в ту «оттепельную» пору, когда Гранин писал свой роман о покорении учеными атмосферного электричества («Иду на грозу»), многое менялось в стране.

«Иду на грозу» выдвинули на Ленинскую премию. Но премию ему не дали, Гранин был огорчен. А потом говорил: «Как хорошо, что не дали. Ведь предстояло бы спорить с Солженицыным». Победил тогда роман О.Гончара «Тронка». Выбор украинца Хрущева.

В начале шестидесятых у нас пошла молодая проза. А. Битов, В. Аксенов, Р. Грачев. Появились новые веяния. Но уровень свободы в свое время поднял роман Гранина. Как писатель умный, проницательный, он не склонен преувеличивать свое место в литературе, но предметом гордости остаются признания читателей, изменивших свою судьбу после прочтения его книг, в частности, этого романа. Свидетельства достоверные.

К писателю известному, востребованному — всегда внимание особенное. Не только к его произведениям. Получалось, что наиболее острые вещи Гранинавызывали нападки тех, кого он назвал «казенными церберами». Писатель защищал свои произведения, но себя защитить бывал не в силах.

Едва он решился рассказать о своей войне, начавшейся летом 1941-го на дальних подступах к Ленинграду, как встретил непонимание. Повесть «Наш комбат» печатать отказывались, пока другой фронтовик Дм. Гусаров не опубликовал ее в журнале «Север». Это не спасло повесть от «проработки»: «Мало героического!» Гранин выступал с путевыми очерками-эссе, свободными суждениями о послевоенной Германии, Англии, был среди первых писателей, допущенных в круиз вокруг Европы (1956), его размышления о Японии («Сад камней») и Австралии («Месяц вверх ногами») привлекли к себе внимание читателей и... нападки завистливых коллег. На собрании ленинградских писателей Ю. Помозов обвинил Гранина в отсутствии интереса к своей стране: «Много ездит за границу». Поддержка пришла неожиданно. Федор Абрамов ринулся на трибуну: «Не надо учить Гранина патриотизму. Он доказал его на войне!»

Вместе с М.Дудиным их избрали секретарями Ленинградской писательской организации. Эта тягостная служба (оба отказались от зарплаты, чем огорчили столичное начальство: «Никто за вами не последует») требовала много времени и разговоров с руководством. Проявления слабости были на виду, а примеры сопротивления мало кому известны. Когда партийный руководитель города сказал, что нужно исключить из партии... Ольгу Берггольц, Гранин ответил: «Это невозможно. Она — символ ленинградской блокады». А вот «воздержаться» при исключении из Союза писателей А. И. Солженицына Гранину не позволили. Не в этой ли связи Гранин сравнивал поведение М. Зощенко и А. Ахматовой во время встречи с английскими студентами? Что ответил своим обвинителям М. Зощенко, мы уже знаем. Ахматова же «сказала дипломатично: это, мол, критика, на которую руководство имеет право...» Анну Ахматову оставили в покое. Зощенко взбунтовался, жизнь его потеряла смысл. Вывод Гранина о том, кто был прав — А. Ахматова или М. Зощенко, не однозначен: «Вот и встает древний неотступный вопрос, который решал для себя еще Галилей, решал Джордано Бруно, — смириться ради творчества, ради науки либо не уступать, не каяться, сберечь свое достоинство, но тогда лишить себя возможности творить, печататься? Хочется сказать, что они оба правы, оба поступили так, как считали нужным, как понимали для себя меру своей ответственности. Мы им не судьи. Но так ли это?»

Я благодарен Гранину за его неучастие в некоторых акциях застойного времени. Он хорошо написал о том, что означало в те годы подвергнуться партийной опале (одно дело быть беспартийным, другое — исключенным из партии). И все же писатель сумел уклониться от осуждения своего любимого поэта Б. Пастернака в 1958-м, не явился на исключение из Союза писателей коллеги — литератора и переводчика Е. Эткинда (в обоих случаях так же повел себя Ф.Абрамов).

Гранин знал, на что шел, работая в семидесятые вместе с Алесем Адамовичем над «Блокадной книгой». Г. В. Романов не позволил выпустить ее в Ленинграде. Он полагал, что о страданиях ленинградцев писать не следует, только о героизме. Свою повесть-фельетон «Дорогой Роман Авдеевич» Гранин написал вдогонку одному из своих церберов. Писатель не поддался соблазну уехать из города, который защищал.

Гранин остался — и это позволило ему написать вещи, которые без города на Неве, постоянной «подпитки» его несравнимой аурой просто бы не состоялись. Это относится и к его военной книге (поэт С. Ботвинник сказал слова, важные для объяснения этой «задержки»: «Долго пишется книга войны»), и к роману «Вечера с Петром Великим». Гранин и в том и в другом случае остался писателем ленинградским / петербургским и весьма современным. Верно написал Д. С. Лихачев: «Гранин — писатель, посвятивший свое творчество целиком нашему времени, заботам сегодняшнего дня». Это относится и к романам о современности, и к таким работам, как эссе «Священный дар» (о Пушкине, Булгарине, Моцарте, Сальери), с трудом проходившим цензуру при публикации в «Новом мире» второй половины шестидесятых. История, опрокинутая в современность, угадывалась в романе, названном «Вечера с Петром Великим». О царе-реформаторе (и деспоте) неспешную беседу ведут люди конца XX века. Авторская мысль затрагивает вечные вопросы, стоящие перед человеком: как строить жизнь, реализовывать свои возможности, проявлять твердость духа. Не говоря уже о бедах России, общих для разных веков. («Воруют», — как говорил Карамзин).

В экскурсах в недавнее прошлое Гранин нередко опережал время. Повесть «Зубр» писал на переломе эпох, встречая активное сопротивление. Реальная судьба Тимофеева-Ресовского, большого ученого, волей обстоятельств оказавшегося перед войной в Германии и не вернувшегося тогда на верную гибель в ...Москву, не встретила понимания у замшелых московских критиков в 1987-м. Писатель рассказал об аресте ученого уже после войны («невозвращенец», «предатель»), о его спасении на краю гибели. Эта повесть — дань независимой мысли, несломленному духу. Через два десятилетия судьба ученого по-прежнему поучительна для поколений не знавших масштабов сталинского произвола.

Есть у Гранина книги, им как бы забытые. Повода замалчивать их нет, ушли со своим временем. Но судьба дала Гранину продолжительную творческую жизнь. И за десятилетия буквально вызрела важная для писателя книга о «своей войне».

Написанное Граниным о Ленинградском фронте, о промерзшем на многие месяцы открытом пространстве между Пулковом и Пушкином, о товарищах и командирах — его исполненный долг.

Гранин не стал писать мемуары в их буквальном понимании, хотя много личного о пережитом сказано в разных его произведениях документального характера, включая эссе «Страх», в «Горестях любви» и большом очерке «Потерянное милосердие». Новая вещь Д. Гранина «Изменчивые тени» — синтетически сложное произведение с портретами современников — писателей, ученых, включая героев своих же документальных произведений, материалами архива: письма, — к себе и свои, записи на выступлениях Н. Хрущева перед писателями; среди последних — лаконично продуманная заметка о нашем партийном лидере, стоящая особняком от его же противоречивых высказываний. Отдельный голос — записки, оставленные женой Гранина о герое повести «Зубр».

Гранин тем хорош в этой своей книге, что вызывает на спор, будит читательскую мысль.

Ну что тут скажешь? Даже беглый обзор творчества писателя говорит о том, что пишушего ожидают не только удовольствия. А препятствия в пути даже полезны. Позволяют остановиться и оглянуться. Многое можно увидеть и понять.

(Александр Рубашкин)

Гранин, Даниил Александрович. Мой лейтенант : роман / Д. А. Гранин. — М. : ОЛМА Медиа Групп, 2013. — 2013. — 319 с.

Удивительно, но Даниил Гранин, писатель, прошедший войну, о Своей войне рассказывает впервые. В одном из интервью он объяснил это так: «Почему я написал эту книгу спустя 60 с лишним лет после войны? Оглянулся вокруг — почти никого нет из тех, с кем я прошел этот страшный путь. Два-три человека остались. До этого я и не хотел писать про войну, это мне было слишком тяжело. Считал, что есть другие темы. Да и что я буду писать, когда у нас уже есть много замечательных книг: Некрасова, Бондарева, Бакланова, Казакевича, Астафьева. Но в них нет МОЕЙ войны, а она была особенной. Все 900 дней на Ленинградском фронте мы жили в окопах. На других фронтах наступали, отступали, а это — совсем другая система борьбы, жизни, взаимоотношений. Мы вот своих убитых хоронили на кладбище. А у них кладбищ не было. Когда отступали или наступали — не до кладбищ. Окопность войны — это, во многом, быт. Землянки, освещение, вода, дрова. Весь этот тяжелейший, непонятный ныне быт и „окопная правда“, пишет он в своей книге, не сходилась с правдой штабов, сводок Информбюро, газетных очерков. У солдат была своя горькая правда потерявших управление, драпающих частей, правда окруженных дивизий, армий, когда в плен попадали десятками тысяч, правда преступных приказов командующих, которые боялись своих начальников больше, чем противника. И страдали в окопах не так от голода, как от цинги, от чирьев, вшей и морозов, от тающих снегов, заполнявших весной окопы». Сам Гранин, после окончания в 1940 году Политехнического института работавший на Кировском заводе, в начале Великой Отечественной ушел в народное ополчение. В окопах под Ленинградом он был все 900 дней блокады. Потом стал танкистом, закончил войну в Восточной Пруссии. Но книга, вобравшая личный опыт писателя, все-таки не автобиографична, хотя главный герой романа, молодой, только что женившийся инженер, отказавшись от брони, тоже ушел в народное ополчение: защищал Лужский рубеж, видел сдачу Петергофа, воевал на Пулковских высотах, осень 1941 года провел в окопах у Шушар. Несколько дней молодой войны заменили годовую программу целых курсов, хватило одной бомбежки, одного бегства, чтобы понять, как не умеют окапываться новобранцы. И новобранцы быстро учились тому, что не изучали ни в каких академиях — отступать с боями. И были страшные потери: ополченцами затыкали все бреши, бросали навстречу моторизованным немецким дивизиям, лишь бы как-то задержать. Впервые увидеть бегущих немцев удалось в районе Александровки. И долго оставался загадочным день 17 сентября 1941 года — день, когда Ленинград, казалось, остался открытым настежь перед немцами и немцы могли войти в город, но не вошли. Этот день словно уничтожили, вымарали из истории, не упоминали о нем и немецкие источники. Уже после войны, спустя долгие годы, писателю помогли разрешить эту загадку дневники фон Лееба, командующего в 1941 году группой «Север»: в немецком Генеральном штабе, не желая ввязываться в уличные бои, ждали капитуляции. Несомненно, это сам молодой Гранин познавал, как преодолевать свой страх — впервые, не зная ни одной молитвы, взывать к Богу, сопротивляться, стрелять, становится опасным для противника, а иногда и просто смеяться и радоваться, что снова остался жить. Несомненно, и ситуации, в которые попадал его герой, и люди, с которыми его сводила судьба и разводила война, — отражение личного опыта писателя. Но они, писатель и герой, не идентичны.

«Когда я начал писать, никак не получалось. Почему? На каком-то этапе сделал важное для себя открытие. Во мне оказалось два разных человека. Один — молодой лейтенант, уже малопонятный, ушедший. Это мечтатель, обожавший советскую жизнь, считающий, что мы действительно впервые строим справедливое прекрасное общество. И второй, нынешний, который знает, что все это рухнуло, было неправдой, строилось на несчастьях людей. О молодом я думал — ну какой же он был дурак! Но когда стал вникать во все, что с ним происходило, понял: нет, он был интересный человек. Во многом лучше меня, разочарованного, набившего шишек. Тот мальчишка был по-своему прав, он был в чем-то красивее, лучше, добрее, счастливее. И грех от него отказываться, считать наивным, глупым. Вот так у меня начали выстраиваться отношения с лейтенантом. И я до сих пор не могу и никогда не смогу решить: кто из нас прав? Кто жил более правильной жизнью?» А много ли ныне осталось тех, кто может рассказать правду о той войне? Книга Данила Гранина — чистая и светлая — позволяет понять, какими они были, те «незатейливые мальчишки», которым мы обязаны Победой, доныне объединяющий наш народ.

Рецензии на роман «Мой лейтенант»

1. Роман Д. Гранина «Мой лейтенант» // Нева. — 2012. — № 8. — С. 243-244.
2. Мелихов, А. Новый Гранин / А. Мелихов // Знамя. — 2012. — № 6. — С. 208-210.
3. Турков, А. На той войне, которая была... / А. Турков // Литературная газ. — 2012. — № 4. — С. 12.

Произведения Даниила Гранина в литературно-художественных журналах

1. Гранин, Даниил. Бегство в Россию : роман / Д. Гранин // Новый мир. — 1994. — № 7-9.
2. Гранин, Даниил. Вечера с Петром Великим / Д. Гранин // Дружба народов. — 2000. — № 5, 6.
3. Гранин, Даниил. Все было не совсем так / Д. Гранин // Звезда. — 2010. — № 4.
4. Гранин, Даниил. Заговор / Д. Гранин // Звезда. — 2012. — № 1.
5. Гранин, Даниил. Зубр : роман / Д. Гранин // Роман-газета. — 1988. — № 21.
6. Гранин, Даниил. Листопад / Д. Гранин // Звезда. — 2008. — № 1, 2.
7. Гранин, Даниил. Наваждение / Д. Гранин // Дружба народов. — 1999. — № 12.
8. Гранин, Даниил. Наш дорогой Роман Авдеевич / Д. Гранин // Нева. — 1990. — № 11.
9. Гранин, Даниил. Неизвестный человек : повесть / Д. Гранин // Дружба народов. — 1990. — № 1.
10. Гранин, Даниил. Нина : рассказ / Д. Гранин // Дружба народов. — 1999. — № 5.
11. Гранин, Даниил. Оборванный след : повесть / Д. Гранин // Дружба народов. — 2003. — № 9.
12. Гранин, Даниил. По ту сторону : повесть / Д. Гранин // Дружба народов. — 2003. — № 1.
13. Гранин, Даниил. Рассказы / Д. Гранин // Нева. — 1996. — № 1.
14. Гранин, Даниил. Рассказы / Д. Гранин // Дружба народов. — 1999. — № 2.
15. Гранин, Даниил. Сюрприз : рассказ / Д. Гранин // Звезда. — 1999. — № 1.
16. Гранин, Даниил. Этому нас не учили дневник писателя / Д. Гранин // Знамя. — 1992. — № 2.

Публикации о Данииле Гранине

1. Гранин, Д. Наша вера в технику не оправдала себя / Д. Гранин // Первое сентября. — 2013. — № 7. — С. 22.
2. Крыщук, Н. Искусство всегда было для избранных // Н. Крыщук // Первое сентября. — 2013. — № 6. — С. 21.
3. Оберемко, В. Нужно возмездие! / В. Оберемко // Аргументы и факты. — 2012. — № 52. — С. 3.
4. Боброва, Е. Победа за Граниным / Е. Боброва // Российская газ. — 2012. — 29 ногяб. — С. 22. — (Неделя).
5. Дардыкина, Н. Счастье патриарха литературы / Н. Дардыкина // Московский комсомолец. — 2012. — 29 нояб. — С. 11.
6. Боброва, Е. В окопах атеистов нет / Е. Боброва // Российская газ. — 2012. — 27 нояб. — С. 12.
7. Выжутович, В. Нравственный климат в нашей стране невыносим / В. Выжутович // Учительская газ. — 2012. — № 35. — С. 24.
8. Дардыкина, Н. Восхождение к истине / Н. Дардыкина // Московский комсомолец. — 2012. — 24 авг. — С. 15.
9. Володин, М. Совесть не приносит дохода / М. Володин // Аргументы и факты. — 2011. — № 42. — С. 3.
10. Капитаны и смазчики // Октябрь. — 2010. — № 6. — С. 126-133.
11. Золотоносов, М. Другой Гранин, или Случай с либералом / М. Золотоносов // Литературная Россия. — 2010. — № 22. — С. 8-10.
12. Чижова, Е. «Когда подводить итог...» / Е. Чижова // Вопросы литературы. — 2009. — № 6. — С. 382-403.
13. Выжутович, В. Иду на грозу / В. Выжутович // Российская газ. — 2009. — 6 окт. — С. 1, 7.
14. Гранин, Д. У нас появился слой богатеев, живущих аморально, нагло, вызывающе / Д. Гранин // Известия. — 2009. — 22 сент. — С. 10.
15. Гранин, Д. Любовь — это лучшее изобретение человечества / Д. Гранин // Октябрь. — 2009. — № 7. — С. 164-172.
16. Оберемко, В. Безнаказанность — наша болезнь / В. Оберемко // Аргументы и факты. — 2009. — № 18. — С. 3.
17. Восстание лакеев // Российская газ. — 2009. — 13 янв. — С. 9.
18. Шадхан, И. Если он любит, то любит... / И. Шадхан // Лит. Россия. — 2009. — № 1. — С. 1-4.
19. Рубашкин, А. О страхах и бесстрашии / А. Рубашкин // Дружба народов. — 2009. — № 1. — С. 206-210.
20. Штемлер, И. Загадка Гранина / И. Штемлер // Литературная газ. — 2008. — № 52. — С. 5.
21. Гранин, Д. Что делать интеллигенции, когда ее роль кончилась / Д. Гранин // Вопросы культурологи. — 2006. — № 12. — С. 94-96.
22. Мучительные вопросы бытия // Литературная газ. — 2004. — № 47. — С. 5.
23. Соснов, А. Я помню... / А. Соснов // Литературная газ. — 2004. — № 1. — С. 8.
24. Гранин (Герман) Даниил Александрович (р. 1918) // Литературная учеба. — 2003. — № 5. — С. 200.
25. Я хочу здорового пессимизма // Нева. — 1999. — № 1. — С. 113.
26. Рубашкин, А. Данграния / А. Рубашкин // Звезда — 1999. — № 1. — С. 121.
27. Финк, Л. Герой наших дней / Л. Финк // Вопросы литературы. — 1986. — № 6. — С. 11-31.
28. Гранин, Д. Это было при нас / Д. Гранин // Вопросы литературы. — 1984. — № 9. — С. 105-136.

29 ноября 2011 года в Доме Пашкова были названы лауреаты национальной литературной премии «Большая книга». Решение жюри премии совпало с итогом народного интернет-голосования

Победителями премии «Большая книга — 2011» стали:

1 место — Михаил Шишкин за роман «Письмовник»

2 место — Владимир Сорокин за произведение «Метель»

3 место — Дмитрий Быков за произведение «Остромов, или Ученик чародея».

Специальной премией «За честь и достоинство» награждён ФазильИскандер.

Специальной премии «За вклад в литературу» был удостоен ПитерМейер — легенда мирового книгоиздания. Во многом благодаря г-ну Мейеру русская литература становится известной по всему миру. В первую очередь он вошел в историю как создатель издательства Пингвин — одного из крупнейших издательств Великобритании. С 2002 года он возглавляет и издательство Ардис, специализирующееся на издании русской литературы на языке оригинала и в английском переводе.

Михаил Шишкин. Лауреат премии «Большая книга» за 2011 год

Об авторе

Михаил Павлович Шишкин родился в столице 18 января 1961 года. Мальчишкой он переехал к бабушке в Удельную под Москвой. История бабушкиного рода (её муж был расстрелян как враг народа, старший сын пропал без вести в 1941 году, а младший — отец Михаила Шишкина — всю жизнь из-за страха скрывал в анкетах, что отец стал жертвой репрессий, а писал, будто он просто умер) наложила свой отпечаток на судьбу писателя.

Окончив в 1982 году романо-германский факультет Московского пединститута, Шишкин сначала три года отдал журналу «Ровесник», а потом десять лет посвятил школе.

— Хороший журнал был. Денежный. ЦК комсомола о нем щедро заботился.

— И вот я, еще мальчишка, сопляк, вдруг поднялся на завидную социальную лестницу: зарплата приличная, гонорары еще лучше, поездки за границу. Со мной вроде бы все было в порядке — я не врал, был честен по отношению к себе: ни слова о партии не писал.

— Писали об искусстве?

— И про это тоже, про молодежные театры, или давали переводить статьи из журнала «Штерн». В моих статьях не было лжи. И все-таки во мне сидело убеждение: ты же крошечное колесико этой машины, которая в больших масштабах производила говно. И потихоньку ты начинал себя не уважать. А если ты презираешь себя, ты ничего своего написать не можешь. Три года я поработал в журнале и понял: больше не могу участвовать во всем этом. И спустился с уютной социальной лестницы в самый низ — в школу. К сожалению, у нас учителя всегда были внизу. Все мои житейские колебания, переходы моя жена Ирина выдержала. Жена преуспевающего журналиста вдруг стала женой начинающего народника. На несколько лет я «ушел в народ». Она поддерживала меня, когда я писал свой первый роман.

Московские дети на первом же моем уроке с ходу прижали вопросом: «Михаил Павлович, а вы в коммунизм верите?» Расстрельный вопрос! Естественно, на него надо отвечать правду. Хотя перестройка уже делала первые шаги, приди я на полгода раньше, меня за эту правду просто могли уволить. Руководители школы, мудрые женщины, все повидали и знали, что главное в их деле — отчет. И они мудро сформулировали про меня: «Михаилу Павловичу мы все-все разрешаем — он отвечает за перестройку». И я обрел полную свободу делать все, что хочу. В уходившем времени я чувствовал себя каким-то беглецом, шпионом, которого легко разоблачить — дома у меня лежали запрещенные книжки. Но вдруг я осознал ранее невозможное: эта противостоящая тебе страна — твоя страна. Ты берешь на себя ответственность за нее, чтобы она изменилась. И ты для этого что-то должен сделать.

Мне захотелось что-то поменять хотя бы в своем классе, изменить закон, по которому живет и влачится эта жизнь. Веками здесь жили по принципу: сильный отнимает у слабого пайку, занимает лучшие нары, а слабого оттесняет к параше. Хотелось, чтобы в этой стране жили по закону человеческого достоинства. Пять лет я проработал в школе. Совершенно искренне и честно делал все, что мог. У меня ничего не получилось.

— Что не получилось? Ребята вам не поверили?

— Я не смог изменить страну.

— Даже титану с такой величественной целью не справиться.

— Считаю, что в этом виновата не страна, виноват я, потому что был плохим учителем. Если бы я был хороший учитель, я бы и сейчас остался в этой школе, сделал бы свое дело, несмотря ни на что.

В январе 1993 года Шишкин напечатал в журнале «Знамя» свой первый рассказ «Урок каллиграфии». А потом в том же «Знамени» последовал роман «Всех ожидает одна ночь» о небогатой дворянской семье, жизнь которой бывший школьный преподаватель немецкого и английского языков описал на фоне событий первой половины XIX века.

Вскоре после выхода романа Шишкин перебрался в Швейцарию. Уже в 2005 году он в интервью Владимиру Бондаренко так объяснял причины своих перемен: «Ничего не планировалось заранее. Всё крайне просто: моя супруга — швейцарка, она филолог, переводчица, она жила в Москве, где мы и познакомились. Поженились, и никаких планов на переезд в Швейцарию не было. Когда она забеременела, мы решили с ребёнком жить в Москве. Но возникли разные сложности, и мы были вынуждены переехать в Швейцарию, где живём уже около десяти лет. Моему сыну Константину — девять лет. Я считаю, что поэт, писатель, художник может жить везде, как Гоголь или Герцен, — всё равно душой он всегда принадлежит к своей родной национальной культуре. Я принадлежу к русской культуре. И ни в какой другой существовать не смогу. А мои книги уже живут во Франции, в Германии, в Америке — и я живу там тоже вместе со своими книгами и своими читателями. Где мои книги, там и я».

Первый шумный успех Шишкину принёс роман «Взятие Измаила», за который он получил премию «Русский Букер» — 2000.

«Взятие Измаила» отмечено еще одной из премий под названием «Глобус» как произведение, «способствующее сближению народов и культур».

В 2005 году в России настоящий фурор произвёл роман Шишкина «Венерин волос», первая публикация которого по традиции состоялась на страницах «Знамени». За него писатель получил уже премию «Национальный бестселлер». Прозаик признаётся: «Роман о самых простых вещах. Без которых жизнь невозможна. Венерин волос — это травка-муравка, папоротник, который в Риме, мимолётном городе, сорняк, а в России — комнатное растение, которое без человеческого тепла не выживет. Роман о человеческом тепле. О том, что смерти нет. Это все знают, но каждый должен найти для себя какие-то свои доказательства. И вот я ищу. В одном апокрифе сказано: „И словом был создан мир и словом воскреснем“. Но только слова мало. Роман — о преодолении смерти, о воскрешении словом и любовью. Я писал его в Швейцарии, во Франции, в Риме. Он очень русский, но одновременно выходит за границы русского мира, не помещается в них. Россия — только малый кусочек большого Божьего мира».

Проза Шишкина сочетает в себе лучшие черты русской и европейской литературных традиций, беря от Чехова, Бунина, Набокова богатство словаря, музыкальность и пластичность фразы, тонкий психологизм и естественный, недекларативный гражданский пафос, а от западных авторов в лице, прежде всего, Джойса и мастеров «нового романа» — принцип смены стилей и повествовательных инстанций внутри одного произведения, фрагментарность композиции, перенос центра тяжести текста с сообщения на язык.

В перерыве между «Взятием Измаила» и «Венериным волосом» Шишкин написал на немецком языке что-то типа литературного путеводителя «По следам Байрона и Толстого», за которую получил главную премию города Цюриха. Точное название этой книги: «Монтре — Миссолунги — Астапово. По следам Байрона и Толстого. Литературная прогулка от Женевского озера в Бернский Оберланд». В 2005 году её, кстати, перевели также на французский язык.

Шишкин, Михаил Павлович. Письмовник : роман / М. П. Шишкин. — М. : АСТ : Астрель, 2011. — 413 с.

«Письмовник» — произведение в письмах; в нем разорвана связь времен, но переписка удаленных друг от друга двоих — его и ее — ставит все на свои законные места. Подобным образом мир упорядочивается с наступлением смерти. Разумеется, в романе ей уделяется законное внимание. Равно как и любви, продолжающейся после гибели адресата. Кстати, письма от погибшего юноши продолжают приходить... И жизнь продолжается.

Адресаты — она и он, двое влюбленных, Саша и Володя по прозвищу Вовка-морковка, которые своими письмами пытаются восстановить разорванную связь времен. Герои находятся в разных временах: Володя — в 1900 году в Китае, где гибнет во время военных действий, его возлюбленная Саша — в СССР то ли в 1960-е, то ли еще позже. «Послезавтра выступаем на Пекин, несмотря на дожди... Хорошо, что ты меня не видишь, какой я небритый и дохлый... Зачем пишут? Пока пишут, значит, еще живы. Раз ты прочитала эти строчки — смерть отодвинулась. Чем я не Шахразада с ее историями?»

Выбор «Письмовника» является чем-то символическим. В нем, не в пример предыдущим трем романам Михаила Шишкина, «Россия перестала быть местом смерти, боли и ужаса». Эта книга — роман в письмах, несущий в себе главную мысль о том, что человек рождается, но долгое время живет как бы без памяти, не осознавая себя, что второе рождение происходит, когда приходит любовь, что смерть неизбежна, но она не трагедия, ибо для каждого важно лишь одно — чтобы под конец пути осталось ощущение завершенности, сделанного дела, пусть даже оно было не очень большим. В этом и есть смысл жизни.

Рецензии на роман «Письмовник»

1. Николина, Н. А. Пространство и время в романе М. Шишкина «Письмовник» / Н. А. Николина // Русский язык в школе. — 2012. — № 10. — С. 54-59.
2. Примочкина, Н. Шишкин Михаил «Письмовник» / Н. Примочкина // Литературная учеба. — 2012. — № 3. — С. 111-113.
3. Бархудаев, Г. Фиктивный реализм / Г. Бархудаев // Знамя. — 2011. — № 7. — С. 186-187.
4. Кириллов, И. За далью даль / И. Кириллов // Литературная Россия. — 2011. — № 10. — С. 5.
5. Ларионов, Д. Общие места: в любви и на войне / Д. Ларионов Новое литературное обозрение. — 2011. — № 107. — С. 271-277.
6. Татринов, А. В диалоге со смертью / А. Татринов // Литературная Россия. — 2010. — № 52. — С. 6.
7. Под предлогом любви // Читаем вместе. — 2010. — № 8/9. — С. 12.

Произведения Михаила Шишкина

1. Шишкин, Михаил. Венерин волос : роман / М. Шишкин // Знамя. — 2005. — № 4, 5.
2. Шишкин, Михаил. Взятие Измаила : роман / М. Шишкин // Знамя. — 1994. — № 10, 11.
3. Шишкин, Михаил. Всех ожидает одна ночь : роман / М. Шишкин // Знамя. — 1993. — № 7.
4. Шишкин, Михаил. Камень святого Антония : рассказ / М. Шишкин // Огонек. — 2005. — № 15. — С. 50.
5. Шишкин, Михаил. Как сделан рай : отрывок из книги «Монтре-Миссолонги-Астапово» / М. Шишкин // Иностранная литература. — 2008. — № 7. — С. 237.
6. Шишкин, Михаил. Письмовник / М. Шишкин // Знамя. — 2010. — № 7; 8.
7. Шишкин, Михаил. Слепой музыкант : повесть / М. Шишкин // Знамя. — 1994. — № 1.
8. Шишкин, Михаил. Урок каллиграфии : рассказ / М. Шишкин // Знамя. — 1993. — № 1.

Публикации о Михаиле Шишкине

1. Ивнов, Н. Мятежный сын АГЕНПОПа / Н. Иванов // Литературная газ. — 2013. — № 12. — С. 1, 4.
2. Вопрос в лоб // Литературная Россия. — 2013. — № 11. — С. 1, 3.
3. Соколов, М. Шишкин в Цюрихе / М. Соколов // Известия. — 2013. — 13 марта. — С. 6; // Культура. — 2013. — № 9. — С. 9.
4. Ганиева, А. Не едет! / А. Ганиева // Независимая газ. — 2013. — 12 марта. — С. 1, 3.
5. Ростовский, М. Случай с писателем Шишкиным, или Нищета красивых жестов / М. Ростовский // Московский комсомолец. — 2013. — 11 марта. — С. 1, 2.
6. Оробий, С. История одного ученичества / С. Оробий // Новое литературное обозрение. — 2012. — № 118. — С. 293-308.
7. Шишкин, М. Что делать с этой свободой, что делать со своей жизнью? Жить / М. Шишкин // Дружба народов. — 2012. — № 6. — С. 233-242.
8. Стародубес, А. Лучше поздно, чем никогда / А. Стародубес // Эхо планеты. — 2011. — № 47/48. — С. 39.
9. Шишкин, М. Я счастливый молодожен / М. Шишкин // Комсомольская правда. — 2011. — 7 дек. — С. 14.
10. Дардыкина, Н. Опасные игры со смертью / Н. Дардыкина // Московский комсомолец. — 2011. — 22 нояб. — С. 7.
11. Морозова, Е. Без панциря русской экзотики / Е. Морозова // Российская газ. — 2011. — 17 нояб. — С. 9.
12. Оробий, С. «Словом воскреснем» : истоки и смысл прозы Михаила Шишкина / С. Оробий // Знамя. — 2011. — № 8. — С. 184-191.
13. Неприкаянность прямой речи // Вопросы литературы. — 2011. — № 5. — С. 82-94.
14. Будущее наступило // Известия. — 2011. — 19 янв. — С. 9.
15. Шишкин, М. У нас в Швейцарии русскую литературу не читают / М. Шишкин // Эхо планеты. — 2010. — № 37. — С. 41-43.
16. Роман начинается с ощущения полной бездарности // Культура. — 2010. — № 25. — С. 4.
17. Роман всегда умнее автора // Известия. — 2010. — 12 февр. — С. 9.
18. Амусин, М. ...Чем сердце успокоится / М. Амусин // Вопросы литературы. — 2009. — № 3. — С. 15-17.
19. Невзглядова, Е. Двенадцать писем читателя заокеанскому другу / Е. Невзглядова // Знамя. — 2008. — № 3. — С. 185-186.
20. Дардыкина, Н. Русский в пустыне Швейцарии / Н. Дардыкина // Московский комсомолец. — 2006. — 9 дек. — С. 4.
21. Выход за границу русского мира // Литературная Россия. — 2005. — № 42. — С. 12.
22. Сопротивление мату // Огонек. — 2005. — № 27. — С. 61.
23. Человек кроит религии под себя, а Богу в них тесно // Книжное обозрение. — 2005. — № 29/30. — С. 3.
24. Басинский, П. Как я облил Шишкина Соусом / П. Басинский // Литературная газ. — 2005. — № 43. — С. 7.

23 ноября 2010 года в Доме Пашкова были названы лауреаты национальной литературной премии «Большая книга».

Победителями премии «Большая книга — 2010» стали:

1 место — Павел Басинский за документальное исследование «Лев Толстой: бегство из рая»

2 место — Александр Иличевский за роман «Перс»

3 место — Виктор Пелевин за роман «Т».

Специальным призом «За вклад в литературу» наградили Антона Павловича Чехова (премия которого была передана Чеховской комиссии РАН).

По результатам читательского голосования:

1 место — Виктор Пелевин за роман «Т»

2 место — Евгений Клюев за роман «Андерманир штук»

3 место — Михаил Гиголашвили за роман «Чёртово колесо».

Павел Басинский. Лауреат премии «Большая книга» за 2010 год

Об авторе

Басинский Павел Валерьевич (р. 1961, Волгоград). Окончил Литинститут. Первую книгу критики «Сюжеты и лица» выпустил в 1993 году. В 1997-1998 годах возникла целая дискуссия вокруг повести «Московский пленник». Лев Аннинский в связи с этим отметил: «Существует комплекс провинциала, пробившегося в столицу, и существует опыт преодоления этого комплекса; тут (в повести) и то, и другое. Это образец интеллектуальной прозы; структурность плюс желчь, дозированная в оздоровляющих пропорциях». Шум в прессе вызвал рассказ «Высокая болезнь: Исповедь графомана». Это, по сути, анализ современный литературной ситуации. Последние годы работает в «Литературной газете». Лауреат Антибукера в области критики (1999).

Басинский, Павел Валерьевич. Лев Толстой: бегство из рая / П. Басинский. — М. : АСТ : Астрель, 2011. — 638 с.

Литературное расследование. Можно даже сказать, литературный детектив.

Книга посвящена событию, случившемуся в Ясной Поляне сто лет назад и потрясшему весь мир: 82-летний граф Л. Н. Толстой ночью тайно бежал из дома в сопровождении личного врача Маковицкого. С тех пор об уходе и смерти великого старца говорит весь цивилизованный мир. Об этом пишут книги, снимают фильмы, ставят спектакли. Это уникальный случай, когда глубоко семейный конфликт стал неотъемлемой частью всемирной истории.

Павел Басинский на основании строго документального материала, в том числе архивного, предлагает не свою версию этого события, а его живую реконструкцию.

Шестисотстраничное исследование Басинского строго документально и претендует на объективность. Но при этом выдвигает собственную концепцию. Толстой долго и упорно выстраивал жизнь в родовом имении как модель рая на земле: плодотворная работа, верная жена, многочисленные дети. И когда, казалось, все удалось, в душе 50-летнего графаписателя произошел переворот. Он «перерос» свой маленький рукотворный рай, который ему опротивел. Этого так и не смогли понять и принять его домашние. И в этом, по Басинскому, и таится трагедия Толстого.

«Бегство из рая» представляет собой подробную реконструкцию последних дней жизни Льва Толстого, которая перемежается изложением его биографии. Этот удачно найденный композиционный прием служит двоякой цели: во-первых, по мысли автора, бегство писателя из Ясной Поляны подготавливалось всей его сорокавосьмилетней семейной жизнью, и этот-то исподволь назревавший конфликт подобная структура отражает наилучшим образом. Во-вторых, ощущение неумолимо надвигающейся и в то же время оттягиваемой, как в кино, постоянными флешбэками развязки придает повествованию напряжение.

Басинский опытный журналист, и книга его не академическая биография, а именно что журналистское расследование, рассчитанное, что называется, на широкую аудиторию.

Рецензии на книгу «Лев Толстой: бегство из рая»

1. Левина, О. «Лев Толстой: бегство из рая» Павла Басинского / О. Левина // Вопросы литературы. — 2012. — № 3. — С. 488-491.
2. Шишкова-Шипунова, С. Беглец / С. Шишкова-Шипунова // Москва. — 2011. — № 2. — С. 189-194.
3. Возвращение Льва Толстого // Российская газ. — 2010. — 25 нояб. — С. 26-27. — (Неделя).
4. Дардыкина, Н. Страсти великого Льва / Н. Дардыкина // Московский комсомолец. — 2010. — 11 нояб. — С. 6.

Произведения Павла Басинского

1. Басинский, Павел. Абике : Абдижаил Нурпеисов / П. Басинский // Литературная газета. — 2004. — № 42. — С. 8.
2. Басинский Павел. Аксенов и аксеновщина / П. Басинский // Литературная газета. — 2004. -№ 48 — С. 13.
3. Басинский, Павел. Безмерный русский роман / П. Басинский // Литературная учеба. — 2005. — № 1. —С. 98.
4. Басинский, Павел. Высокая болезнь: исповедь графомана / П. Басинский // Октябрь. — 2001. — № 2. — С. 107.
5. Басинский, Павел. Гражданин мира: исповедь патриота / П. Басинский // Октябрь. — 1999. — № 4.
6. Басинский, Павел. Два Иоанна / П. Басинский // Нева. — 2005. — № 8. — С. 194-202.
7. Басинский, Павел. И смешно, и грустно / П. Басинский // Литературная газета. — 2005. — № 17/18. — С. 7.
8. Басинский, Павел. Московский пленник / П. Басинский // Октябрь. — 1997. — № 9.
9. Басинский, Павел. Последний солдат декаданса / П. Басинский // Литературная газета. — 2004. -№ 40. — С. 11.
10. Басинский, Павел. Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина : фрагменты романа / П. Басинский // Книжное обозрение. — 2008. — № 15. — С. 18; // Литературная газ. — 2008. — № 11. — С. 11; // Независимая газ. — 2008. — 13 марта. — С. 4 (Прилож.).

Публикации о Павле Басинском

1. Чупринин, С. Бывшие / С. Чупринин // Знамя. — 2013. — № 5. — С. 192-195.
2. Сараскина, Л. Бегство от юбилея / Л. Сараскина // Российская газ. — 2011. — 14 окт. — С. 9.
3. Басинский, П. нечитающий человек — это низшая каста / П. Басинский // Литературная Россия. — 2011. — № 13. — С. 1.
4. Басинский, П. Я проводил честное расследование / П. Басинский // Читаем вместе. — 2010. — № 11. — С. 6-7.
5. Нарцисс, лишенный самолюбования // Независимая газ. — 2010. — 9 сент. — С. 2 (Прилож.).
6. Роман — это скелет в шкафу // Литература — 2008.- № 16. —С. 42-43.
7. Басинский, П. Люблю большие жанры и больших писателей / П. Басинский // Культура. — 2008. — № 26. — С. 4.
8. Романист — обезьяна Бога // Независимая газета. — 2008. — 31 июля. — С.2.
9. Отрошенко, В. Волжский мужичок, или Вечный Горький / В. Отрошко // Октябрь. — 1997. — № 12. — С. 73-83.

26 ноября 2009 года в Доме Пашкова объявили имена лауреатов крупнейшей литературной премии России «Большая книга».

Победителями премии «Большая книга — 2009» стали:

1 место — Леонид Юзефович за роман «Журавли и карлики»

2 место — Александр Терехов за роман «Каменный мост»

3 место — Леонид Зорин за сборник «Скверный глобус».

Лауреатом премии «За честь и достоинство» стал Борис Васильев.

По результатам читательского голосования:

1 место — Андрей Балдин за книгу эссе «Протяжение точки»

2 место — Леонид Юзефович за роман «Журавли и карлики»

3 место — Мариам Петросян за роман «Дом, в котором...».

Леонид Юзефович. Лауреат премии «Большая книга» за 2009 год

Об авторе

Леонид Юзефович родился 1947 году. Окончил исторический факультет Пермского университета, служил офицером в армии. С 1975 года и по настоящее время преподает историю в школе. Кандидат исторических наук. С 1984 года живет в Москве. Автор книг «Обручение с вольностью (1980), «Академический час» (1984), «Клуб „Эсперо“ (1987), „Как в посольских обычаях ведется“ (1988), „Самодержец пустыни“ (1993) и других. По его сценарию снят фильм „Сыщик Петербургской полиции“. Лауреат премии „Национальной бестселлер — 2001“.

Книги Леонида Юзефовича переведены на французский, немецкий, итальянский, испанский. Он автор сценариев сериалов „Гибель империи“, „Сыщик Путилин“, а также фильмов, поставленных по его книгам.

Из интервью писателя

Как давний, горячий и верный поклонник творчества Леонида Юзефовича, я испытываю серьезные трудности при попытке рассказать, чем же мне так нравятся сочинения этого писателя. Всегда легче доказывать, что, почему и насколько нравится. Честно говоря, высшей формой похвалы тексту мне представляется строгое, холодновато-отстраненное выявление его структуры, мотивов, аллюзий и реминисценций, стилистических особенностей, характерных приемов построения образов,...когда показателем и доказательством высокой оценки служит сам факт, что такая работа была предпринята.

Представлять читателю историка и прозаика Леонида Юзефовича нет, собственно, необходимости. Заслуженная известность пришла к мастеру в 2001 году, после присуждения премии „Национальный бестселлер“ за роман „Князь ветра“, а гораздо раньше, еще десять лет назад, когда вышло в свет его новаторское исследование „Самодержец пустыни: Феномен судьбы барона Р.Ф. Унгерн-Штенберга“, открывающее одну из самых жутких страниц в истории белого движения. Кстати, не только номер „Дружбы народов“ — изданная пятидесятитысячным тиражом книга сегодня уже стала раритетом и, несомненно, требует переиздания. Еще раньше, в конце восьмидесятых годов, специалистами-историками была высоко оценена монография Юзефовича о русском посольском обычае XV-XVII веков, а широкий (широчайший») читателей уже познакомился с Юзефовичем — автором детективных романов не историческом материале. Тогда не было термина «ретродетектив», но тиражи были совершенно фантастические, невообразимые. Роман «Клуб «Эсперо» (первый вариант — или даже первый очерк — нынешней «Казарозы») появился в Легпромбытиздате трехсоттысячным тиражом. Чуть раньше вышли в Перми романы о сыщике Иване Дмитриевиче Путилине — «Ситуация на Балканах» (нынешний «Костюм Арлекина») и знак «Знак семи звезд (нынешний «Дом свиданий»).

Легко могу вообразить, как в будущем студенты-филологи станут писать дипломные работы по сопоставительному анализу первого и второго вариантов этих романов. А может быть, уже сейчас пишут, и правильно делают.

Проза Леонида Юзефовича устроена как китайская шкатулка. Открывая такую, видишь еще одну шкатулочку, поменьше, в ней — следующую, в той — еще...Но в «шкатулке» исторического повествования обнаруживается еще одна: детектив. В каждом из детективов Юзефовича есть приключения более захватывающие, чем поиск убийцы, приключение интеллектуальное: читатель погружается в тайну какой-то глобальной, мирообъемлющей идей.

— Леонид Абрамович, часто ли приходится бывать в родной Перми?

— Хотелось бы почаще, ведь там мои могилы. Это город моей юности, он до сих пор мне снится. Действие многих моих повестей разворачивается в Перми, а уж упоминаний о ней не счесть. Пермский филолог Владимир Абашев в своей книге «Пермь как текст» замечательно сказал о том, что никакой уголок не забыт Богом, в каждом есть «все питательные вещества, требующиеся духу», и каждый город, не только Рим, есть «место человека во Вселенной». Так что по месту моего формирования как личности я считаю себя пермяком.

— ...пермяком, который пишет...

— Знаете, литература — это не ремесло, но это и не искусство. Недаром в советские годы была в ходу формула «деятели литературы и искусства». Ничего для нас унизительного в таком разделении нет. Место литературы где-то между настоящим искусством, с одной стороны, гуманитарными науками — с другой, и журналистикой — с третьей. Из этого промежуточного положения вытекают, по-моему, все достоинства и недостатки нашего писательского племени. Впрочем, каждый из нас тяготеет к одному из перечисленных мною полюсов. Я, например, — ко второму. Все мои вещи, так или иначе, связаны с историей и историкам. А вот почему вдруг прикипаешь сердцем к каким-то темам, эпохам, персонажам? На этот вопрос я сам не всегда знаю ответ. Вообще, природа любви более загадочна, чем природа ненависти. С ненавистью всё просто, а вот любовь часто необъяснима. Наши профессиональные увлечения — это разновидность любви, путешествия духа, который, как известно, дышит, где хочет.

— Леонид Абрамович, я несколько раз слышал, что вы называете себя «рассказчиком историй». Мне кажется, что в этом нет и толики самоуничижения. Вы сами говорили (не ручаюсь за точность цитаты), что никакая эссеистика и публицистика не сравнится с мощно рассказанной историей. (Реальной историей — надо понимать?) И я согласен с этим.

— Я всегда хочу что-то сказать не столько о человеке как таковом, сколько о человеке во времени. У меня в юности был друг, который обжал две вещи — выпивать и спорить на отвлеченные темы. Однажды мы с ним выпивали и спорили о чем-то высоком, потом я пошел провожать его до автобусной остановки и лишь на улице обнаружил, что свои ботинки он забыл у меня в прихожей и идет по снегу в одних носках. Он тогда сказал мне примерно следующее: «Это потому, что истина мне для меня важнее, чем для тебя». Что это была за истина, я не помню, да и он, я уверен, тоже, но история осталась в моей памяти как знак времени, как символ 70-х, когда кухонные разговоры, а бутылкой порождали тип человека, в пылу полемики идущего по снегу в одних носках. В 90-е годы этот тип вымер окончательно. Выпивка и поиск истины до конца не разошлись, но исчезла иллюзия, что вот прямо сейчас, за столом или по дороге к автобусу, можно раз и навсегда решить какие-то кардинальные проблемы бытия, по сравнению с которыми все остальное совершенно не важно. Сейчас даже двадцатилетние прекрасно понимают относительность такого рода решений.

Что касается рифмовки событий, то это заложено в истории, как созвучия — в языке. Чем у поэта богаче словарный запас, тем неожиданнее рифма. Чем более широкий исторической реальностью оперирует прозаик, тем больше он видит таких совпадений. А вот о роли случайности в моей прозе вы сказали очень точно, я сам об этом в таких категориях не задумывался. Действительно, в самом слове «случай» ясно проступает ваше его понимание как «божественной рифмы»: тут и «случка» и «лук», и еще многое другое, в чем ощущается соединение разных начал, сопряженных, как тетивой, некоей волей — возможно, высшей. Такая проза тем и отличается от журналистики, что в ней так или иначе присутствует метафизическое начало. Мы часто путаем его с мистикой, но это разные вещи. Мистика — примета массовой литературы.

— Ваши предпочтения в русской литературе. Двадцатый век хоть как-то сопоставим с девятнадцатым? У нас была великая литература? Нет у вас ощущения, что у нас еще хаотизировано восприятие литературы минувшего столетия? Что есть величины мнимые, что есть величины забытые?

— Любимый русский классик — Николай Лесков. Это единственный писатель, у кого я прочел собрание сочинений от первого тома до последнего. Не знаю, как сейчас, но раньше в нашей профессии существовало железное правило: русский писатель должен жить долго. Или трагически погибнуть. Многие, рано умершие своей смертью, не получили того, что принадлежит им по праву таланта.

— Самая дорогая для вас и удачная, на ваш взгляд, экранизация ваших романов?

— «Казароза» режиссера Алены Демьяненко, хотя фильм очень отличается от романа.

— В литературной среде по-разному оцениваются ваши произведения. А что из написанного сами считаете наиболее удачным?

— Роман «Князь ветра». Это сочинение со сложной структурой и определенной идеологией. Один из рецензентов назвал ее «шпенглерианской». Это и детектив, и семейный, и мистический, и исторический роман, но прежде всего это книга о тех трагических ситуациях, которые возникают в зонах соприкосновения различных цивилизаций (у меня речь идет о буддизме и христианстве, олицетворенных Монголией и Россией). Жизнеописание барона Унгерна («Самодержец пустыни») тоже считаю, удалось, если судить по читательской реакции на эту книгу. Мне до сих пор приходят отклики на нее из многих стран, куда судьба забросила русских эмигрантов первой волны. Должен сказать, у меня весьма непростые отношения с теми из реальных исторических фигур, о ком я писал или собираюсь писать. Главное для меня — стараться быть честным, никому не мстить, ни с кем не сводить счеты, поэтому я надеюсь, что те из героев моих книг, кто действительно жил на этом свете, на меня не в обиде.

Беседу вел Владислав Иванов

Юзефович, Леонид. Журавли и карлики : роман / Л. Юзефович. — М. : АСТ : Астрель ; Владимир : ВКТ, 2010. — 478 с.

— Леонид Абрамович, что послужило толчком к написанию вашего романа?

— Я посчитал, что в литературе должным образом не отражена жизнь маленького человека-интеллигента начала 90-х, каковым являюсь и я сам. В героях ходят всё больше олигархи, бандиты или полковники ФСБ, Мне кажется, что для многих из нас воспоминание о том времени оказались вытеснены из коллективной памяти, поскольку они не самые приятные. Вот мне и захотелось их закрепить в литературе, в новейшей истории.

— Откуда такое причудливое название — «Журавли и карлики»?

— Это метафора. Но придумал её не я. Это известный миф о вечной войне журавлей и карликов, которые «через людей бьются меж собой не на живот, а на смерть». Он есть у многих народов, начиная с античных времён. В книге на эту тему размышляет один из персонажей. В романе эта конструкция не является несущей, это скорее декоративный элемент, розочка на фасаде. Меня больше занимала метафора, связанная со словами Спинозы, что у Бог все времена одновременно лежат на ладони. Ее можно было вынести на обложку. Но я этого не сделал, потому что больше Спинозы люблю журавлей.

— Сюжет романа крутится вокруг самозванцев. Вы считаете, что они играют большую роль в российской истории?

— Конечно. И не только в российской. Когда я работал над документальной книгой «Самые знаменитые самозванцы», то убедился в том, что их было огромное количество во Франции. Монголии, Китае, Англии, Римской империи. Это не сугубо русская проблема, как нам иногда кажется.

— Вы думаете, что в наш век ДНК-анализа тема самозванцев актуальна?

— Думаю, что она будет актуальна всегда, причём меня не интересует политическая составляющая этого явления. Самозванец мне интересен как человек, которому тесно в границах своего Я. А в иные эпохи просто нет другого способа выйти за границы самого себя, кроме как начать жить под чужим именем. И в наше время, уверен, таких людей полно.

Самозванство — сознательное отречение от собственного «я» и наследования того, что дано по праву рождения. Последний роман Леонида Юзефовича убеждает, что подобное отречение обречено на разоблачение и забвение. Как историк, Юзефович хорошо знает, что суд над самозванцем всегда предполагал именно забвение.

Революционные повороты истории совершаются людьми под псевдонимами. Для оправдания своих действий им требуется миф, призванный заменить то, от чего отрекся самозваный властитель. Таким образом, на место родословной ставится вымышленная история.

В основе романа — античная история о журавлях и карликах. В ней говорится о том, как год от года в долине Нила по тир месяца в году велась война между пигмеями-карликами и прилетавшими сюда журавлями. В содержании мифа есть деталь, о которой Юзефович умалчивает: карлики убивали не самих журавлей, а их птенцов — то есть продолжение рода, его память, его новейшую историю.

Леонид Юзефович предлагает своему читателю взгляд на современную русскую историю как на очередное повторение заложенного у основания этой истории мифа. Стихийно двигаясь вперед, жизнь человека проносится мимо неподвижных знаков — событий общей для всех истории. Их видят все, но по-разному, с различной оценкой значимости в собственной судьбе. Так, смерть чьей-то бабушки может быть личным, но далеким горем, чужим, но близким, или даже печатью подлинности на свежепридуманной легенде.

В аннотации «Журавли и карлики» представлены как история четырех самозванцев. В тексте же их намного больше, и по логике романа не может быть иначе у потомков журавлей и карликов.

Здесь же в аннотации, задается вопрос: что объединяет этих самозванцев? По сути, они объединены только взглядом главного героя — публициста Шубина, специалиста по русским самозванцам. Вполне возможно, что, занимайся Шубин историей революционного движения, он видел бы в них революционеров (или беглецов, или предпринимателей — вариантов множество). Его взгляд определяет и время — точнее, 1993 год.

В тексте многократно повторяется портретное описание донного человека: «черно-рус, лицо продолговато, одна бровь выше другой, нижняя губа поотвисла чуть-чуть» — своеобразный фоторобот самозванца. Внешнее сходство между авантюристом 17-го века, выдающим себя за сына Василия Шуйского, мнимым цесаревичем Алексеем, геологом под маской внебрачного сына советского архитектора и молодого монгола, якобы потомка князей, доказывает их общее происхождение, принадлежность к одной породе. Это ветви одного дерева. Их выбор — голос крови, но не их собственной, внутренней, а той, которая так легко проливается из-за них. Самозванцы легко меняют родину, веру, семью — все, кроемее внешности — печати родства.

Тема двойничества заявлена уже в самом начале романа. Эта повторяемость образов, событий, названий — авторский слово-робот, составленный для того, чтобы самозваная природа любой власти была выражена с большей очевидностью. Однако анализ и урок событий начала 90-х — это, конечно, взгляд историка на уже прошедшее, подобной прозорливостью вряд ли мог отличаться кто-то из его героев, ставший частью всеобщего хаоса. Но и хаос временами становиться движущей силой истории — до появления мифа.

Поскольку человеческая природа не существует без мифа, то конкретная судьба, вероятно, зависит от того, какой именно миф выберет человек. Это могут быть и сказка о трех братьях и сестре:

Три брата уходили искать по свету счастье,

Сестра их проводила в путь далекий.

Роман Леонида Юзефовича многослоен и многозначен, предназначен тем, кому не меньше тридцати, помнящим события 90-х собственной памятью. Иначе его читать трудно — ведь моралите, как сказано, всегда убивает месседж.

Рецензии на роман «Журавли и карлики»

1. Филатов, А. Смутное present in the rast / А. Филатов // Нева. — 2011. — № 1. — С. 154-156.
2. Володихин, Д. Летучее создание / Д. Володихин // Знамя. — 2010. — № 8. — С. 217-219.
3. Угрюмов, И. Леонид Абрамыч сражается с черепахами / И. Угрюмов // Наш современник. — 2010. — № 7. — С. 252-259.
4. Богатырева, И. Синдром девяностых / И. Богарытера // Октябрь. — 2010. — № 7. — С. 162-165.
5. «Журавли и карлики» Леонида Юзефовича // Нева. — 2009. — № 11. — С. 241-242.
6. Мельник, Д. По принципу отражения / Д. Мельник // Литературная Россия. — 2009. — № 48. — С. 3.
7. Голубкова, А. Рассказчик историй / А. Голубкова // Новый мир. — 2009. — № 10. — С. 181-183.
8. Чанцев, А. На границе человека и истории / А. Чанцев // Новое литературное обозрение. — 2009. — № 97. — С. 240-247.
9. Воронцов, А. Карлик среди журавлей, или Журавль среди карликов / А. Воронцов // Литературная газ. — 2009. — № 38. — С. 5.
10. Юзефович Леонид «Журавли и карлики» : [рецензия] // Rolling Stone. — 2009. — № 1. — С. 106.

Произведения Леонида Юзефовича

1. Юзефович, Леонид. Бабочка, 1989 г. : рассказ / Л. Юзефович // Знамя. — 1994. — № 5. — С. 54-66.
2. Юзефович, Леонид. Греческий огонь : глава из повести / Л. Юзефович // Литературная газ. — 2007. — № 51. — С. 15.
3. Юзефович, Леонид. Гроза. 1987 г. / Л. Юзефович // Дружба народов. — 2002. — № 6. — С. 50.
4. Юзефович, Леонид. Журавли и карлики : роман / Л. Юзефович // Дружба народов. — 2008. — № 7-9.
5. Юзефович, Леонид. Князь ветра : роман / Л. Юзефович // Дружба народов. — 2000. — № 1, 2.
6. Юзефович, Леонид. Колокольчик. 1990 г. : рассказ / Л. Юзефович // Знамя. — 1994. — № 11. —С. 142-153.
7. Юзефович, Леонид. Последний звонок : роман, повесть, рассказы / Л. Юзефович. — М. : Астрель, 2012. — 510 с.
8. Юзефович, Леонид. Поздний звонок. 1995 : рассказ / Л. Юзефович // Знамя. — 2011. — № 8. — С. 118.
9. Юзефович, Леонид. Путешествие в Эрдене-Дзу : рассказ / Л. Юзефович // Нева. — 2007. — № 8. — С. 69.
10. Юзефович, Леонид. Язык звезд : рассказ / Л. Юзефович // Знамя. — 2007. — № 6. — С. 61.

Публикации о Леониде Юзефовиче

1. Юзефович, Л. Надо принять в себе обе крайности / Л. Юзефович // Огонек. — № 38. — С. 26-27.
2. Никто не знает, что будет с Россией // Литературная Россия. — 2012. — № 25. — С. 3.
3. Человек — шире идейных убеждений // Литературная учеба. — 2012. — № 1. — С. 4-9.
4. Леонид Юзефович о Монголии, самозванцах и литературе // Читаем вместе. — 2010. — № 12. — С. 8-9.
5. Знобищева, М. Хроника вечной битвы / М. Знобищева // Вопросы литературы. — 2010. — № 3. — С. 241-254.
6. В идее всеобщего покаяния присутствует дух бессмертной пошлости // Культура. — 2009. — № 48. — С. 4.
7. Задача литературы — свидетельствовать о времени // Известия. — 2009. — 30 ноября. — С. 7.
8. Идущие в поисках по снегу вымерли // Литературная газ. — 2007. — № 51. — С. 15.
9. Абашеева, М. Тайны Леонида Юзефовича / М. Абашеева // Новый мир. — 2004. — № 5. — С. 166-170.
10. Иваницкая, Е. Все связано со всем : О прозе Леонида Юзефовича / Е. Иваницкая // Дружба народов. — 2003. — № 7. — С. 194-200.
11. Литература — не ремесло, но это и не искусство // Литературная Россия. — 2001. — № 43. — С. 3.
12. Юзефович, Л. Интерес к ретродетективу — признак стабильности в обществе / Л. Юзефович // Книжное обозрение. — 2001. — № 25/26. — С. 3.

25 ноября 2008 года в Доме Пашкова объявили имена лауреатов крупнейшей литературной премии России «Большая книга».

Победителями премии «Большая книга — 2008» стали:

1 место — Владимир Маканин за роман «Асан»

2 место — Людмила Сараскина за биографию «Александр Солженицын»

3 место — Рустам Рахматуллин за книгу эссе «Две Москвы, или Метафизика Столицы».

Лауреатом премии «За честь и достоинство» стал. Александр Солженицын (посмертно).

По результатам читательского голосования:

1 место — Рустам Рахматуллин за книгу эссе «Две Москвы, или Метафизика Столицы»

2 место — Владимир Костин за сборник повестей и рассказов «Годовые кольца»

3 место — Людмила Сараскина за биографию «Александр Солженицын».

Владимир Маканин. Лауреат премии «Большая книга» за 2008 год

Об авторе

Владимир Семенович Маканин (родился в 1937 году в городе Орске) — одни из известнейших современных русских прозаиков. Выпускник математического факультета Московского государственного университета, впоследствии вузовский преподаватель, Маканин впервые предстал перед читателем в 1965 году — романов «Прямая линия», напечатанном в журнале «Москва». Он принадлежит к так называемому поколению сорокалетних. Лев Аннинский назвал его «прирожденным реалистом». Владимир Маканин всегда был любим читателями; писателями же и критиками — уважаем. Его книги и журнальные публикации (выходившие в советское время в достаточно регулярно) всегда вызывали широкий резонанс, с каждым годом лишь увеличивающийся. Странное дело: из ныне живущих, только он, да Фазиль Искандер не растеряли в последнее десятилетие своих поклонников. Скорее, наоборот, во всяком случае, если иметь ввиду и официальное признание: Маканин — лауреат Букеровской премии 1993 года, лауреат Пушкинской премии. Каждые его новый роман или повесть становится событием (правда, лишь литературным, но это и хорошо — наконец, литературные события могут быть истинно и только литературными).

В советскую литературу Маканин входил боком. Отчасти в этом виновата биография. В словесность он попал из математики, где добился немалых успехов. Писателем он стал после душевного перелома, связанного с тяжелой аварией, последствия которой мучили его несколько лет. Однако, даже став известным и популярным автором, Маканин сохранил свою обособленность, свою привычку быть в стороне от литературного процесса. Характерно, что на протяжении десятилетий он не печатался в «толстых» журналах, — случай в отечественной практике уникальный. Такое настороженное отношение к советскому литературному быту с его неизбежной общественно-политической нагрузкой — следствие принципиальной, глубоко продуманной жизненной позицией: «Писатель должен держаться как можно дальше от средств массой информации. Это огромная сила, которая делает пишущего человека сове частью, превращает его в один из своих винтиков, в одно из своих колесиков. Писатель часто обольщается, думая, что он является проводником чего-то, каким-то контактом. На самом деле пресса писателя включает там, где ей удобнее. Его используют как картинку, которая вставляется в очередную пропагандистскую — а, в конечном счете, все пропаганда — кампанию. Поэтому писатель, чей голос куда слабее, должен из элементарного чувства самосохранения себя беречь».

Осторожный изоляционизм предохранил Маканина от увлекательной литературной борьбы, столь часто заменявшей отечественным писателям собственно литературу. Тщательно оберегая себя от любой партийности, он сумел выйти к иному, необычному для советской литературы масштабу обобщений. Постепенно проза этого плодовитого и очень разнообразного автора стала экспрессионисткой, приобрела качества почти кинематографического реализма. Сюжет у Маканина выстраивается за счет зрительных образов. Монологи и диалоги звучат глухо, почти за кадром. Текст часто организован на световых контрастах. С кинематографическим динамизмом мелькают эпизоды. Маканин пишет бегло, почти пунктиром. Обычно есть тут только крупный план и совсем нет скучного, ватного среднего плана. Отказываясь от многословного описательства, он монтирует свои выпуклые гиперреалистические кадры с пустотой, с пропусками, это что-то вроде точек в «Евгении Онегине».

Чрезвычайно взвешенный, сдержанно-осторожный, Маканин не высказывается на газетной полосе, почти никогда не дает интервью, избегает публичности. Он распоряжается своей энергией вполне разумно, если не сказать рассудочно. Он планирует сои дела, не допуская — или ограничивая по мере сил — вторжение неожиданного. Стихия разрушительна и опасна: пожар, буря, болезнь, катастрофа. Избежать контакта с ней невозможно — но и подчиняться ей (так же, как и прохаживаться по общей, безопасной, нахоженной дороге, если не по подиуму). У Маканина нет никакого желания. Он лучше замкнет — нет, не стихию, а ее знак — в свой компьютер.

Стратегия по-своему замечательная, а главное, сама по себе художественная. На самом деле Владимир Маканин, «избежавший» и «отставший», похож на сказочного героя, тоже избежавшего многих, встреченных им по дороге жизни, опасностей. И все же того, как помним, в конце сказки постигла неприятность. Неприятность стремительно приближается к расчетливо одинокому Маканину со стороны идущих сзади — так же, как и он, «не состоявшихся» и «не участвующих», не дающих интервью и не печатающих своих портретов. Осваивающие литературное пространство нарочито замедляют темп, приближаясь к маканинской территории, чтобы подождать. Чтобы, воспользовавшись уроками его стратегии, преобразить намеренное отставание в опережение. Но Маканин и в этой ситуации оказывается хитроумнее прочих — он выдерживает, точнее, задерживает уже готовый к печати роман, — может быть, еще и для того, чтобы в этой — паузе? задержке? — заставить нас перечитать уже напечатанное.

Анализируя творчество Маканина, трудно не увидеть того, что оно разделяется на три периода — очень отличные друг от друга, но внутренне имманентные стадии эволюции. В соответствии со своей внутренней логикой, изменяясь от «Маканина 70-х» к «Маканину 80-х» и затем к «Маканину 90-х», его творчество стремится к некоей предназначенной ему высшей точке. Заметим сразу, что эволюция Маканина, начавшись с весьма традиционного реалистического повествования, в процессе взаимосвязанных и взаимообусловливающих изменений героя, сюжета, жанра и системы «автор-рассказчик-герой» постепенно приходит к окончательной метаморфозе образа героя и всех названных компонентов поэтики — в притче, развернутой философской метафоре — и вскоре после этого к их совершенному отмиранию и смерти героя в жанре эссе.

«Старые книги» датированы 1976 годом: уже не первая книга, но все еще «ранний Маканин». «Старые книги» и примыкающая к ним «Погоня» представляют период «биографического романа» (или скорее авантюрно-биографического) в творчестве Маканина, который он очень скоро оставит позади.

Владимир Маканин — один из наиболее интересных и своеобразных современных русских. Глубокое, с общечеловеческих позиций осмысление всего, что происходит в жизни, составляет нерв его прозы. Как и современные ему авторы Л. Петрушевская, Т. Толстая, В. Токарева, Маканин далек от злободневных политических страстей, не стеснен никакими идеологическими или эстетическими канонами, он наряжено ищет новые формы художественного воспроизведения действительности, стремясь преодолеть опасную отчужденность человека от окружающего мира. Как писатель он отличается аналитическим вниманием к «маленькому», «усредненному» человеку, выявлением его жизненных ориентиров, поисками нравственных координат современной жизни.

Отношение человека к природе, к другому человеку, спрос с себя, нравственная состоятельность в выборе поступков, или, напротив, «убывание» человеческого в человеке, голый расчет, холуйство, цинизм, приспособленчество — вот круг наиболее общих вопросов, объединяющих Маканина с другими яркими мастерами современной прозы. Метафоры-символы писателя «лаз», «гражданин убегающий», «человек свиты», «как жить?», как и шукшинский вопрос «что с нами происходит?», айтматовское понятие «манкурт», астафьевское «последний поклон», распутинские «ниточки с узелками», метафоры-символы Л. Петрушевской «свой круг», «новые Робинзоны» — стали художественными кодом времени.

Основная проблематика творчества Маканина — «Можно ли считать, что человек — существо, пересоздающее жизнь? Меняет ли человек жизнь и себя? Или это существо, которое дергается туда-сюда в своих поисках только потому только, что не вполне нашло сою биологическую нишу» («Лаз»). Кредо писателя — «надо любить людей высокой любовью» («Предтеча»).

В стилевом отношении проза Маканина характеризуется усилением лирико-субъективного начала, использованием тех форм художественной выразительности, где так легко сопрягаются, не сливаясь, реализм и условные формы изображения, тончайшие психологические нюансы и характеры, редуцированные подчас до социального «знака», библейский сюжет и современность. Драматизм, порой трагизм сочетаются с добродушно-юмористическим тоном повествования, подчас с гротескной заостренностью в лепке характера человека, обрисовке реалий его быта, речей, поступков.

В. Маканин — трезвый наблюдатель жизни его проза отразила последствия распада традиционного русского мира, глубинные конфликты нашего времени, разлад мечты и действительности, конформизм, терзания человека, обреченного губить то, что он больше всего любит, чтобы выжить любой ценой. Многие персонажи писателя живут в уродливом мире «аварийного поселка», бараков, жизни «деревенской» прозы или герои Ю. Трифонова, нив городской, ни в детской среде с прочными жизненными традициями.

Переломным произведением писателя стал рассказ «Гражданин убегающий» (1978). Здесь сталкиваются три главных героя прозы писателя — личность, общество, природа. Герой рассказа Павел Алексеевич Костюков — строитель, взрывник, первопроходец, «пробник», осваивающий просторы Сибири, стал разрушителем. Это человек «убегающий». Убегающий от женщин, от сыновей, от сотрясаемой взрывами земли, от деревьев, взлетающих в воздух, подброшенных взрывной волной, ставший «перекати-поле».

В рассказе проявляются характерные черты стиля Маканина, и, прежде всего яркая метафоричность. Через стиль проступает и авторское отношение к изображаемому. Роль оксюморона в названии рассказа «Человек убегающий», как и в названиях «Антилидер», «Человек свиты», актуализирует нравственные поиски, ставит акцент на «вечных» вопросах — свободы выбора, ответственности за свой выбор.

Маканинский «усредненный человек», «человек барака» несводим к усредненному человеческому типу, малоинтересному для художественного сознания, он обнаруживает черты индивидуальной выразительности. Таким предстают герои рассказов «Ключарев и Алимушкин» (1977), «Река с быстрым течением» (1979), повести "Где сходилось небо с холмами«(1984).

Повесть «Лаз» (1991) явилась откликом писателя на перелом в русской жизни на рубеже 80-90-х годов. В современном литературоведении эта повесть В. Маканина рассматривается как «художественный код времени». В повести автор использует условные формы изображения, создает экспериментальную обстановку, две симметричные вселенные, соединенные узким проходом, лазом, секрет которого знает лишь герой — сорокасемилетний «книгочей», интеллигент в «лыжной шапочке».

В верхнем мире правит толпа, она подчинена слепому инстинкту, символизирует апокалиптического зверя, внушает страх. Толпа творит произвол, загоняет отдельного человека в стадо («Толпа затоптала парнишку», «в толпе погибло две сотни народу»). Улицы не освещены («пустые, вымершие»). Слышен плач ребенка. «Лица в толпе жестки, угрюмы. Монолита нет — внутри себя толпа разная, и все это толпа, с ее непредсказуемой готовностью, с ее повышенной внушаемостью. Лица вокруг белы от гнева, от злобы. Люди теснимы, и они же — теснят».

Обобщающим символом унижения человека становится «активный вор», «сидящий верхом на жертве и роющийся в ее карманах». В описании жизни наверху господствуют мрачные тона — холод, темень, кончается вода. Люди в страхе, интеллектуалы строят пещеру под землей.

Вторая данность — нижний мир, где много света, пищи, но маловато кислорода, здесь тоже невозможно жить, герой с трудом через постоянно суживающийся лаз («дыра стала уже», «как стиснулась горловина лаза») проникает сюда («повторяя тактику переползающих препятствие червей»), томимый «духовной жаждой», чтобы пообщаться с товарищами по духу, взывающими к культуре. В текст вкрапливаются реминисценции из Достоевского, Платонова, Библии: «Возобновляется их разговор (о Достоевском, о нежелании счастья, основанного на несчастье других, хотя бы и малом, и душа Ключарева прикипает к их высоким словам. Они говорят. Сферы духа привычно смыкаются над столиком. Ключарев слышит присутствие Слова. Как рыба, вновь попавшая в воду, он оживает: за этим и спускался»).

В повести Маканин упоминает множество бытовых подробностей, создающих в конкретном единстве образ времени. это время безжалостно, прагматично, но отдельные люди, несмотря ни на что, стараются вести себя в соответствии с нормами морали,, нравственности. Стиль писателя становится сухим, характеризуется отсутствием патетических оценок, интонационного нажима. Герой пытается пробиться к человеческому сознанию, ищет слова, которые разделяя толпу на людей, но толпа произносит лишь нечленораздельные звуки: «Звуки ударные и звуки врастяг, сливающиеся в единый скрежет и шорох: толпа».

Название «Лаз» расшифровывается в пространстве повести как многозначная метафора, как душа, как поиск человеческого пути к другому человеку.

Найдя путь к символической монументальности, Маканин сумел воплотить в своих зрелых сочинениях архетипический конфликт нашего времени: душевые муки человека, с изуверской избирательностью обреченного губить то, что он больше всего любит. Удушающее — насмерть — любовное объятие — тема книги «Стол, покрытый сукном и с графином посредине», получивший Букеровскую премию 93 года.

Главные маканинские темы — тема контакта поколений, воспитания, идеала и действительности, тема человека и природы. Важное место в художественном мире писателя занимает рассказ «Кавказский пленный» (1995). В рассказе отражены проблемы не только сегодняшней жизни — война на Кавказе — но исследуется «вечные» темы: тема свободы и несвободы выбора, ответственности за выбор, отношения к женщине, соучастие в зле, в целом, — тема истинных и ложных ценностей, истинной красоты. В рассказе постоянно реминисцируется фраза Достоевского — «красота спасет мир». Герой рассказа Рубахин, «отслуживший свое», каждый раз собирающийся навсегда уехать домой («в степь за Доном»), остается воевать на Кавказе, он хочет понять — что же, собственно, красота гор хочет ему сказать, зачем окликает: «И что же здесь такого особенного? Горы?» — проговорил он вслух, с озлённостью не на кого-то, а на себя...да и что интересного в самих горах? Он хотел добавить: мол, уже который год! Но вместо этого сказал: «Уже который век!» Монолог героя очень важен в семантическом плане («Уже который век»). Маканин обращает внимание читателя и на место «кавказской темы» в русской литературе, побуждает вспомнить и на место «кавказской темы» в русской литературе, побуждает вспомнить и «Казаков» Л. Толстого, и «Валерика» М. Лермонтова, с болью говорит о неспособности человека жить в гармонии с собой, с естественным законом жизни, с природой, с ее красотой: «Солдаты, скорее всего, не знали про то, что красота спасет мир, но что такое красота, оба они, в общем знали. Среди гор они чувствовали красоту (красоту местности) слишком хорошо — она пугала.

Красота гор пугает солдат, потому что на войне они погибнут...Война изображена писателем как странная, «вялая», страшная война, где солдаты не знают, за что воюют, а их противники в слепом фанатизме тоже не могут этого объяснить. Это война бартера, здесь меняют оружие на хлеб, пленных на пленных.

«Андеграунд, или Герой нашего времени». Протагонист романа — Петрович, писатель, посвятивший жизнь литературе, но ничего никогда не напечатавший, закоренелый и истовый представитель андеграунда, «агэшник» в собственной терминологии. Писательство он уже забросил, но сохраняет себе неистребимую склонность к литературной рефлексии, к представлению окружающей жизни, собственного прошлого, текущих событий и впечатлений в «сюжетах».

Возвращаясь от Петровича к Маканину, замечу, что в «Андеграунде» предпринят опыт ревизии метода. Повествование от первого лица возникает тут нет впервые, но в первый раз автор использует личностную призму для изображения самых разных сторон действительности в неразрывной связи с внутренним миром протагониста. Раньше- то Маканин только снаружи, пусть и очень проницательно, послеживал модели человеческого восприятия и поведения, рефлексы и отклики на вызовы среды, способов коммуникации, складывающиеся в строй характеров.

Роман этот — спутанный клубок, в который упакованы тридцать с лишним лет советской и постсоветской действительности. И из клубка вытягиваются по воле автора ниточки мотивов и сюжетов — «Тысяча и одна ночь». Организуется текст вдоль нескольких координатных осей: образ общажного коридора, растягивающегося до метафоры жизненного пути/лабиринта; образа жизни, неуверенно, на ощупь вырастающей на обломках рухнувшей советской цивилизации; образ поэтессы-диссидентки Вероники, пытающейся перестроиться в перестроечного политика; фигура брата рассказчика, Вени, талантливого художника, ставшего много лет назад жертвой карательной психиатрии; наконец, экзистенциальная ситуация самого протагониста, совесть которого отягощена двумя убийствами.

Вокруг этих осей вращается множество персонажей, эпизодов, притчеобразных человеческих историй, отступлений и размышлений — и вращение головокружительно.

Здесь преобладают размышления о человеческой природе, о соотношении в ней детерминизма и свободы, об одиночестве и любви, насилии и сопротивлении ему, конформизме и сохранении достоинства, предательстве и верности. Какие-то из этих тем прежде возникали и анализировались у Маканина, какие-то впервые попадают в фокус его внимания. Главное — меняется общая тональность повествования, «интенциональность» авторского похода. В интеллектуальном и эмоциональном спектре повествования появляются новые линии. В истории младшего брата Вени, с его молодой надменностью, «львиным сердцем», навлекавшим на него зависть окружающих и ген гэбэшников, форсируется мотив трагического стоицизма, сопротивления обстоятельствами. При этом в изображении нет праведного пафоса и «гражданской скорби»: человеческая зависть и подлость, жажда мести, как и жестокость власти, не терпящей дерзких и ярких, — дело житейское, константы. Они существуют при любой системе и погоде.

Словом, «Андерграунд» в творчестве Маканина выполняет функцию не только подведения итога, но и прорыва к новым горизонтам, которые раньше казались не столько недостижимыми, сколько иллюзорными, не стоящими внимания. Врдя ли это можно назвать сменой парадигмы — следующие произведеиня Маканина, такие как «Удавшийся рассказ о любви» и цикл повестей и рассказов, объединенных в роман «Испуг», ближе к его прежней манере. Но в рамках внутренней эволюции писателя эта веха важная. Маканин доказал (себе?), что трагистоические тона и краски, напоминающие о «жестоком» экзистенциализме Камю и Сартра, совместимы с его фирменным методом.

Следует сказать несколько слов об «Испуге». Этот странный опус о похождениях и приключениях старого эротомана Петра Петровича Абалина, этот «роман-пунктир» можно счесть неким педантичным продолжением эксперимента, начатого в «Андеграунде», — пропускания всего жизненного спектра 1990-2000-х годов сквозь единую призму.

Явно метафорический язык Маканина несет большую смысловую нагрузку. Маканин рассматривает данную ситуацию как архетипическую для человека, испытывающего в течение веков метафизическое давление коллективного ума.

Проза В. Маканина является жизнеутверждающей. Она не порывает с конкретным измерением человеческой судьбы в поисках смысла жизни, ответственности личности за выбор.

Маканин, Владимир. Асан : роман / В. Маканин. — М. : ЭКСМО, 2008. — 478 с. — (Лауреаты литературных премий).

Роман «Асан» повествует о войне в Чечне, только события преподносятся не так, как мы привыкли. И дело даже не в том, что телевидение и газеты намеренно что-то перевирают, а правительство скрывает, есть вещи, о которых догадываешься по недосказанности. Скорее, дело в том, что война выворачивает все наизнанку.

Так, главный герой Александр Сергеевич Жилин, в прошлом обычный инженер-строитель, теперь делает на войне бизнес. И не сказать, будто он плохой человек или ехал в Чечню специально для того, чтобы заработать. Так получилось. Однажды брошенный на складе боевого оружия, он вынужден был бороться за свое выживание. И сделал это своим способом — стал дельцом. Теперь же вместе со своей командой, в которую входят чеченец Руслан, Гусарцев и майор Хворь, он сопровождает колонны, везущие горючее в войсковые части. При этом имея свой откат. Каждая десятая бочка бензина — его.

Маканин рисует чудовищные картины. И действительно, пока вчерашние мальчишки гибнут под обстрелом в никому не нужной войне, а их матери мечутся от ужаса неизвестности, генералы строят дома и дачи на краденые деньги. По большому счету эти военные действия не впечатляют и самих коррупционеров, просто, рассуждая логически, они посчитали, что даже рисковать нужно за что-то. Родина, идеи, свобода — все это книжная романтика, в Чечне ей нет места.

А вокруг «дети, ставшие калеками от недавних бомбежек, обзавелись собственным рефлексом. Как только шумы вертолетов, здоровые дети под рев и треск убегают, — торопясь, они прячутся в ближайший перелесок, а что калеки?.. а калеки вон из домов и на дорогу!.. Ничего лучшего у них нет. Калеки уже научены. Потому что им на открытом месте — безопаснее. Дом не спасет, дом может загореться от бомбы». Разоренный край, боевики... (или люди, борющиеся за свое освобождение?). При этом командующей верхушке совершенно наплевать на то, кто победит и что произойдет с русской армией.

Но кто же такой Асан? Древний бог или идол. «Никто не знает, что Асан такое ... ни когда он царил... ни как он возник». Местные только произносят «Асан хочет крови». «Всего лишь этой поговоркой (приговоркой) идол Асан зацепился за Время. Говорят, старики горцы, умирая, иногда произносят эти слова. Этакий выхлоп подсознания. По сути — предсмертный бред. Огрызок стертого от времени заклинания».

Асан — точно знаменитый пришвинский Черный Арап, никто его не видел, не встречал, знать не знает. А он есть, и с каждым днем становится все значительнее. И вот уже непонятно, по какой причине Жилина называют Асаном. «Ну, Асан Сергеевич вместо Александр Сергеевич». И действительно, со временем он превращается в божка местной войны.

Однако Жилин не бездушен, как это может показаться. У него своя мораль. И в чем-то он гуманен и жалостлив. Так, на своем складе Александр Сергеевич приютил двух контуженых солдат Алика и Олега. Впрочем, эта доброта ему потом дорого обошлась. А все потому, что на войне искажается не только человеческая душа, но и само понятие морали. Уже нет ни плохого, ни хорошего. Все акценты смещены. Человек думает только о том, как выжить, тут уж не до заботы о ближнем, важнее спасти свою шкуру. Да, война будит звериное.

И здесь действуют свои законы: «Крестьянин-чеченец не выдаст раненого боевикам. Он и впрямь выхаживает раненого, кормит, поит... А как только раненый малость окрепнет, придет в себя, крестьянин велит ему работать. Солдат должен отработать хлеб и уход... Починить мосток... Крышу обновить... В огороде... Работы у крестьянина полно. Он уже и не думает отпускать подлечившегося солдата».

Язык Маканина по-прежнему великолепен, ярок, стиль узнаваем. «На опустевших рельсах... На открывшемся пространстве только и толпились они, новоиспеченные солдаты. Никого больше... Они вдруг видят самих себя. Вот мы какие! Нас много!.. А поезд (всего-то два вагона), на котором они прибыли, скромный такой, тотчас куда-то отгрохнул и ушел. Война!» Но так ли она хороша, как кажется новобранцам поначалу? Вовсе нет. Однако здесь свои боги и свои жертвы. Чтобы не было крови, нужно платить, чтобы не убили, нужно откупиться, дабы не пропасть... принести жертву идолу Асану. Сегодня в лице Жилина, завтра кому-то другому. Так уж повелось, божков нужно кормить и восхвалять постоянно.

Рецензии на роман «Асан»

1. Козлов, В. Проблема подражания в «Асане» / В. Козлов // Вопросы литературы. — 2010. — № 1. — С. 98-103.
2. Маканин Владимир. «Асан» : [рецензия] // Вопросы литературы. — 2009. — № 5. — С. 263-279.
3. Нодель, Ф. «Асан» и его критики / Ф. Нодель // Литература. — 2009. — № 12. — С. 33-37.
4. Щербинина, Ю. Звериным своим нюхом... / Ю. Щербинина // Знамя. — 2009. — № 5. — С. 192-198.
5. Анкудинов, К. Операция без наркоза / К. Анкудинов // Литературная Россия. — 2009. — № 4. — С. 8-9.
6. Маканин Владимир. «Асан» : [рецензия] // Нева. — 2009. — № 2. — С. 245-246.
7. Коваленко, Д. Пролетая над гнездом Асана / Д. Коваленко // Москва. — 2009. — № 2. — С. 193-196.
8. Латынина, А. Притча в военном камуфляже / А. Латынина /\ Новый мир. — 2008. — № 12. — С. 163-170.
9. Дардыкина, Н. «Асан» читается как Мопассан / Н. Дардыкина // Московский комсомолец. — 2008. — 25 нояб. — С. 9.
10. Яковлева, Е. Батискаф по имени Жилин / Е. Яковлева // Российская газ. — 2008. — 25 нояб. — с. 13.
11. «Асан хочет крови» // Читаем вместе. — 2008. — № 11. — С. 12.

Произведения Владимира Маканина

1. Маканин, Владимир. Андеграунд, или Герой нашего времени : роман / В. Маканин // Знамя. — 1998. — № 1-3.
2. Маканин, Владимир. Асан : роман / В. Маканин // Знамя. — 2008. — № 8. 9.
3. Маканин, Владимир. Без политики :повесть / В. Маканин // Новый мир. — 2003. — № 8.
4. Маканин, Владимир. Боржоми : рассказ / В. Маканин // Новый мир. — 2003. — № 11.
5. Маканин, Владимир. Буква «А» : повесть / В. Маканин // Новый мир. — 2000. — № 4.
6. Маканин, Владимир. Две сестры и Кандинский : роман / В. Маканин // Новый мир. — 2011. — № 4. — С. 7.
7. Маканин, Владимир. Долгожители : рассказ / В. Маканин // Новый мир. — 2003. — № 9.
8. Маканин, Владимир. Долог наш путь : повесть / В. Маканин // Знамя. — 1991. — № 4.
9. Маканин, Владимир. Кавказский пленный : рассказ / В. Маканин // Новый мир. — 1995. — № 4.
10. Маканин, Владимир. Квази / В. Маканин // Новый мир. — 1993. — № 7.
11. Маканин, Владимир. Коса — пока роса : повесть / В. Маканин // Новый мир. — 2004. — № 11.
12. Маканин, Владимир. Лаз : поветь / В. Маканин // Новый мир. — 1991. — № 5.
13. Маканин, Владимир. Могли ли демократы написать гимн : рассказ / В. Маканин // новый мир. — 2003. — № 10.
14. Маканин, Владимир. Наше утро / В. Маканин // Литературная газета. — 1992. — № 43
15. Маканин, Владимир. Неадекватен : рассказ / В. Маканин // Новый мир. — 2002. — № 5.
16. Маканин, Владимир. Нимфа : рассказы / В. Маканин // Новый мир. — 2006. — № 9.
17. Маканин, Владимир. Ночь... запятая... ночь : рассказ / В. Маканин // Москва. — 2010. — № 1.
18. Маканин, Владимир. Однодневная война : рассказ / В. Маканин // Новый мир. — 2001. -№ 10.
19. Маканин, Владимир.Старость, пятая кнопка : рассказ / В. Маканин // Новый мир. — 2006. — № 10.
20. Маканин, Владимир. Стол, покрытый сукном и с графином посередине : повесть / В. Маканин // Знамя. — 1993. — № 1.
21. Маканин, Владимир. Сюжет усреднения : рассказы / В. Маканин // Знамя. — 1992. — 3 1.
22. Маканин, Владимир. Сюр в пролетарском районе : рассказ / В. Маканин // Новый мир. — 1991. — № 9.
23. Маканин, Владимир. Там была пара : рассказ / В. Маканин // Новый мир. — 1991. — № 5.
24. Маканин, Владимир. Удавшийся рассказ о любви : повесть / В. Маканин // Знамя. — 2000. — № 5.

Публикации о Владимире Маканине

1. Бровкина, М. Рой и отдельное «Я» / М. Бровкина // Российская газ. — 2013. — 6 авг. — С. 11.
2. Маканин, В. Художник Н / В. Маканин // Новый мир. — 2013. — № 4. — С. 99-104.
3. Маканин, В. Сточки зрения времени... / В. Маканин // Вопросы литературы. — 2013. — № 1. — С. 136-150.
4. Маканин, В. Книги улаживают нашу разность / В. Маканин // Известия. — 2012. — 22 нояб. — С. 7.
5. Новоселова, Е. Зеркало для антигероя / Е. Новоселова // Российская газ. — 2011. — 19 окт. — С. 9.
6. Козлов, В. Экзистенциальный задачник / В. Козлов // Вопросы литературы. — 2010. — № 1. — С. 84-103.
7. Амусин, М. ...Чем сердце успокоится / М. Амусин // Вопросы литературы. — 2009. — № 3. — С. 10-15.
8. Кто заказал Маканина? // Литературная Россия. — 2009. — № 24. — С. 1, 14.
9. Расплата за сострадание // Смена. — 2009. — № 4. — С. 58.
10. Маканин, В. Война на Кавказе — больше, чем тема / В. Маканин // Книжное обозрение. — 2008. — № 48. — С. 7.
11. Амусин, М. Осень патриархов / М.Амусин // Новый мир. — 2008.- № 10.- с. 146-156.
12. Александров, Б. Я не убивал их / Б. Александров // Российская газ. — 2008. — 5 июня. — С. 26 — (Неделя).
13. Ермолин, Е. Триумф искусства над жизнью / Е. Ермолин // Континент. — 2007. -№ 132. —С. 419-421.
14. Иванова, Н. Один на один / Н. Иванова // Книжное обозрение.- 2007. -№ 13. — С.1, 3.
15. Маркова, Т. Н. Ключевые слова в повестях В. Маканина / Т. Маркова // Русская речь. — 2006. — № 2. — С. 17-29.
16. Огрызко, В. После тумана / В. Огрызко // Литературная Россия. — 2005. — № 8. — С. 4.
17. Козлова, А. Премиальный «Андеграунд» / А. Козлова // Литературная газ. — 2004. -№ 15. — С. 11.
18. Пустовая, В. Новое «Я» современной прозы / В. Пустовая // Новый мир. — 2004. — № 8. — С. 153.
19. Холодяков, И. В. «Другая проза»: поиски, обретения, потери / И.В. Холодяков // Литература в школе. — 2003. — № 1. — С. 36-40.
20. Серафимова, В. Метафорический язык произведений В. С. Маканина / В. Серафимова // Русская речь. — 2002. — № 2. —С. 34-41.
21. Маканин Владимир Семенович // Книжное обозрение. — 2000. — № 13. — С. 16.
22. Генис, А. Владимир Маканин / А. Генис // Континент. — 1997. — № 94. — С. 283-285.
23. Генис, А. Прикосновение Мидаса / А. Генис // Звезда. — 1997. — № 1. — С. 228-230.
24. Иванова, Н. Случай Маканина / Н. Иванова // Знамя. — 1997. — № 4. —С. 215-220.
25. Роднянская, И. Сюжеты тревоги /И. Роднянская // новый мир. — 1997. — № 4. —С. 200-212.
26. Касаткина, Т. Но страшно мне: изменишь облик ты... / Т. Касаткина // Новый мир. — 1996. — № 4. — С. 212-219.
27. Левина-Паркер, М. Смерть героя / М. Левина-Паркер // Вопросы литературы. — 1995-. № 5. —С. 63-78.
28. Липовецкий, М. Парадокс о горе и туннеле /М. Липовецкий // Литературная газета. — 1992. — № 24. — С. 4.
29. Агеев, А. Истина и свобода / А Агеев // Литературное обозрение. — 1990. -№ 9. — С. 25-33.
30. Обсуждаем прозу В. Маканина // Вопросы литературы. — 1988. — № 22. —С. 38-158.

22 ноября 2007 года в Доме Пашкова объявили имена лауреатов крупнейшей литературной премии России «Большая книга».

Победителями премии «Большая книга — 2007» стали:

1 место — Людмила Улицкая за роман «Даниэль Штайн, переводчик»

2 место — Алексей Варламов за биографию «Алексей Толстой»

3 место — Дина Рубина за роман «На солнечной стороне улицы».

Лауреатом премии «За честь и достоинство» стал Илья Кормильцев (посмертно).

Приз «За вклад литературу» был присуждён Андрею Битову и Валентину Распутину.

По результатам читательского голосования:

1 место — Людмила Улицкая за роман «Даниэль Штайн, переводчик»

2 место — Дина Рубина за роман «На солнечной стороне улицы»

3 место — Виктор Пелевин за роман «Empire V».

Людмила Улицкая. Лауреат премии «Большая книга» за 2007 год

Об авторе

Популярная писательница Людмила Евгеньевна Улицкая родилась в 1943 году во время эвакуации в башкирском городе Давлеканово. Отец — инженер, доктор наук, мать — биохимик. После окончания биологического факультета МГУ Людмила Улицкая два года работала научным сотрудником в Институте общей генетики, откуда в 1970 году ее уволили за перепечатку «самиздатовской рукописи», а чужая пишущая машинка, на которой Людмила Евгеньевна неудачно «подработала», официально... «была арестована». Сама Улицкая на девять лет осталась без работы, воспитывала двоих сыновей, материально помогал уже покинувший ее первый муж. В 1979-1982 годы была завлитом Камерного еврейского музыкального театра, где, по ее словам, «пришлось научиться писать очерки, заметки, составлять рекламу». Уйдя оттуда, все восьмидесятые годы писала очерки, детские пьесы, инсценировки для радио, детского и кукольного театра, к тому же по заказу Министерства культуры СССР рецензировала пьесы и переводила по подстрочнику стихи с монгольского языка, которого не знала.

С 1991 года в периодических изданиях стали появляться первые рассказы Людмилы Улицкой. Год рождения писательницы Людмилы Улицкой — 1994-й. Именно тогда вышел в российском издательстве «Слово» и во французском «Галлимаре» первый сборник ее рассказов «Бедные родственники».

Следующее значительное произведение — роман «Медея и её дети» в том же году получил итальянскую премию Джузеппе Арцеби. Людмила Евгеньевна оговаривается, «премию незначительную, но для меня приятную». Почти все СМИ приписывают итальянскую эту премию повести «Сонечка», и только в прошлогоднем интервью Марине Георгадзе, помещенном на сайте «Настоящая литература. Женский род», писательница говорит, что эту награду получила «Медея». Тем не менее «заграничные наклейки» ох как любят в России, даже поочередно включали в шорт-лист «Букера» сначала «Сонечку», потом «Медею».

И вот большая российская литературная премия «Smirnoff-Букер» Людмиле Улицкой все-таки досталась. В 2001 году за роман «Казус Кукоцкого», который за год до премии носил название более аморфное и отнюдь не задиристо-журналистское: «Путешествие в седьмую сторону света». Остается сказать, что произведения Людмилы Улицкой переведены на 25 иностранных языков. Назовем другие, не менее популярные ее книги: роман «Весёлые похороны», сборники рассказов и повестей: «Девочки», «Зверь», «Цю-юрихь», «Пиковая Дама» и другие.

— Людмила Евгеньевна, расскажите, пожалуйста, о ваших истоках: о семье, о детстве...

— Мне повезло. Среди моих предков было несколько прекрасных людей. А двое из них — мой прадед Ефим Исаакович Гинзбург и бабушка Елена Марковна, которая приходилась ему не дочерью, а невесткой, — были, как мне кажется, праведниками. Яркий свет их личностей и по сей день освещает мою жизнь. И, осмелюсь сказать, чем дальше, тем больше. Возможно, потому, что по мере лет я сама приближаюсь к тому рубежу, который они уже перешагнули.

Оба моих прадеда — часовщики. Ефима Исааковича я прекрасно помню. Ему было девяносто три, когда он умер. Он происходил из семьи кантониста. Отец его отслужил двадцать пять лет на царской службе, участвовал во взятии Плевны, был награжден солдатским Георгием (был такой орден). А закончил Исаак Гинзбург службу в низшем офицерском чине, унтер-офицером. Прадед до революции держал галантерейную лавочку в Смоленске, но был никудышным торговцем, разорился и стал часовщиком. Oт второго прадеда у меня осталась историческая фотография, на ней часовая мастерская после погрома. Какие-то хрупкие столики ножками вверх, все побито. Это в Киеве.

Часовщики — ремесленники — дали своим детям образование. Один мой дед окончил Московский университет в 1917 году, по юридическому факультету, но не захотел получать советский диплом, поскольку считал, что советская власть — временная неприятность и этот абсурд не может долго длиться. Второй дед окончил Коммерческое училище, потом Консерваторию, отсидел и несколько приемов семнадцать лет. Написал две книги. Одну — по демографии, вторую — по теории музыки. Он умер в ссылке в пятьдесят пятом году, и я его плохо помню, видела, кажется, всего один раз.

Родители мои были научными работниками, и я туда же собиралась. Была такая иллюзия, что наука — наиболее свободная сфера деятельности. Семья моя власть ненавидела и боялась, хотя мой отец и вступил в партию. У него был мотив: должны же в партии быть порядочные люди... В детстве я отца с трудом выносила, с большим энтузиазмом восприняла развод родителей. Но старость у отца была такая одинокая и горькая, что я с ним примирилась. Никакого эдипова комплекса или там Электры... Совсем наоборот я обожала маму. Она была простодушным, веселым и очаровательным человеком. К тому же и красавица. К моим годам пятнадцати она догадалась, кто из нас старше, и очень со мной считалась. Ей было пятьдесят три года, когда она умерла. Но она не очень далеко от меня, как и бабушка.

Детство мое было прекрасным. Не как у Набокова. Но в нем было все содержательное, что полагается девочке, — чтение, страхи, одиночество, стыд, друзья, несчастная любовь болезни, тоска. В сторону детства я смотрю и по сей день очень внимательно, там много таинственного.

— И это происходило в промежутке между уходом с работы и этим моментом?

— Я не работала. Заболела мама, болела, умирала, я за ней ухаживала. Родился первый сын, потом второй. Когда дети немножко подросли, я пошла на работу завлитом Еврейского театра. Там я проработали три года, и, когда я оттуда ушла, и 1982 году, я уже точно знала, что я хочу писать и ничего другого делать не хочу.

— Вы писали стихи в это время?

— Да, писала стихи. Много. Я собрала три сборника стихов.

— Они были напечатаны?

— Не считая тех стихотворений, которые вошли в «Медею», я напечатала ровно одно стихотворение.

— А нет желания?...

— Нет.

— Вы по образованию генетик. Что повлияло на выбор профессии и как произошел переход от генетики к литературе?

— Выбор моей первой профессии определен был яркими впечатлениями детства. Жалкая лаборатория в старом помещении бывшего приюта для сирот, в которой работала моя мама, представлялась мне храмом науки. До сих пор я обожаю лабораторную посуду, все эти мензурки, колбы, пробирки...

А перехода, по сути дела, никакого и не было. Мне всегда самым интересным из всего, что есть на свете, казался человек. В каком-то смысле я и не меняла профессии, сменила только методику и инструментарий исследования. А формально — меня выгнали с работы. Я работала в Институте общей генетики, провинилась перед КГБ — какие-то книжки читала, перепечатывала. Академик Дубинин был человек осторожный, он сразу всю нашу лабораторию закрыл. На этом моя научная карьера и закончилась.

— Вы начинали со стихов. Что явилось толчком для написания прозы?

— Это вопрос неправильный. Проза и поэзия — вещи столь же различные, как опера и балет. Общее между поэзией и прозой лишь в том, что строительный материал используется один и тот же — слово. Как в случае оперы и балета нельзя обойтись без музыки... А писала я, мне кажется, с тех самых пор, как буквы узнала. Всегда в столе какие-то клочки исписанные лежали. Иногда очень удивительные... Пьесы какие-то писала детские, инсценировки. Ученичество прошло очень тихо.

— С чего же начинается поэт? Как возникает тема?

— Это два разных вопроса. С чего начинается — вопрос технический. У меня даже когда-то папка такая была, а на ней написано было «НАЧАЛКИ». Это действительно очень ответственный момент: первое предложение, первое движение. Должна быть отличная пластика первой фразы, и зажигание должно сразу включаться. У меня есть одна книжка, которая плохо начинается. Хорошо не получилось.

Что же касается темы, это совершенно не техническая проблема, она онтологическая. Есть темы, с которыми существуешь пожизненно, они тебя не покидают. То ли ты сам вокруг них всю жизнь крутишься, то ли они сами перед тобой разворачиваются, показываясь в разных ракурсах, я не знаю. Мои темы не возникают и не исчезают. Я с ними живу.

— Мне кажется, что любая традиция, в том числе и литературная, живет на людях. Оглядываясь назад, кого вы могли бы назвать своими литературными учителями? Я имею в виду прежде всего личное общение. Вообще, нужна пи писателю литературная среда, общение с другими писателями?

— Не было у меня никаких литературных учителей. Живьем я видела трех великих: Пастернака, который шел по дороге в Переделкине мне навстречу, Анну Андреевну Ахматову — с ней я сидела за одним столом и не могла отвести от нее глаз, так она была величественна и классична, и еще в молодые годы как-то сидела на кухне, где выпивали и Бродский стихи читал. Я догадалась, что он гений, когда прочла его стихи, за несколько лет до того, как я его увидела, еще в 60-х годах, а живьем он мне не очень понравился. Да и манера чтения его мне тогда не понравилась. Все три встречи произошли в мои школьные годы.

— Как вам кажется, существует ли такая вещь, как «дух времени», и если да, то считаете ли вы важным пытаться отразить его в своих произведениях? Как вы могли бы охарактеризовать «дух настоящего»?

— Да. Есть дух времени. И вкус его, и запах. И музыка. А также грехи, заблуждения и соблазны. Лучшее, что по этому поводу сказано, — у апостола Павла: «Не сообразуйтесь с духом времени сего — преобразуйте его».

Задачи отражать современность у меня нет. А если бы я на это претендовала, то меня бы непременно поставили на место: многие критики считают меня старомодной. Впрочем, я думаю, что быть модным — гораздо более рискованно. Мода меняется быстро, Не заметишь, как из моды выйдешь.

— Наверное, будет правомерно сказать, что одним из главных героев почти всех ваших произведений является семья. Тайна взаимоотношений между мужчиной и женщиной и таинство брака. Семья как непрерывная работа. Что вас привлекает в этой теме? Почему она важна для вас?

— Семья — важная часть жизни. Сейчас мир бурно меняется, это касается и взаимоотношений между мужчиной и женщиной, и самой семьи как институции. Возможно, что семейные ценности кому-то представляются устаревшими. Я ими очень дорожу. Мне кажется, что роль семьи в советское время была особенно велика. Именно в семье можно было найти подлинные ценности, в отличие от фальшивок, которыми кормили людей всюду — от яслей до кладбища. А можно было и не найти. У нас была хорошая семья. Дом. Стол, за который усаживалось одиннадцать человек. И белая скатерть, и уважение к старшим, и забота о младших.

Теперь редко встречаются такие семьи. Но среди моих подруг есть такие, кто дерзнул родить много детей. Это и есть сотворение мира. Никакой метафоры. И творчество, и счастье. Только трудно очень. Я жалею, что у меня только двое детей, и живут они в другой стране, и внуков у нас нет. Получается, что мы с мужем друг другу — вся семья. Грустно. Между прочим, я никогда не говорила, что семья — непрерывная работа. Это как бы само собой. Важно другое, что брак — непрерывная работа. Как только об этом забываешь, он тут же разваливается. Точно знаю, сама пробовала. Я не утверждаю, что человек рожден для счастья, как птица для полета. Но полагаю, что большинство из нас не отдают себе отчета в том, что работать надо над собой, чтобы быть счастливым. Просто так, от рождения, это мало кому дается.

— А что, на ваш взгляд, лежит в основе человеческого творчества?

— Я думаю, что человек как бездонный колодец или, если хотите, как айсберг. Чем больше вещи проясняются, определяются в течение исследования, тем яснее понимаешь, что есть непроницаемая, абсолютная тайна личности, народа, бытия и именно из этой почвы в конечном счете вырастает все человеческое творчество. Но я не ставлю перед собой специальной задачи это исследовать. Та часть моей жизни, когда наука казалась мне священным инструментом, окончилась. Позвольте тавтологию — в основе человеческого творчества лежит уникальность человека в товарном мире.

— Сейчас модно говорить о том, что материальные ценности подменили духовные, что рынок губит литературу, тиражи толстых журналов падают. С другой стороны, в России дореволюционной писатели существовали именно в условиях свободного рынка. И Достоевский обижался, что Толстому платят в два раза больше, чем ему. Насколько оправданны все эти страхи?

— Это заблуждение, что материальные ценности могут подменить духовные, поскольку они принадлежат к разным иерархическим рядам. Материальные ценности не ниже духовных. И не выше. «Мерседес» нельзя подменить патриотизмом, а бескорыстие — садово-огородный участком.

Рынок не губит литературу. С литературой все в порядке. Введенского не печатали, не печатали, а потом и вовсе убили. А он — литература. Помните литературный анекдот: к Мандельштаму пришел какой-то молодой поэт и пожаловался, что его не печатают. Мандельштам вышвырнул его на лестницу с криком: «А меня печатают? A Гомера печатали? А Христа печатали?»

Однако если исходить из того, что литература тоже своего рода товар, то придется признать, что рынок устанавливает цены: одному автору — более высокие ставки, другому — более низкие. И цены не соответствуют качеству литературы — как мы с вами ее оцениваем. Замечу, однако, что, если писатель претендует на роль носителя духовных ценностей, не стоит так убиваться, что Александра Маринина много денег зарабатывает. Даже если ей платят вдвое больше, чем Толстому. На здоровье.

А вообще, — если не считать Стивена Кинга, — самым высокооплачиваемым автором был викинг Эгель, которому за похвальную песнь с припевом дали как-то корабль. А вот Гомеру, кажется, ничего не давали...

— Существуют ли темы, на которые вы не стали бы писать никогда? Какие-то реалии современной жизни, которые кажутся вам неприемлемыми?

— Тем таких, кажется, нет. Во всяком случае, я себе никаких запретов не ставила. Но есть жанры, в которых я не смогла бы никогда работать. И есть области применения писательского ремесла, куда бы я вряд ли заглянула, — эстрада, реклама, сфера идеологии. Но, чтобы меня не сочли большим снобом, чем я есть, сделаю признание, что тексты песен для эстрады я писала.

— Писательский хлеб ведь адский. Как даются вам ваши книги?

— С великими трудами. Работаю тяжело и с романами, и даже иногда с маленькими рассказами. Хотя рассказы, слава Богу, бывают коротенькими — случается, начала на этой неделе, а закончила на другой, что с романами не бывает никогда. Все свои толстые книжки — а у меня их три — писала годами. Практически одновременно, потому что «Искренне ваш Шурик» возник семнадцать лет назад как сценарий. Первые записи, связанные с главным персонажем и его историями — очень давние. Начала писать — забуксовала, отложила, взялась за «Медею и ее детей». С нею разделалась — написала «Веселые похороны», а «Шурик» лежал и ждал своего времени. Иногда я к нему возвращалась, и тогда возникало ощущение, что не дотяну до конца. В книге есть сложности: по сути, представлена одна и та же роковая история — знак биографии героя, надо пересказать ее десять раз по-разному, а это жутко трудная задача. В общем, несколько раз бросала «Шурика», и только зимой прошлого года покончила с ним. «Кукоцкий» тоже оказался дико неподъемным. Я вообще человек не длинных дистанций, мой формат — рассказ, вот в этих рамках существую комфортно. Кстати, рассказы и романы я чередую. Но если честно, по настрою я личность слабосильная: мой характер и темперамент сильнее моих физических возможностей. Я уже вымираю, засыпаю, а надо работать. Для меня самой загадка, почему я пишу, когда это так труд­но? Но ведь почему-то пишу...

Улицкая, Людмила Евгеньевна. Даниэль Штайн, переводчик : роман / Л. Е. Улицкая. — М. : ЭКСМО, 2008. — 527 с.

Очередной роман писательницы Людмилы Улицкой стал бестселлером буквально за несколько месяцев. Он переведен на другие языки и за рубежом также пользуется популярностью.

Можно предположить, что писательница наделена даром показывать героев, в которых каждый влюбляется с первой страницы, с первого описания, с первой характеристики. Эти герои западают в душу, в память, ты просто не можешь о них не помнить, после прочтения они просто приходят в твою жизнь и остаются в ней навсегда.

Именно к таким героям относится Даниэль (или Дитер — на немецкий манер) Штайн. Непростая судьба еврея, который избежал гетто, эмигрировал в Израиль и к удивлению всех основал там католическую церковь. Это путь человека, который прожил не одну жизнь, потому что пережил не одно рождение. Даниэль выходил живым из таких ситуаций, в которых большинство сложило бы голову. Его вела его Вера. Именно это он пытается доказать всем, кого удивляет еврей, который никогда не был иудеем.

По причине религиозного несогласия Даниэль теряет многое в жизни. Война становится для героя, как впрочем, и для всех представителей богоизбранного народа настоящей трагедией. В войне погибают мать и отец Даниэля, спасая тем самым его и брата. Именно с момента этого спасения начинается история брата Даниэля.

Во время войны Даниэлю дано было узнать самую прекрасную и самую роковую историю любви. Она стала для него единственной историей в жизни, память о своей возлюбленной он пронес через весь свой путь и не дал ничему и никому очернить прекрасного образа юной польки.

Название романа дает повод подумать о многом. Казалось бы, все весьма просто. Переводчик — профессия в военные годы весьма распространенная. Профессия Даниэля действительно сводилась к переводу текстов, документов, разговоров между людьми.

Но не все так просто. Ведь призванием героя была религия, его вера стала его жизнью. Именно переводчиком был Даниэль для своих прихожан. Он истолковывал места в Святом Писании, но не только этим ограничивалась его миссия.

Брат Даниэль рассказал людям о том, как они должны жить в мире, по каким правилам строить собственное существование. При этом он не был обычным демагогом, он сам показывал как надо и как не надо.

Даниэль увещевал грешников, и они приходили к истине с его помощью. Так, его помощница из Германии и араб из местных пронесли любовь друг к другу в сердцах всю жизнь, но выхода своей преступной страсти практически не давали. В этом была немалая заслуга брата Даниэля, который мог мягко и спокойно объяснить то, что другие священники пытались втолковывать угрозами.

Даниэль имел еще одну ипостась переводчика. ОН переводил Библию с латыни на арабский и иврит, чтобы все прихожане его маленькой церкви могли общаться с Богом при помощи своего родного языка. В этом брат Даниэль серьезно отступил от католического вероучения, которое воспринимает лишь Библию, написанную на латыни. Сам Штайн подвергся острой критике даже со стороны Папы.

Но герой остался тверд в своих убеждениях и продолжал переводить святое писание и вести службу не на латыни, а на языках, близких его прихожанам. Он переводил для них не просто слова, он переводил для них Самого Бога, к Которому они шли, но Которого они не понимали.

На самом деле, Даниэль Штайн выполнял великую миссию — объединял под эгидой церкви людей различных народностей. Веками официальная церковь пытается сделать то же самое, но, как ни странно, ничего не выходит. Брат Даниэль показал на своем примере, что не выходит из-за существования норм и догматов, которые мешают быть ближе к Богу и просто верить. Необходимо постоянно что-то соблюдать, думать о чем-то. На самом же деле нужно просто открыть свое сердце небесному свету и все будет хорошо.

Интересна также форма, в которой написан роман. Улицкая сочетает жанр классического романа в письмах и романа-рассуждения. Тест периодически прерывается письмами самой Улицкой, в которых она рассуждает о процессе написания своей книги и о герое, которого она рисует. Таким образом, роман претендует на наличие метатекста, что усложняет его понимание еще больше.

Романом «Даниэль Штайн. Переводчик» Людмила Улицкая лишний раз подтвердила, что она действительно элитарный автор, который пишет чудесную литературу, претендующую стать новой классикой.

Рецензии на роман «Даниэль Штайн, переводчик»

1. Кузнецов, И. В. «Даниэль Штайн» Л. Улицкой в русской литературной традиции / И. В. Кузнецов // Русская словесность. — 2008. — № 6. — С. 38-42.
2. Денисов, Д. Оправдание Даниэля Штайна / Д, Денисов // Литература. — 2008. — № 5. — С. 37-41.
3. Кокшенова, К. Дыры нового атеизма / К. Кокшенова // Москва. — 2008. — № 4. — С. 209-217.
4. Рудалев, А. Код Улицкой / А. Рудалев // Наш современник. — 2008. — № 3. — С. 263-267.
5. Праведник и «праведность» // Немзер, А. Дневник читателя / А. Немзер. — М., 2007. — С. 196-197.
6. Ермолин, Е. Убитое время. Живые лица / Е. Ермолин // Континент. — 2007. — № 134. — С. 454-458.
7. Шафранская, Э. Ф. Роман о «Переводчике» / Э. Ф. Шафранская // Русская словесность. — 2007. — № 5. — С. 43-46.
8. Чанцев, А. Нечастное значение / А. Чанцев // Новое литературное обозрение. — 2007. — № 85. — С. 377-383.
9. Шишкова-Шипунова, С. Код Даниэля Штайна, или Добрый человек из Хайфы / С. Шишкова-Шипунова // Знамя. — 2007. — № 9. — С. 193-197.
10. Ребель, Г. Людмила Улицкая : еврейский вопрос? / Г. Ребель // Дружба народов. — 2007. — № 7. — С. 207-211.
11. Беляков, С. Дон Кихот из Хайфы / С. Беляков // Новый мир. — 2007. — № 5. — С. 161-191.
12. Рельева, Е. Роман как оружие глобализма / Е. Рельева // Литературная Россия. — 2007. — № 2/3. — С. 10.
13. Щепинина, Л. Хулу и похвалу / Л. Щепинина // Литературная газ. — № 5. — С. 7.

Произведения Людмилы Улицкой

1. Улицкая, Людмила. Бумажная победа : рассказ / Л. Улицкая // Литература в школе. — 2013. — № 9. — С. 41-42.
2. Улицкая, Людмила. Веселые похороны : роман / Л. Улицкая // Новый мир. — 1998. — № 7.
3. Улицкая, Людмила. Гуля : рассказ / Л. Улицкая // Октябрь. — 1994. — № 2.
4. Улицкая, Людмила. Девочки : рассказы / Л. Улицкая // Новый мир. — 1994. — № 2.
5. Улицкая, Людмила. Дочь Бухары : рассказ / Л. Улицкая // Новый мир. — 1993. — № 1.
6. Улицкая, Людмила. Зверь : рассказ / Л. Улицкая // Новый мир. — 1998. — № 4. — С. 99.
7. Улицкая, Людмила. Искренне ваш Шурик : роман / Л. Улицкая // Новый мир . — 2004. — № 1, 2.
8. Улицкая, Людмила. История про воробья Антверпена, кота Михеева, столетника Васю и сороконожку Марью Семеновну с семьей / Л. Улицкая // Известия. — 2005. — 23 авг. — С. 9.
9. Улицкая, Людмила. Кошка большой красоты : рассказ / Л. Улицкая // Огонек. — 2005. — № 9.
10. Улицкая, Людмила. Медея и ее дети : роман / Л. Улицкая // Новый мир. — 1996. — № 3, 4.
11. Улицкая, Людмила. Они жили долго : рассказ / Л. Улицкая // Новый мир. — 2005. — № 3.
12. Улицкая, Людмила. Путешествие в седьмую сторону света : (Казус Кукоцкого) : роман / Л. Улицкая // Новый мир. — 2000. — № 8, 9.
13. Улицкая, Людмила. Сонечка : повесть / Л. Улицкая // Новый мир. — 1992. — № 7. — С. 61-88.
14. Улицкая, Людмила. Цю-юрихь : рассказ / Л. Улицкая // Новый мир. — 2002. — № 3. — С. 86.

Публикации о Людмиле Улицкой

1. Курчатова, Н. Если хорошо знаешь историю своей семьи, не надо читать учебников / Н. Курчатова // Известия. — 2013. — 9 сент. — С. 7.
2. Шабельникова, В. Сквозная линия Людмилы Улицкой / В. Шабельникова // Будь здоров! — 2013. — № 7. — С. 88-94.
3. Нодель, Ф. А. Автор выходит из-за кулис / Ф. А. Нодель // Литература. — 2013. — № 6. — С. 51-53.
4. Копылова, В. Священный мусор памяти / В. Копылова // Российская газ. — 2013. — 21 февр. — С. 9.
5. Людмила и ее дети // Литературная газ. — 2013. — № 8. — С. 4.
6. Биохимия собственного «я» // Литературная Россия. — 2013. — № 1. — С. 16.
7. Алексютина, Н. Нужно хорошо делать то, что ты умеешь / Н. Алексютина // Учительская газ. — 2012. — № 52. — С. 24.
8. Балуева, А. Людмила Улицкая составляет историю страны по нашим рассказам / А. Балуева // Комсомольская правда. — 2012. — 27 июля. — С. 13.
9. Щеглова, Е. Несбывшаяся мечта / Е. Щеглова // Звезда. — 2012. — № 3. — С. 216-229.
10. Писатель с улицы // Литературная Россия. — 2011. — № 8. — С. 1, 3-4.
11. Год счастья Людмилы Улицкой // Известия. — 2011. — 17 янв. — С. 7.
12. Осьмухина, О. В поисках утраченной толерантности / О. Осьмухина // Вопросы литературы. — 2011. — № 1. — С. 144-158.
13. Одна хорошая книга способна произвести действие, которое не может вагон плохих // Иностранная литература. — 2009. — № 7. — С. 247-250.
14. Улицкая, Л. Заканчивая книгу, всегда клянусь: «Больше никогда в жизни!» / Л. Улицкая // Комсомольская правда. — 2008. — 19 сент. — С. 17.
15. Мирошкин, А. Варенье на подмостках / А. Мирошкин // Книжное обозрение. — 2008. — № 10. — С. 26.
16. Архангельский, А. Жизнь Улицкая / А. Архангельский // Огонек. — 2008. — № 9. — С. 47.
17. Ребель, Г. Черты романа XXI века в произведениях А. Иванова и Л. Улицкой / Г. Ребель // Нева. — 2008. — № 4. — С. 194-199.
18. Машер, Н. О силе света / Н. Машер // Семья и школа. — 2008. — № 1. — С. 16-17.
19. Выход в финал не стал неожиданностью // Книжное обозрение. — 2007. — № 40. — С. 4.
20. Солдатов, А. Спор о законе и благодати. Версия XXI века / А. Солдатов // Огонек. — 2007. — № 8. — С. 48-49.
21. Улицкая Людмила и роман «Даниэль Штайн — переводчик» // Литературная Россия. — 2006. — № 47. — С. 16.
22. И у меня не все получается // Литературная Россия. — 2006. — № 13. — С. 3.
23. Вопль о семье // Литературная Россия. — 2005. — № 37. — С. 1, 3.
24. Андриянова, Н. Душеполезное занятие / Н. Андриянова // Студенческий меридиан. — 2005. — № 3. — С. 72-75.
25. Рыжова, О. Коитус Кукоцкого / О. Рыжова // Литературная газ. — 2004. — № 37. — С. 11.
26. Улицкая, Л. Для меня самое интересное — человек / Л. Улицкая // Книжное обозрение. — 2004. — № 22/23. — С. 3.
27. Людмила Улицкая // Книжное обозрение. — 2003. — № 41. — С. 28.
28. Щеглова, Е. О спокойном достоинстве — и не только о нем / Е. Щеглова // Нева. — 2003. — № 7. — С. 183-189.
29. Куклин, Л. Казус Улицкой / Л. Куклин // Нева. — 2003. — № 7. — С. 177-183.
30. Кузнецова, А. Людмила Улицкая до и после Букера / А. Кузнецова // Крестьянка. — 2002. — № 7. — С. 36.
31. Рюрикова, М. Развод определил мою жизнь : интервью с Л. Улицкой / М. Рюрикова // Огонек. — 2000. — № 36. — С. 34.
32. Творец знал что делал // Книжное обозрение. — 2000. — № 33. — С. 5.
33. Принимаю все, что дается // Вопросы литературы. — 2000. — № 1. — С. 215.
34. Вяльцев, А. Незамысловатые жития современных святых / А. Вяльцев // Литературная газ. — 1998. — № 9. — С. 11.
35. Улицкая, Л. Мне интересна жизнь «серых» людей / Л. Улицкая // Литературная газ. — 1995. — № 38. — С. 3.

22 ноября 2006 года в Доме Пашкова объявили имена лауреатов крупнейшей литературной премии России «Большая книга».

Победителями премии «Большая книга — 2006» стали:

1 место — Дмитрий Быков за биографию «Борис Пастернак»

2 место — Александр Кабаков за роман «Всё поправимо»

3 место — Михаил Шишкин за роман «Венерин волос».

Приз «За вклад литературу» был присуждён Науму Коржавину за мемуары «В соблазнах кровавой эпохи».

По результатам читательского голосования:

1 место — Алексей Иванов («Золото бунта»)

2 место — Дмитрий Быков («Борис Пастернак»)

3 место — Людмила Улицкая («Люди нашего царя»).

Дмитрий Быков. Лауреат премии «Большая книга» за 2006 год

Об авторе

Дмитрий Львович Быков родился 20 декабря 1967 г. в Москве. В 1984 году окончил школу с золотой медалью, а в 1991 году — факультет журналистики МГУ с красным дипломом. В 1985 году устроился на работу в журнал «Собеседник», а с 1993 года начинает печататься в журнале «Огонек».

Дмитрий Быков — автор множества статей, публиковавшихся в различных журналах, пяти романов и шести стихотворных сборников. С 1991 г. является членом Союза писателей России. В 2006 году за книгу «Борис Пастернак» получил премию «Национальный бестселлер», а за книгу «Эвакуатор» — премию «Студенческий Букер». В 1992 году дебютировал на телевидении в программе Киры Прошутинской. В качестве автора и ведущего участвовал в проекте Сергея Лисовского. У Дмитрия Быкова была собственная программа «Хорошо БЫков». В это же время он был соведущим программы «Времечко».

В 2010 году Дмитрий начинает читать лекции авторского цикла «Календарь» по темам «Бернард Шоу», «Борис Пастернак» и «Михаил Салтыков-Щедрин». В этом же году награжден премией журналистов «Золотое перо России 2010». Помимо литературы и телевидения Быков увлечен политической и общественной деятельностью. Он участвовал в нескольких митингах протестов.

В 2011 году в эфир телеканала «Дождь» российского телевидения впервые выходит программа «Поэт и гражданин», в которой актер Михаил Ефремов читает написанные Дмитрием Быковым политические стихи на злобу дня. Позднее проект ушел из-под «крыла» означенного телеканала, был переименован в «Гражданин поэт» и ныне выходит в сети на популярном видео-хостинге. «Гражданин поэт» настолько полюбился публике, что Быкову, Ефремову и продюсеру проекта Андрею Васильеву ничего не оставалось, кроме как начать гастролировать с концертами по стране. В конце ноября 2011 года на прилавках книжных магазинов появилась книга «Гражданин поэт», в которую вошли самые яркие сатирические произведения творческого дуэта.

С февраля 2012 года — соведущий радиопрограммы Новости в классике на Коммерсантъ FM.

Женат, двое детей.

Быков, Дмитрий. Борис Пастернак / Д. Быков. — М. : Молодая гвардия, 2010. — 893 с. — (ЖЗЛ : серия биографий).

Знаменитой серии «ЖЗЛ» недавно исполнилось 115 лет. Свой вклад в стройный ряд всем знакомых серых корешков внес и Дмитрий Быков — своей книгой «Борис Пастернак». За разложенного по косточкам и препарированного Пастернака Быков получил премию «Национальный бестселлер — 2006».

Предмет наших размышлений — 881 страница о Борисе Пастернаке, написанные известным общественным и литературным активистом, поэтом, прозаиком и публицистом Дмитрием Быковым. В этой книге, как в папке великого комбинатора с ботиночными тесемками, есть все. Судьба Пастернака, биография, пращуры, любимые женщины, революция, быт и бытие.

Очень любопытное начало книги, где даны выдержки из газет в день рождения Пастернака в 1890 году и в день, его смерти в 1960 году. Сравнить хотя бы одни заголовки: «Придворные известия», «Детский бал», «Новый настоятель Сретенского монастыря», «Шестая лекция профессора И.М.Сеченова» и «Партия — наш рулевой!», «Мы не желаем иметь ничего общего с провокаторами», «Праздник юных москвичей». Между этими двумя выхваченными из времени днями пройдет жизнь Пастернака.

В книгу местами вклиниваются нежно-поэтические моменты: «Стихия Пастернака — летний дождь с его ликующей щедростью, обжигающее солнце, цветение и созревание; на лето приходились и все главные события в его жизни — встречи с возлюбленными, возникновение лучших замыслов, духовные переломы. Мы применили эту метафору для его жизнеописания». Так, с помощью метафоры, жизнеописание состоит из трех частей: «Июнь. Сестра», «Июль. Соблазн» и «Август. Преображение». На три части поделена жизнь человека-легенды, высокого человека с суровыми чертами лица и резко очерченными скулами, который когда-то написал: «...свеча горела на столе, свеча горела». Здесь нет дотошной раскладки жизни Пастернака по дням, часам и минутам его жизни, что не может не радовать.

Нет, любые предположения Быкова о том, что могло быть важным во внутреннем мире писателя, основаны только на произведениях Пастернака и высказываниях в письмах. Быков изучил массу материала, переписку, отлично знаком с творчеством Пастернака и умеет это свое знание до читателя донести. Наконец, биография несоветско-советского писателя Пастернака, изложенная современным писателем, — это действительно важно и интересно.

Книга Быкова «Борис Пастернак» — большой труд, требующий очень серьезных знаний.

Произведения Дмитрия Быкова

1. Быков, Дмитрий. Был ли Горький? : биографический очерк / Д. Быков. — М. : АСТ : Астрель, 2012. — 351 с.
2. Быков, Дмитрий. Гонорар : маленькая повесть / Д. Быков // Октябрь. — 1993. — № 10. — С. 99.
3. Быков, Дмитрий. Девочка со спичками дает прикурить : рассказ / Д. Быков // Огонек. — 2006. — № 52. — С. 44-47.
4. Быков, Дмитрий. ЖД : поэма / Д. Быков. — М. : Вагриус, 2008. — 687 с.

1. Быков, Дмитрий. ЖД : главы из поэмы / Д. Быков // Октябрь. — 2006. — № 8. — С. 3-95.
2. Быков, Дмитрий. Календарь-2. Споры о бесспорном / Д. Быков. — М. : Астрель, 2012. — 446 с.
3. Быков, Дмитрий. Комарик / Д. Быков // Огонек. — 2000. — № 36. — С. 52.
4. Быков, Дмитрий. Булат Окуджава / Д. Быков. — М. : Молодая гвардия, 2009. — 777с. — (Жизнь замечательных людей).
5. Быков, Дмитрий. Оправдание ; Эвакуатор : романы / Д. Быков. — М. : Вагриус, 2008. — 527 с.
6. Быков, Дмитрий. Оправдание : роман / Д. Быков // Новый мир. — 2001. — № 3, 4.
7. Быков, Дмитрий. Борис Пастернак / Д. Быков. — М. : Молодая гвардия, 2007. — 893 с. — (Жизнь замечательных людей).
8. Быков, Дмитрий. Прощай кукушка : рассказы / Д. Быков. — М. : ПРОЗАик, 2012. — 271 с.
9. Быков, Дмитрий. Списанные : роман / Д. Быков. — М. : ПРОЗАик, 2008. — 351 с.
10. Быков, Дмитрий. Христос / Д. Быков // Социум. — 1995. — № 8. — С. 114.

Публикации о Дмитрии Быкове

1. Иванова, Н. Высокое чтиво : стратегия литературного выживания / Н. Иванова // Знамя. — 2013. — № 10. — С. 182-183.
2. Топоров, В. Паралимпиец / В. Топоров // Известия. — 2013. — 17 июля. — С. 7.
3. «АБС-премия» без АБС // Независимая газ. — 2013. — 27 июня. — С. 1 (Прилож.).
4. Ланин, Б. А. Дмитрий Быков : универсальный массовый писатель / Б. А. Ланин // Литература. — 2013. — № 7/8. — С. 48-51.
5. Малышев, И. Вино и пиво — Быков и Прилепин / И. Малышев // Независимая газ. — 2013. — 14 февр. — С. 4 (Прилож.).
6. Полупанов, В. Новых людей уже много / В. Полупанов // Аргументы и факты. — 2012. — № 51. — С. 7.
7. Ципко, А. С. Либерал Дмитрий Быков на тропе ленинской борьбы с «Вехами» / А. С. Ципко // Независимая газ. — 2012. — 3 окт. — С. 5.
8. Быков, Д. Меня научили правильно выбирать среду... / Д. Быков // Литературная Россия. — 2012. — № 33/34. — С. 1, 3.
9. Амусин, М. Мерцающий мир / М. Амусин // Дружба народов. — 2012. — № 6. — С. 215-223.
10. Быков, Д. Я последний бастион на пути триумфальной дикости / Д. Быков // Литература. — 2012. — № 1. — С. 4-7.
11. Эпштейн, М. Масштаб и вектор / М. Эпштейн // Независимая газ. — 2011. — 27 окт. — С. 4 (прилож.).
12. Выжутович, В. Русская литература наша национальная религия / В. Выжутович // Учительская газ. — 2011. — № 34. — С. 24.
13. Парамонов, Б. В весе пера / Б. Парамонов // Звезда. — 2011. — № 6. — С. 215-217.
14. Толстой, И. Купол над прихожей / И. Толстой // Российская газета. — 2010. — 11 ноября. — С.9.
15. Ермакова, А Не для дорожного чтения / А. Ермакова // Литературная газета. — 2010. — № 13. —С. 4.
16. Бак, Д. Дмитрий Быков, или Непостоянства общего заложник / Д. Бак // Октябрь. — 2010. — № 3. — С. 178-181.
17. Бельская, Л.Л. Версии и вариации в поэзии Дмитрия Быкова / Л. Бельская // Русская речь. — 2010 . -№ 1. — С. 45-50.
18. Сурат, И. Летающий слон / И. Сурат // Октябрь. — 2010. — № 1. —С. 165-173.
19. Выжутович, В. Необыкновенный графоман / В. Выжутович // Российская газета. — 2009. — 1 октября. — С. 42-43. — (Неделя).
20. Амусин, М. «...чем сердце успокоится» / М. Амусин // Вопросы литературы. — 2009. — № 3. — С. 36-41.
21. Буква страха и бесстрашия / Д. Быков // Российская газета. — 2008. — 17 июня. — С. 1, 11.
22. Я болею за Пелевина /Д. Быков // Книжное обозрение. — 2007. — № 35. — С. 7.
23. Белякова, А. Дмитрий Быков — человек жанр / А. Белякова Белякова // Студенческий меридиан. — 2007. — № 5. — С. 26-30.
24. Ганиева, А. Все потопляющая каша / А. Ганиева // Независимая газета. — 2007. — 17 мая. — С. 9.
25. Свинаренко, И. Мечта графомана / И. Свинаренко // Российская газета. — 2007. — 17 января. — С. 9.
26. Мой жанр — Быков / Д. Быков // Культура. — 2006. — № 40. — С. 5.
27. Умею сочинять и не умею жить / Д. Быков // Труд. — 2006. — 21 ноября. — С. 5.
28. Ладохина, О. Ф. Прогулки по Серебряному веку с Дмитрием Быковым / О. Ладохина // Русская словесность. — 2006. — № 8. — С. 34-37.
29. Анкудинов, К. Сход с пути / к. Анкудинов // Литературная Россия. — 2006. — № 7. — С. 12.
30. Огрызко, В. После мата / В. Огрызко // Литературная Россия. — 2005. — № 39. —С. 16.
31. Вся наша жизнь — отбор / Д. Быков // Книжное обозрение. — 2005. — № 21. — С. 3.
32. Дидуров, А. Певец российского облома / А. Дидуров // Новое время. — 1998. — № 47. —С. 38
33. Дидуров, А. Рыцарь страха и упрека, или Принц на свинцовой горошине / А. Дидуров // Дружба народов. — 1998. — № 10. — С. 192-200.

Составитель: главный библиограф Пахорукова В.А.

Верстка: Артемьева М.Г.